95-16 - Ян Рудский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вот именно, нет в живых! — буркнул Шель упрямо. — Интересно, как бы он объяснил свое письмо, будь он жив?
— Возможно, его дух посетит тебя в полночь и откроет свои тайны, — пошутил Джонсон.
— Послушай, Пол, не сочти меня навязчивым, но как объяснить, что Леон так ждал моего приезда и все же покончил с собой, зная, что я приезжаю?
— Ты хочешь, чтобы я понимал мотивы поведения душевнобольного? Такие люди в состоянии аффекта действуют вопреки самой элементарной логике.
— Допустим. Но Леон отправил мне два письма, и одно из них не дошло. Разве это не странно?
— Мы не знаем, отправил ли он оба. Он мог так написать для пущей убедительности. Не забудь, что сто марок были для него большой суммой, а двести — целым состоянием. Я убежден, что он отправил только то письмо, которое ты получил.
— Возможно, — согласился Шель без особого энтузиазма. — Остался еще только один вопрос.
— Именно?
— Побывав у фрау Гекль, я решил остановиться в бывшей комнате Леона. Старуха рассказала, что наутро после его смерти дверь в комнату была приоткрыта. Хотя… там испорчен замок и, чтобы закрыть, нужно крепко нажать, — произнося эти слова, Шель сознавал, насколько шатки и туманны его подозрения. Он пожалел, что вообще заговорил об этом. — Впрочем, все это несущественно, — заключил он. — Бедный Леон! Надеюсь, он находился под наблюдением врача?
— Конечно! Я сам привел к нему лучшего в нашем городе врача и платил за лечение.
— Какой-то доктор Нанке или Минке…
— Доктор Менке. Он не только крупный терапевт, но и специалист-психиатр.
— Фрау Гекль упомянула также… — начал Шель и остановился на полуслове. Что мог Джонсон знать о каком-то старом пьянице? Не имело смысла копаться в этих мелочах. — Значит, дело Леона Траубе следует считать закрытым? — спросил он после минутного молчания.
— Вне всякого сомнения. У нас своих забот предостаточно. Жаль, что мы не поддерживали связи, ты бы избежал разочарования.
— Ничего не поделаешь. — Шель взглянул на залитую солнцем зелень парка. — Хватит о Леоне. Давай поговорим о чем-нибудь более приятном.
— В таком случае слово предоставляется тебе.
— Знаешь, Пол, подлинная цель моей поездки — собрать материал для очерка о ФРГ.
— Очерка на какую-нибудь конкретную тему?
— Нет. Мне бы просто хотелось к общим сведениям добавить пару зарисовок из повседневной жизни и, быть может, остановиться несколько подробнее на судьбе переселенных лиц…
— Ну, переселенцы — вопрос чуточку щекотливый. В последние годы сюда понаехало много людей, которые благодаря своей национальности рассматриваются как репатрианты. Их соблазнили перспективы больших пенсий, компенсаций и общего процветания. Эти люди — одна из серьезнейших наших проблем.
— В поезде я слышал, что близ Гроссвизена есть лагерь для таких лиц.
— Да, на Веберштрассе. Ты хочешь там побывать?
— Если можно…
— Вход туда свободен. Но у тебя может создаться неправильное представление. Этот лагерь не делает чести нашему городу.
Побеседовав еще немного, они вернулись в центр тем же путем, по которому пришли. Поравнявшись со зданием суда, Джонсон остановился.
— К сожалению, мне нужно вернуться на работу. В тринадцать часов слушается дело, которое я веду, заменяя своего начальника. Жаль, что я не знал о твоем приезде, мне давно уже не приходилось ни с кем беседовать так откровенно.
— Я не знал твоего адреса и не мог предупредить.
— Да, конечно.
Прощаясь, Джонсон пригласил Шеля зайти к нему вечером.
— Не знаю, удастся ли тебе приятно провести с нами время, — сказал он. — Это будет зависеть от многих обстоятельств.
Шель ушел в смятении. «Так всегда в жизни бывает, — философствовал он. — Готовишься к чему-то, строишь планы, заранее обдумываешь свои действия, а потом все получается не так».
Траубе! Великая тайна оказалась всего-навсего плодом больной фантазии. Это было бы смешно, если б не трагическая развязка. Шель взглянул на часы: начало второго. Пора обедать.
Он зашел в «Ресторан Шнайдера», реклама которого обещала посетителям, что они смогут «пообедать быстро и дешево». Продолговатый зал был почти пуст. На высоком табурете сидела женщина, причесанная и накрашенная под Бриджит Бардо. Она окинула вошедшего быстрым оценивающим взглядом и продолжала изучать меню, висевшее высоко над стойкой. Слева, у «играющего шкафа», стояла молодая пара. Девушка медленно жевала резинку, парень опустил монетку в отверстие автомата. «Fur immer dein»… [16]— запел слащавый тенор.
