Несъедобный мёд травоядных пчел - Алексей Летуновский

несложно: после трех-четырех часов своеобразного коренья покинутой рожицы, организм сам включал запоминание мимики, и вне себя можно было отключиться на неопределенный срок, а потом включиться, когда захочется. В университете заметно улучшалась успеваемость, а стилем одежды или прически трудно было не восхищаться.

Но когда-то этому счастью, а я называл это состояние счастьем, должен был прийти конец.

В конце октября в городе резко посыпал снег. Рьяно. Моментально люди сменили шкуры, будто по щелчку большого и среднего пальцев, а, может, и по рефлексам организмов. Белейший, чудеснейший, снег вскоре превратился в грязное, скверное, месиво, глядя на которое, так и хотелось хмуриться, хмуриться и еще раз так же. Режим автопилота начал барахлить. То и дело я включался в неведении в самые неожиданные моменты. Бывало, включался посреди пешеходного перехода на перекрестке, пытался понять, в чем дело и в какую сторону шел до этого, загорался красный свет светофора, и приходилось неуклюже и неловко стоять и тихонько разминать чувства, которые отекали во время самопроизвола, под холодные гудки проносящихся автомобилей. Бывал о, включался на полуслове, читая какой-нибудь доклад по философии, и переспрашивал себя, или споря о студенческих делах, и проигрывал спор.

Такие помехи, барахления, помехи, меня не устраивали. – Надо с этим заканчивать, – сказал я себе, но решил на автопилоте закончить университет.

Обычно я наблюдал за деятельностью автопилота раз в неделю, тут же – настроился на перемотку жизненного времени на 3 года и с волнением выдохнул. Время было перемотано мгновенно.

Дул сильный ветер и мелкий снег пронзал воздух диагональю, аккуратно и без лишнего шума складываясь в сугробы. Я смотрел на решетчатый черный забор, пытаясь наладить работу всех чувств разом. Настроил, увидел на заборе эмблему зоопарка и попытался понять, что я хотел сделать, когда стоял возле забора на автопилоте. Вдалеке, за забором, виднелась электрическая подстанция, вероятно дающая свет и тепло зоопарку. Было холодно. Нечем было дышать. Лицо еще не пришло в себя и было совершенно пустым и беззаботным, зато перманентная рожица ушла с него, отчего стало непривычно и легко. Я дошел до главного входа в зоопарк – двухэтажного желтого здания с огромными воротами справа и с турникетами вместо входных дверей, дальше турникетов была только вывеска «кассы» и снежная дымка. Я решил войти в здание и согреться. Сунул руки в карманы куртки, чтобы нащупать там варежки или перчатки, а нащупал что-то бумажное. Достал – вырезка из газеты. Вакансии. Подчеркнутая строка. Вывоз нежилых животных. Дорого. Обращаться в отдел кадров, в здании главного входа зоопарка. Кисти были тощими, жирные вены выступали сквозь кожу, кости пальцев ломило от холода.

Поперек темного коридора лежала линия света, она шла от лестничных пролетов. На желтых стенах коридора висели картины животных: на одной -улыбающаяся зебра из мультфильма, на другой – медведь с довольной ухмылкой, облокотившийся на срубленный им в зеленом лесу толстый ствол дуба, на третьей-непонятное обесцвеченное животное с полосатым мехом, головой кошки, хвостом уменьшенного кита и в рогах. Лестничные пролеты были закрыты дверью с рельефным стеклом, сквозь которое проступал мутный холодный свет, поначалу казавшийся довольно тёплым и ярким. В коридоре было относительно тепло, пальцы рук перестали ныть, лицо пришло в себя, и я почувствовал боль в носу, а потом в щеках и челюсти. Будто кто-то бил меня по лицу минут пять назад и подряд. На двери висело объявление: «отдел кадров, второй этаж. 2 каб».

Это объявление загораживало мое отражение в рельефном стекле, я смог лишь разглядеть свой подбородок-он был в не лучшем состоянии. Поддавшись интересу, я сорвал объявление и всколыхнулся: отражение совершенно не было похоже на меня. То есть, конечно, было, но время был невероятно старше годами, тем более на носу виднелась ссадина, на щеках в районе скул – синяки, похожие на синяки из студенчества, еще ясного студенчества, когда я в неудовольствии и хандре бил себя по лицу изо всех неярких сил. – Сколько же прошло времени? – подумал я про себя и невольно испугался: так давно я не слышал своих мыслей.

Лестница была бетонной, настолько раскрошенной посередине, что казалось, будто слон ходил в отдел кадров. Забирать документы. Трубя «аривидерчи», «чау» своим длинным, непослушным резиновым хоботом. Аж отвращение пробивала всплывшая в голове картинка этого слона – слюнтяя.

В окно второго этажа единственного, как оказалось, административного здания зоопарка виднелась вся территория зоопарка, раскрытой книгой, на ладони, будто я смотрел на нее не со второго этажа, а с этажа эдак двадцатого. Клетки с животными выглядели совершенно не утепленными: будка с прогнившим от выделений одеялом, одинокая лампочка под решетчатым потолком. Кабинет отдела кадров был оформлен в цвет дерева: деревянные обои, паркет, шкафы, пахнущие свежестью дерева и лаком. Даже календарь, висевший на стене между двумя окнами кабинета, отдавал темной желтизной. Он был открыт на месяце ноябре. Коричневый пластиковый квадратик был поставлен на цифру «6», год был завешан частью коричневой шторы с золотой бахромой.

В кабинете находились три человека. Все они пристально смотрели на меня. Это были две женщины и один мужчина. Одна женщина моложе, даже слишком молода, для того, чтобы носить белый вязаный свитер с янтарной брошкой и черную утепленную толстой тканью юбку, черные блестящие девяностыми туфли, вязаные колготки черного цвета абсолютно такого же оттенка, как и юбка.

– Вы так загадочно смотрите…– будто выдавливая из себя, произнесла она. Нежный, наигранный голос. Приятные черты лица, ярко-красная помада на аккуратных губах с дружелюбно натянутой улыбкой, родинка на мочке правого уха, карие глаза, тонкие очки, скрывающие молодость, темные волосы, собранные в пучок, нос редкими торчащими волосиками, наэлектризованными от мутного холодного света кабинета. Мои зрачки уставились в ее глаза. Никакой искренности в глазах. Лишь томностью от морозной повседневности. От этой мысли меня охватило жалкое чувство, я тут же захотел ощутить на себе повседневность; бытовую, никому не интересную, повседневность. А еще я подумал: семейный ли я человек? Если ищу работу, значит – нет. А что с той специальностью, на которую учился?– Во всем разберусь, – прошептал я. И тут же свалился в невероятное желание жить. И в недоуменные взгляды присутствующих, фальшиво удивленные моим молчанием. – Я по объявлению, – незнакомым голосом промямлил я и протянул вытащенную из кармана вырезку из газеты женщине постарше, потому как та была ближе. Она стояла у шкафа и скрестила руки на груди. Ее талия резко переходила в полные попу и бедра, будто с крутой ледяной горки. Ее толстые очки увеличивали темно-зеленые зрачки.

Ее пышная прическа, от которой несло диким