Диалоги - Диас Назихович Валеев

У л ь я н о в. Так.

Б а а л ь. У вас свидание? Ждете какую-нибудь гимназистку? Мы помешали вам?

У л ь я н о в. Нет-нет.

Б р о н с к и й. Между прочим, мы направлялись именно к вам, Ульянов. Людмила Львовна выразила желание увидать вас, а я раб желаний красивых женщин.

Б а а л ь. Гуляете?

У л ь я н о в. Да. Думается лучше. Все время споришь с кем-то. А когда ходишь, ругаться лучше. Сподручней.

Б р о н с к и й. И о чем же вы спорите, Ульянов?

У л ь я н о в. О многом.

Б а а л ь. А с кем?

У л ь я н о в (не сразу). С братом. Со старшим братом.

Б а а л ь (изменившимся голосом). С братом. Как странно… И о чем же? (Вдруг плачет.)

У л ь я н о в. Что с вами?

Б а а л ь. Я потом вам объясню… О чем же вы спорите с братом, которого уже нет? И разве можно с ним спорить? Его правота, его абсолютная правота — в его гибели.

У л ь я н о в (после долгой паузы). Не будем об этом… Что ж, пойдемте? Дома горячий чай.

Б р о н с к и й. С удовольствием.

Б а а л ь. Нет. Погуляем здесь. (Улыбаясь.) В любую минуты жизнь может одеться в стены. А потом годы не увидишь этой прелести!

Б р о н с к и й (смеясь). Однако ж мрачный юмор у вас, Людмила Львовна! А мне хотелось бы продолжить наш спор, Ульянов. За этим и шел. Помнится, вы говорили что-то насчет выхода к положительному идеалу. Вы сами идеал этот представляете?

Б а а л ь. Саша!

Б р о н с к и й. Людочка, не затыкайте мне рот.

Б а а л ь. Ты любопытен и часто бываешь при этом несносен. И потом, я хотела…

У л ь я н о в. Да нет, что же? Обыкновенный разговор, Людмила Львовна. (Бронскому.) Мой взгляд таков. Борьба, которую ведет сейчас человек, борьба против старой судьбы человечества. За новую судьбу. Но главный вопрос, на который мы должны найти ответ, есть ли выход из этой старой судьбы? В ее лабиринте человек мечется уже долго. И второй вопрос — где этот выход? В существующих сейчас в России революционных программах принципиального выхода в новый мир не видно. Значит, надо поискать его где-то в другом месте.

Б а а л ь. Ну, вы нигилист, Ульянов. Все прежнее отсекать!.. Не об этом ли вы с братом спорите? Он свои убеждения кровью оплатил!

Ульянов молчит.

Это у вас по молодости! В молодости все решительны.

Б р о н с к и й. Мы плюем на старые поколения. Кто-то будет плевать на нас. Закономерно.

У л ь я н о в. Если найдем выход, никто не плюнет. (Резко, чем-то недовольный.) Выход не на пять лет. Может, для всего тысячелетия!

Б р о н с к и й. Масштабы, однако же! (Смеется.) С возрастом они уменьшаются. Вы правы, Людмила Львовна. Кстати, а если его нет, как говорил Шелонов, этот провокатор маленький? Выхода-то этого? Принципиально нет — ни для всех минувших тысячелетий, ни для всех последующих?

У л ь я н о в (резко). Для вас это смешной вопрос?

Б р о н с к и й. Вы строги, Ульянов… Я понимаю, к чему вы клоните. Что же, отрицаете, значит, и особый путь России? Всех под одну гребенку? А на мой взгляд, будучи вполне солидарными с основными социалистическими принципами европейской рабочей партии, можно в то же время и не быть солидарным с ее тактикой. И мы никогда солидарны не будем и быть солидарны с нею не должны. Европа сейчас марксует. Россия марксовать никогда не будет. Положение нашей страны совсем исключительное. Оно не имеет ничего общего с положением какой-либо страны Западной Европы.

У л ь я н о в. Чем же оно исключительно?

Б р о н с к и й. Чем? Мы в России не располагаем ни одним из тех средств борьбы, которые имеют, например, в своем распоряжении Запад вообще и Германия в частности. Мы не имеем городского пролетариата. У нас нет свободы печати. Нет представительных собраний. Власть капитала у нас в зародыше. У нас нет ничего, что дало бы нам право надеяться объединить невежественную массу народа в дисциплинированный союз всех рабочих. Поэтому-то нам требуется совершенно особенная революционная программа. Причем она в такой же степени должна отличаться от германской, в какой социально-политические условия в Германии отличаются от таковых в России. Терроризм, например, это явление чисто русского национального духа. Он невозможен на западной почве. И судить о настоящем и будущем нашей страны с германской точки зрения (а так называемый Марксов путь — это сугубо германская точка зрения) — так же абсурдно, нелепо и невозможно, как рассматривать германскую программу с русской точки зрения! Ваш брат недаром был идеологом терроризма!

У л ь я н о в (раскатисто засмеявшись). Странно вы мечетесь, Бронский. В прошлый раз вы стояли за тактику мирного прогресса, сейчас на террористов молитесь. А притом… отличная память? И… логика в аргументах?

Б а а л ь. А он всегда качается. Ему лишь бы поболтать.

У л ь я н о в (резко, потеряв всякий интерес). Ну, если поболтать, что же болтать? Лучше о погоде.

Молчание.

Б а а л ь. Что, съел, Бронский? Революционным словоблудием привык заниматься?

Б р о н с к и й (несколько растерянно). И не поговоришь!.. Надо же… выяснить точки зрения друг друга? (Ульянову.) Что вы на меня смотрите?

У л ь я н о в. У вас очень чистые глаза, Бронский.

Б р о н с к и й. А почему же они у меня не должны быть чистыми?

Б а а л ь. Чистые глаза — чистая душа?

Б р о н с к и й. Ну не будем обо мне.

Б а а л ь. Скромный! Общительный! Володя, а как божественно он танцует! Дай я тебя поцелую, и иди.

Б р о н с к и й. Ну вот! Людмила Львовна в вас влюблена, Ульянов.

Б а а л ь. Я стара для него, Саша. В самом деле, иди, иди! Мне поговорить нужно.

Б р о н с к и й. Вы меня очень интересуете, Ульянов. Подискуссируем в другой раз?

У л ь я н о в (не сразу). Может быть.

Бронский уходит.

Б а а л ь (глядя ему вслед). Вы как-то сразу свернули разговор с ним. Почему?

У л ь я н о в. Не знаю.

Б а а л ь. Недоверчивы от природы?.. А вы его