Люби и властвуй - Александр Зорич

Эгин не побоялся произнести вслух его истинное звание, поскольку слышать их никто не мог.

Они стояли у каменного парапета, отделявшего рукотворную стихию огромной варанской столицы от вполне нерукотворной стихии моря на западном краю порта. Здесь уже не было пристаней, серели громады вспомогательных арсеналов Морского Дома, и людей совсем не было. Только законченные зануды могли бы прийти сюда, в неприютную пустоту, где нет ни вина, ни женщин, ни увеселений. Вот они двое ― чиновник Иноземного Дома Атен оке Гонаут и праздношатающийся богач из горной глуши с неблагородным именем Альвар ― и были, надо полагать, этими самыми занудами. Впрочем, оставалось не совсем понятным, зачем чиновнику помимо битком набитого кожаного сарнода потребовался еще и заплечный мешок, который во время их разговора скромно покоился рядом с сарнодом. Он что ― свою бумажную работу на дом тащит? ― мог бы подумать наблюдательный зевака. И был бы отчасти прав.

– М-да, вид у тебя, эрм-саванн, ― ухмыльнулся Норо. ― Ну да ладно. В конце концов, это даже к лучшему.

Эгин молча развел руками и тоже изобразил нечто, похожее на улыбку. Он не совсем понимал, что лучшего может быть в его тяжеленной поклаже, которую придется сейчас нести домой и там ковыряться в ней никак не менее часа.

Норо неожиданно склонил голову набок и посмотрел на Эгина с таким странным выражением, будто бы видел его первый раз в жизни.

– Слушай, эрм-саванн, а ты случайно, чисто случайно, конечно, не забыл какую-нибудь мелочь? Может, Гастрог этот еще что-то говорил?

Эгин ожидал чего-то подобного и все равно был неподдельно напуган. Его спасало лишь то, что он, как и всякий мало-мальски опытный офицер Свода Равновесия, владел своим лицом и телом лучше, чем несравненный Астез, исполняющий все ведущие роли (Эс-тарты, Эррихпы, Леворго и иных могучих мужей прошлого) в Алом Театре. Ни один лишний мускул не дрогнул в лице Эгина. Ни один лишний ― но все необхолимые для того, чтобы изобразить смесь поддельной обиды и неподдельного трепета, пришли в движение, и Эгин сказал чуть дрожащим голосом:

– Аррум, мне никогда раньше не приходилось жаловаться на память. И никто никогда не уличал меня во лжи или преступлениях против князя и истины.

Это была довольно смелая игра. Но Эгин чувствовал, что простого «Нет, аррум» оказалось бы недостаточно.

– Ну нет так нет, ― пожал плечами Норо. И, будто бы речь шла о чем-то совершенно тривиальном наподобие вчерашнего дождичка или завтрашнего снежка, сказал:

– В таком случае благодарю за службу, рах-саванн.

– Простите, аррум… ― Эгину показалось, что почва уходит у него из-под ног и он взлетает прямо к Зер-гведу.

– Да, именно рах-саванн. Хватит тебе ходить в эрм-саваннах. Конечно, твое новое звание нужно еще по всем правилам провести через нашего пар-арценца, но я уверен в том, что после моего доклада у него не возникнет никаких возражений.

Эгин знал, что не возникнет. Про Норо Эгин знал разное ― хорошее и плохое, правду и вымысел. Но один факт, связанный с Норо, носил характер совершенно нерушимого закона ― все, кого Норо когда-либо представлял к званиям или наградам, получали и звания, и награды. Потому что Норо никогда никого не представлял зря.

– Благодарю вас, аррум, ― ретиво и вполне искренне кивнул Эгин. ― Рад служить князю и истине!

– Ну-ну, ты еще на колено упади. Мы все-таки в городе, хотя, если хочешь знать, весь этот маскарад… ― Норо сокрушенно махнул рукой. ― Ну да ладно, рах-саванн. Уже поздно. Пора расходиться, я вот тут только подумал об одном нюансе: зачем ты будешь возиться со всей этой рухлядью? ― Норо слегка пнул Эгинов мешок с вещами казненного Арда. ― Я, пожалуй, этим мог бы заняться сам.

«Да они что сегодня ― всем Сводом Равновесия с ума сошли?» ― пронеслось в голове у Эгина.

Тут был один нюанс. Дело Арда было его личным, Эгина, делом. Когда дело ведется одним человеком, оно имеет особый статус и называется «закрытым». , Офицер-исполнитель из соответствующей Опоры ведет разработку «закрытого» дела от начала до конца. Он подбирает улики, демонстрирует их своему непосредственному начальнику, и если тот признает их доказательными, человеку выносится приговор. Если приговор смертный и если по каким-либо причинам публичная казнь представляется противоречащей государственным интересам, все тот же офицер приводит приговор в исполнение. После исполнения приговора (проще говоря ― убийства осужденного) офицер Свода инкогнито посещает места, в которых казненный мог хранить крамольные или откровенно опасные предметы и писания.

В этом деле было важно вот что: Эгин как эрм-са-ванн Опоры Вещей отвечал именно за вещи Арда. И именно Эгин ― никто другой! ― должен был провести их полный осмотр при помощи Зрака Истины, всю крамолу отнести в Арсенал Свода Равновесия, а всякую ерунду наподобие зубочисток, абордажных топоров и вилок сдать в пользу государства или, иными словами, в казначейство все того же Свода. Гастрог, который сегодня выгнал Эгина из каюты, вообще говоря, имел на это право, потому что, будучи аррумом Опоры Писаний, должен был по своему прямому служебному долгу заниматься книгами Арда. Другое дело Норо. Он, конечно, аррум, он его начальник, но осмотр вещей Арда ― его, Эгина, дело. И ничье больше.

Но сегодняшний день был слишком глуп и длинен. Дуэль, Изумрудный Трепет и короткий, но резкий разговор с Гастрогом вымотали из Эгина половину души.

В конце концов, если Норо хочет возиться со всякой Ардовой ерундой ― пусть возится.

– Хорошо, аррум, ― кивнул Эгин. ― Можете забирать все.

– Вот и ладно, ― удовлетворенно ухмыльнулся Норо. ― Ты умный человек, рах-саванн, и тебе не нужно напоминать, что этого эпизода с вещами Арда на самом деле не было и быть не могло.

– Какого эпизода? ― непонимающе улыбнулся Эгин.

Норо расхохотался.

Теперь Эгин двигался налегке. При нем остался лишь сарнод со Зраком Истины, столь любезно подаренным ему Гастрогом. Пока легкий двухколесный возок, влекомый по вечерним улицам Пиннарина дюжим грютским бегуном, споро приближался к его дому, Эгин лихорадочно обдумывал странное сплетение событий прошедшего дня.

«Лосось» Ард оке Лайн был разработан Эгином очень быстро и ловко. После первого дурацкого доноса из книгохранилища на Арда поступил куда более содержательный и витиеватый материал от одной вполне благородной девицы (разумеется, брошенной любовницы). «Склонял к Двойному Сочетанию Устами… Я свято блюла закон, но он продолжал свои домогательства… Обещал доставить мне…» Потом ― интереснее. «К исходу второй недели Ард сказал, что никого не любил так, как меня, и может предложить мне всю свою любовь, бессмертие и неслыханную власть над существом природы…»