После обеда Шель решил повидаться с Лютце, о котором говорила фрау Гекль. Он спросил дорогу у прохожего и не торопясь пошел, осматривая витрины и изредка останавливаясь, чтобы прочесть заманчивые рекламы.
Следом за ним, на некотором расстоянии медленно двигалось такси. Табличка «свободен» была спущена. Водитель внимательно наблюдал за ничего не подозревающим журналистом.
Блиндаж находился на дальней окраине. Его железобетонная крыша торчала из земли — молчаливое напоминание о войне… Шель остановился на пороге, осваиваясь с темнотой, переходящей постепенно в серый сумрак. Сверху сквозь узкое отверстие просачивался тусклый свет.
Журналист стал понемногу различать предметы: большой прямоугольный ящик, похожий на шкаф, низкий топчан рядом с ним. Сколоченный из досок стол. От высоких серых стен веяло холодом и пустотой.
— Герр Лютце! — голос ударился о стены и вернулся, искаженный эхом.
Никто не шевельнулся, не ответил.
«Наверное, он в городе», — подумал Шель.
Он вышел на шоссе и беспомощно оглянулся кругом. Рядом не было никакого жилья, но вот вдалеке появился велосипедист. День был теплый и солнечный, от лугов шел бодрящий запах свежей зелени. Шель взглянул на безоблачное небо и подумал с внезапной тоской, что то же небо простирается над Польшей…
Велосипедист поравнялся с ним, и Шель узнал форму почтальона. На багажнике лежала объемистая сумка.
— Одну минуточку! — позвал он.
Почтальон, седой, сгорбленный старик, остановился: — Что вам угодно?
— Я ищу герра Лютце. Дома его нет, — Шель указал на блиндаж. — Вы не знаете, где он работает и когда приходит?
— Лютце? Да разве такие работают?! Это же запойный пьяница!
— Мне очень нужно его повидать, а времени у меня в обрез.
— Попробуйте спросить о нем в трактире «Корона» или «Сокол». Если он раздобыл несколько пфеннигов, то, наверное, пропивает их там. — Почтальон с любопытством взглянул на Шеля. — Вы не здешний?..
— Я из Вроцлава.
— О, а я из Ополе, — обрадовался тот. — Вы приехали насовсем?
— Нет, только на неделю.
— Я живу в Гроссвизене уже четыре года. — Он заколебался, но тут же продолжал, с опаской поглядывая на Шеля: — Мы с женой и сыном приехали в ФРГ в 1956 году. А вы здесь впервые?
— Нет, я был в Гроссвизене пятнадцать лет назад. Просидел год в концлагере Вольфсбрук.
— Вот как! — Почтальон смущенно вертел руль велосипеда. — Но я у вас отнимаю время. Пойдемте вместе, мне с вами по пути; очень хочется узнать, как там у вас теперь жизнь.
Они медленно пошли по шоссе. Шель отвечал на вопросы старика и слушал, в свою очередь, его историю.
— Мы целый год прожили в лагере для переселенцев, — рассказывал почтальон. — Было трудно с жильем и с работой. Местные жители нас не любят, считают, что мы лишаем их заработка.
— А где вы работали в Ополе?
— До сорок пятого я был начальником отдела в Arbeitsamt [17] , потом работал бухгалтером в правлении Красного Креста. Работа хорошая, и жили мы прилично, но знакомые уговорили поехать в ФРГ.
— И вы не жалеете? Старик пожал плечами.
— Чего ж теперь жалеть?! Что сделано, то сделано. Хуже всего был лагерь. Моя жена до того разочаровалась, что у нее испортился характер — сварливая стала, причитает без конца, все ей не то да не так. Сын ходит в школу. Записался в Bund Deutscher Jugend [18] … Но вам это, наверное, неинтересно?
— Напротив! Очень интересно! А получить работу по специальности вам не удалось?
— Что вы! Полгода я не работал совсем, потом стал охранником на складе. Оттуда перешел на консервную фабрику, там заработок лучше, но работа тяжелая. Ну, и наконец, один знакомый помог мне устроиться почтальоном.
Они подошли к трактиру «Корона». Старик протянул Шелю руку со словами:
— В странное время мы живем, да. Не знаешь, кого в чем винить, и ясно только одно — хуже всего приходится простому человеку.
Он поехал дальше по дороге, низко наклонившись над рулем, а Шель вошел в трактир. Лютце там не оказалось, и журналист, следуя совету почтальона, спросил дорогу и вскоре очутился у окруженного столетними дубами трактира «Сокол».