95-16 - Ян Рудский

Шель погасил окурок, поднялся и снова, на этот раз более внимательно, оглядел комнату. Здесь стояли никелированная кровать, стол, стулья, гардероб и эмалированный умывальник с кувшином. На стенке висела олеография, изображающая мельницу. Шель принялся обыскивать помещение в надежде найти хоть что-нибудь проливающее свет на недавние со­бытия.

Ничего не найдя в кровати, он открыл гардероб. Внутри на перекладине висели три вешалки. Шель заглянул под газе­ты на полках, влез на стул, чтобы осмотреть гардероб сверху. Снял олеографию и отодвинул лист картона, прижимавший картину к стеклу. В заключение он вернулся к столу и вы­двинул ящик. Там лежали проспекты туберкулезного диспан­сера и старое приглашение на встречу бывших узников конц­лагеря в Вольфсбруке. Шель вынул ящик совсем и поставил на стол. Между задней стенкой и дном он заметил два засу­нутых в щель прямоугольных листочка и с надеждой выхва­тил их, но это оказались всего лишь рецепты на популярные успокоительные средства, выданные неким Карлом Менке, доктором. Шель кинул бумаги обратно в ящик и водво­рил его на место. Он осмотрел еще раз каждый уголок мрачной комнаты. Полиция, несомненно, забрала личные вещи покойного, решил он и принялся распаковывать че­модан.

Уходя из комнаты, Шель несколько минут возился с дверью, которая никак не закрывалась. «Ах, да, — вспом­нил он, — фрау Гекль ведь предупреждала, что замок плохо работает».

На лестнице Шель внезапно остановился. В его мозгу за­родилось сперва туманное, но быстро усиливающееся подо­зрение. Хозяйка сказала, что в день самоубийства Леона дверь его комнаты была приоткрыта. Прожив здесь пятна­дцать лет, Траубе, несомненно, знал дефект двери и, наверное, совершенно машинально закрывал ее как следует. И он не мог оставить дверь открытой, готовясь покончить с собой. Значит, после смерти Леона, но до прихода фрау Гекль в комнате был кто-то, кто не знал о дефекте двери и не сумел ее запереть. Кто? Конечно же, человек, желавший завладеть тем, что хранилось у Траубе.

Шель понимал, что его рассуждения весьма произвольны, но все дело казалось ему по меньшей мере странным. Он ре­шил немедленно отправиться к Джонсону.

* * *

Несколько минут спустя после ухода Шеля в дом на Эйхенштрассе вошел высокий, широкоплечий мужчина в темно-синем костюме. Фрау Гекль встретила его удивленным вос­клицанием.

— Я проходил мимо, — объяснил гость, — и решил узнать, как у вас дела.

— Все по-старому. Работаю с утра до ночи. — Хозяйка вытерла мокрые руки передником. — Садитесь, пожалуйста.

— Нет, нет. Я на службе, у меня времени мало. Вы уже нашли жильца на место покойника?

— Что вы! На эту злополучную комнату не скоро найдет­ся охотник. Впрочем, — замялась она, — там дня два по­живет друг Траубе.

— Друг?

— Какой-то поляк. Приехал в гости.

— К кому в гости?

— К Траубе. Был потрясен, узнав о его смерти.

— Он не спрашивал, как это случилось?

— Я сказала, что Траубе болел туберкулезом.

— А еще что?

— Он интересовался, были ли у Траубе друзья. Я сказала, что не было никого, кроме Лютце и герра Джонсона. Спра­шивал, где живет Лютце и где работает герр Джонсон. С по­следним он, кажется, знаком и собирается его навестить.

— Он вышел?

— Десять минут назад.

— Вы сказали ему, где живет Лютце?

— Да, в блиндаже.

— А больше он ни о чем не спрашивал?

— Нет.

Гость направился к двери.

— С вами очень приятно поболтать, но мне нужно идти. Завтра, с вашего разрешения, я, возможно, забегу еще раз.

— Конечно, заходите! Буду рада. Нас, стариков, мало кто балует вниманием…

* * *

Хозяин такси Фриц Нойбергер отодвинул пустую чашку на середину стола и прислонил к ней сложенную вдвое газету.

— Опять вся первая страница об этом проклятом Конго, проворчал он, — можно подумать, что больше ничего на све­те не происходит.

— Фриц! — позвала жена. — Тебя к телефону. Он отложил газету, встал и вышел в переднюю.

— Нойбергер слушает.

— Говорит 95-16. Поезжайте немедленно в блиндаж за городом, где живет Лютце. Машину поставьте подальше, что­бы он не мог разобрать номер. Дайте ему десять марок и скажите: «От друга на водку». Ясно?

— Да, разумеется! — заверил Нойбергер.

— Потом вернетесь в город и подъедете к зданию суда. Оттуда выйдет мужчина, темно-русый, рост около 172, со шрамом от правого угла рта к носу, в коричневом костюме спортивного покроя и белой рубашке. С ним будет, по всей вероятности, помощник прокурора Джонсон. Вы его знаете?

