Диалоги - Диас Назихович Валеев

Нет!

З в о н а р с к а я. Помнишь нашу первую ночь?

Н и к о н о в. Да.

З в о н а р с к а я. Мы соединили две жизни в одну только потому… О чем мы поклялись тогда?

Н и к о н о в (не сразу). Что судьба будет у нас одна… Что мир никогда не будет сильнее нас…

З в о н а р с к а я. Нам нельзя даже любить друг друга? Мир разрывает нас. Швыряет по разным тюрьмам и ссылкам. Одного оставляет мертвым, другого — живым. Мы об этом говорили тогда!.. Но ты муж мой, брат мой, сын мой. Пусть мы не венчаны здесь, на земле. Но, может, повенчаны там, в небе! Не знаю где!

Н и к о н о в. Нет, нет, Лида.

З в о н а р с к а я. Молчи.

Н и к о н о в. Я уйду теперь свободно. Все эти дни я чувствовал себя выброшенным из человечества, а сейчас снова с ним. С тобой. Ребята завтра пойдут на сходку. Рано капкан захлопнулся. Жалко.

З в о н а р с к а я. Средняя жизнь каждого подпольщика, как бы законспирирована она ни была, коротка.

Н и к о н о в (после паузы). Я сделал то, что должен был сделать. То, что мог. То, что было по силам. Пусть мало! Пусть!.. И если бы снова пришлось переступить через черту!.. Другие, наверное, переступят?

З в о н а р с к а я. У тебя есть еще свечи?

Н и к о н о в. Да. Одна.

З в о н а р с к а я. Зажги, и вино, если есть. Я хочу праздника в эту ночь.

Н и к о н о в. Ты пойдешь сейчас к себе. Я останусь один.

З в о н а р с к а я. У меня тоже нет выхода. Меня арестуют завтра же, как только станет известно… Дело о покушении на цареубийство не шутка. А тюрьма не для меня. Недаром даже сплю с револьвером у сердца. В нем — моя свобода. И в тебе.

Н и к о н о в. Ты сошла с ума!

З в о н а р с к а я. Все мы безумцы! Весь мир безумен!

Н и к о н о в. Ты еще одну вину взваливаешь на мою душу.

З в о н а р с к а я (обнимает его). О нас говорят всякие гадости. Льют грязь. Но пусть знают, как любят, как умирают революционеры… Зажги свечи.

Никонов достает еще свечу, зажигает. Ставит на стол бутылку вина, две рюмки. Тут же, на скатерти, лежит и револьвер.

Интересный натюрморт… Не верю в Христа, в православие. Но я и не атеистка. Что-то высшее, тайное и непостижимое есть. И мне кажется еще, что мы бессмертны. Мы много раз приходим на землю. И наверное, будет, случится все-таки так, что когда мы еще раз вернемся, то, быть может, не увидим уже войн, зла, крови! Человек, быть может, станет наконец человеком? Когда догорят эти свечи, мы многое узнаем, маленький мой…

Н и к о н о в. Я люблю тебя. Я редко говорил тебе, что люблю. Был скуп. Но не оттого, что сердце было скупо. Знай это.

З в о н а р с к а я. Милый!.. Милый!..

Смеется безумным счастливым смехом женщина. Смеется мужчина.

Н и к о н о в. Я люблю тебя! Люблю!

З в о н а р с к а я. Родной! Вечная кровь моя!

Гаснут оплывшие свечи. Наступает мрак. Звучат два выстрела. Кто-то стучит в дверь. Потом входит, зажигает спичку. Становится видно, что это  Б р о н с к и й. Увидев Звонарскую и Никонова, бросается к ним, ошеломленный, поднимается. Они лежат рядом, почти полуобнявшись. В откинутой руке Звонарской еще зажат револьвер.

Б р о н с к и й (отступая). Лида! Лида!

На столе — небольшой лист бумаги. Снова вспыхивает спичка.

(Читает.) «Похороните нас вместе»!.. (Листок падает из рук.) Я не виноват! Не виноват!

Гаснет спичка. И из темноты, из мрака несется человеческий вопль.

Кабинет попечителя Казанского учебного округа Масленникова. Два человека — М а с л е н н и к о в  и инспектор университета  П о т а п о в.

М а с л е н н и к о в. В землячествах две трети студентов! В землячествах, которые запрещены уставом!

П о т а п о в. Нет, нет, Викентий Сидорович. Я думаю, полковник перебарщивает. Одна треть, возможно. Но две трети?

М а с л е н н и к о в. Гангардт…

П о т а п о в. У меня есть и свои, так сказать, наблюдатели, Викентий Сидорович. Для многих студентов землячества вещь условная. Если бы не принудительный характер!.. Многие из страха…

М а с л е н н и к о в. По-вашему, это не усугубляет положения? Голубчик, не все столь невинно, как кажется. Я склонен разделять точку зрения полковника. Землячества в данном случае служат полулегальным прикрытием конспиративных организаций. Рядовые члены одного землячества, по результатам дознания, например, не знают состава других групп. Что это? Здесь рука, организация! Но самое главное, внутри этих конспиративных кружков существует уже совершенно законспирированное ядро! Что такое этот мифический студенческий суд, спрашивается? Ведь приговор Шелонову — это вызов! Наглый и открытый! Демонстрация силы! А вы меня успокаиваете? Мы… на первом месте во всей России по числу исключенных и уволенных студентов! На первом месте! А вы меня успокаиваете?! Зачем вы меня успокаиваете?

П о т а п о в. Я не успокаиваю вас, ваше превосходительство. Я всегда докладывал вам…

М а с л е н н и к о в. Да-да! Простите, нервы.

П о т а п о в. Ну и что вы? Что вы?

М а с л е н н и к о в. Я не виню вас. Но мне жаль, до слез жаль!.. (С болью.) Старейший из университетов российских, и двое воспитанников — в числе цареубийц! Позор! А теперь?.. Университет учрежден для образования полезных граждан, а мы наблюдаем… безначалие и смуту. Бессильно наблюдаем!.. Не понимаю!

П о т а п о в. Успокойтесь, Викентий Сидорович.

М а с л е н н и к о в. Что делают с Россией теперешние сыны ее, а? Вы понимаете хоть что-то? Какому поруганию подвергают? Ведь что они пишут в своих прокламациях, а? Ведь это же, простите, совершеннейшая, легкомысленная дичь!

П о т а п о в. Ну, Викентий Сидорович, нельзя судить о русском человеке по тому, что он плетет порой. В нашей жизни значение слова ничтожно. И что удивительного, если в те редкие минуты, когда нам приходится им пользоваться, мы позволяем себе городить такие вещи, которых у нас и в голове-то никогда не было? Знаем, что никогда не сделаем и не захотим даже