— В лицо — да.

— Хорошо. Так вот, нам нужно знать каждый шаг муж­чины в коричневом костюме. Не спускайте с него глаз. Доло­жите по телефону в 14 часов. Все.

— Кто звонил, Фриц? — спросила жена, заглянув в перед­нюю.

— Пассажир, — ответил Нойбергер. — Мне придется уехать на пару часов.

* * *

В начале десятого Шель подошел к зданию окружного суда. Он окинул взглядом строгие стены из темно-красного кирпича, высокие готические окна, черную надпись «Kreisgerichtsamt» над дверью и по широкой лестнице поднялся в холл.

В указателе помещений было сказано, что прокуратура расположена в комнатах 8—10. По прохладному, пахнувше­му дезинфекцией коридору Шель прошел к двери с таблич­кой «Канцелярия», нажал тяжелую медную ручку и, слегка волнуясь, вошел внутрь.

Джонсон сидел за большим письменным столом, завален­ным папками и бумагами. Шель узнал его сразу, хотя быв­ший штурман сильно изменился. У него был хороший цвет ли­ца, но лоб покрылся сеткой морщин, а поредевшие волосы плохо маскировали лысину. В левом углу комнаты девушка в черном халате быстро стучала на машинке. Джонсон вни­мательно читал какую-то бумагу. Лишь несколько мгновений спустя, почувствовав на себе взгляд Шеля, он поднял голову и спросил машинально:

— Ja? Was ist los? [13]

Шель не отвечал. Смущенно улыбаясь, он ждал, пока быв­ший товарищ по несчастью узнает его сам. Джонсон, не до­ждавшись ответа, пристально, с удивлением взглянул на по­сетителя и поднялся с места.

— Не знаю… Я почти не верю своим глазам, — сказал он нерешительно, — но ведь… ведь… — и лицо его просияло.

Приятели обнялись и, смеясь, радостно похлопывали друг друга по плечу. Машинистка с любопытством наблюдала не­привычную сцену.

— Ян Шель! — воскликнул Джонсон, отстранясь. — Ты откуда, дружище?

— С утреннего поезда.

— Ну и ну, короля Таиланда я бы и то скорее ожидал здесь увидеть, чем тебя… Почему ты не писал? Впрочем, это неважно! Покажись, старина, как ты выглядишь? — Он потя­нул Шеля к окну.

— Ого-го, ты возмужал…

— Брось, брось! — засмеялся Шель. — Мы оба стали старше на пятнадцать лет. Ты тоже «возмужал», Пол.

— Да, время бежит. Ну, рассказывай, как живешь и где — в Англии, в США или, не дай бог, за железным занавесом?

— Именно там, Пол, и это совсем не «не дай бог». Я че­тырнадцать лет живу во Вроцлаве и очень доволен судьбой. А ты?

— Что я делаю и где, ты видишь сам. А доволен ли я? На это трудно ответить в двух словах. Всяко бывает… Но ты садись… Или нет! Давай лучше уйдем из этой затхлой кан­целярии и спокойно побеседуем о былых временах. Ты не устал?

— Нет, меньше всего мне хочется сидеть. Пошли.

— Я выхожу, Эльза, — обратился Джонсон к секретар­ше, — Приготовь материалы к делу «Штейнер против Клейнбаха». Если меня будут спрашивать, скажи, что вернусь в две­надцать, в час.

Девушка кивнула, бросила украдкой взгляд на Шеля и повернулась к машинке.

Приятели вышли на залитую солнцем улицу. Шель, тро­нутый радушной встречей, забыл на мгновение о трагедии Леона и о своих сомнениях. Погода была на редкость хоро­ша, небо радовало глаз своей яркой голубизной.

— Ты завтракал? — спросил Джонсон.

— Да.

— Ну, тогда пойдем в парк. Лучше всего беседовать там, где никто не будет пялить на нас глаза.

Шель был немного удивлен, что Джонсон не приглашает его к себе домой. Словно угадывая его мысли, американец сказал:

— У меня небольшая вилла за городом, но моя жена вста­ет не слишком рано, а мне не хочется, чтобы ты застал квартиру неубранной и составил себе дурное мнение о нашем доме.

— Ты женился?

— Да.

— Поздравляю.

— Спасибо. Я, разумеется, приглашаю тебя к нам на обед и на сегодняшний вечер. Погости у нас столько, сколько захочешь. А теперь расскажи подробно, как ты жил все эти пятнадцать лет.

Они шли по центру, где в это время дня царило оживлен­ное движение. Среди машин преобладали маленькие «фолькс­вагены» и мотороллеры. Шелю бросилось в глаза большое ко­личество подростков с темной кожей и негритянскими чертами лица. Джонсон объяснил:

— С 1945 по 1950 год в Гроссвизене стояла американская воинская часть, большинство которой составляли чернокожие граждане США. Как видишь, расистские теории Гитлера ока­зались несостоятельны…