Школьный двор - Вера Кимовна Зубарева

упражнения, как осваивали бревно, взмывали через козла. Валерий Степанович строго следил за всеми, требовал держать осанку, никогда не улыбался, редко кого хвалил, и его тёмно-синие глаза сосредоточенно следили за каждым поворотом головы, шеи, тела, выполнявших упражнения.

Валерий Степанович учил эстетике движений, магии преодоления гравитации, упорству и стремлению. Он никогда не зацикливался на результате – путь к цели был для него куда важнее.

– Ну как ты прыгнул, Ершов? Ну что это за кувырок в воздухе? Ты же смял всё – подход, поворот, прыжок! – выговаривал он ученику, успешно приземлившемуся на мат.

– Валерий Степанович, так я ж хорошо приземлился, точно, – защищался Ершов.

– И что с того? А красота где? Где полёт? Где отточенность движений? Ты и на свидании цветы в руки своей девушки всунешь и будешь считать, что успешно достиг цели?

Ох, уж этот Валерий Степанович! Это ж не урок физкультуры, а целая школа жизни! Не зря его ученики резко контрастировали с учениками Валентины Фёдоровны. И тем не менее нам было лучше с Федорой. Федора была настоящая – чуть растрёпанная, немного сутулая, улыбчивая, как наши бабушки. Однажды, когда она заболела, её замещал Валерий Степанович.

Как всегда, мы выстроились в линейку, переговариваясь о том о сём. Замена никогда никем всерьёз не воспринималась.

– Это что ещё за построение? – командным голосом обратился к нам с порога Валерий Степанович.

Мы кое-как подравнялись.

– Какой это класс? – спросил он, открыв журнал.

Все переглянулись. Ну даёт чувак! Не знает, в какой класс пришёл заменять!

– Повторяю вопрос. Какой это класс?

– Пятый «Б», – раздалось нестройно с разных концов.

– А я думал, пенсионеры пожаловали спортом позаниматься. А ну-ка подтянись! Животы подобрали, плечи расправили, подбородок вверх. Вот так!

Урок был ещё тот. После него на географии все лежали плашмя на партах и тупо следили за учительской указкой. Даже самые егозистые не шевелились. Похоже, географичке это пришлось по вкусу. Она так разошлась в своих познаниях, что говорила ещё минуты две после звонка. Благо никто не был в силах хлопнуть крышкой парты в качестве вежливого напоминания.

Федора на следующей неделе была уже в порядке и при-чапала в школу в прехорошем настроении. Радости нашей не было границ, когда она вошла в зал, где мы выстроились по безукоризненной линейке, выкрикивая «ура!» такое громкое, что в зал заглянула учительница украинского языка, которую недавно назначили завучем.

– Что это у вас тут за праздник? – поинтересовалась Полина Владимировна.

– Валентина Фёдоровна выздоровела! – загалдели мы наперебой.

– Ну надо же, как они вас любят, – поразилась завуч, обернувшись к Федоре.

– Мы вас тоже любим, – поспешили мы заверить её.

И это была чистая правда. Полина Владимировна никогда не ставила двоек и с сочувствием относилась к нашему неукраинскому произношению. Даже троечники типа Кали имели у неё в четверти четвёрку.

– Ой, спасибо вам, дети, – растрогалась Полина Владимировна. Голос у неё дрогнул. Она сделала глубокий вдох и обратилась к Федоре: – Можно я займу несколько минут вашего урока?

– Пожалуйста, сколько угодно, – растянувшись в улыбке, заверила её Федора.

– Ну спасибо. Дети, я не хотела, чтобы это было неожиданностью для вас. Со следующей недели у вас будет новая учительница по украинскому языку.

– Почему? А как же вы? – раздалось со всех сторон.

– Я теперь буду заниматься учебной частью и преподавать раз в неделю в старших классах литературу. Но вы не волнуйтесь, я нашла прекрасную учительницу. Её зовут Ирма Григорьевна. Она вам понравится, даю слово!

Ирмочка понравилась нам мгновенно. Когда она вошла в класс и, чуть краснея, сказала: «Здравствуйте, меня зовут…», все тут же в унисон продолжили: «Ирма Григорьевна». От этого она ещё больше смутилась и, не зная, что сказать, широко улыбнулась.

Ирмочка только закончила педагогический институт и была ростом чуть выше Буратины – самого низкорослого мальчика в классе. Ирмочка смотрелась как куколка не отечественного производства – с ямочками на щеках и с лучиками света в глазах и в волосах. Мы любили обступать её на перемене и расспрашивать о чём-нибудь, всё равно о чём. Но вскоре в наших отношениях что-то изменилось. Чем это было вызвано, никто не знал. То ли мы ей надоели с нашими вопросами, то ли она должна была готовиться к другим урокам, только со звонком Ирмочка вылетала из класса, не задерживаясь ни на минуту. А мы стояли огорошенные, не в силах её удержать.

Вокруг Ирмочки образовался какой-то таинственный нимб. Она стала чаще давать нам письменное задание в классе, а сама в это время смотрела в окно и о чём-то мечтала. Нужно было понять, что происходит, но спросить напрямую у Ирмочки никто не отваживался. Тогда решено было за ней проследить.

Когда вместе со звонком Ирмочка в очередной раз выскользнула из класса, мы на счёт «три» последовали за ней. Это было непросто. Из классов уже выскакивали ученики, и нужно было обладать особой зоркостью, чтобы разглядеть за ними маленькую Ирмочку. Прыткова, обогнавшая нашу стайку, махнула нам издали, указывая путь, и мы ринулись к лестнице.

Нет, Ирмочка не пошла в учительскую, как другие учителя. Она спешно спускалась вниз, на первый этаж, где располагался буфет. Но и туда Ирмочка не пошла вкушать пирожные. Ирмочка прямиком направилась в спортивный зал и, войдя, быстро закрыла за собой дверь.

Как быть? План созрел тут же. Решили бежать на школьный двор, куда выходили окна зала. Через минуту мы уже были на месте.

Зал просматривался как на ладони, только слышно ничего не было. Расположившись за кустами, мы стали наблюдать за происходящим.

Ирмочка стояла в центре зала, рядом с бревном, и Валерий Степанович в чём-то горячо убеждал её. Мы сразу смекнули, что он говорил о наличии у неё незаурядных спортивных способностей и пытался уговорить начать тренировки на бревне. У Валерия Степановича было особое чутьё на талант, и он точно знал, кто с каким спортивным снарядом сочетается наилучшим образом. Мы с ним были абсолютно согласны насчёт Ирмочки. Если бы она стала на бревно, все сразу бы увидели, как она хороша и как непохожа ни на кого из учительской. Но Ирмочка отрицательно мотала головой, делая выбор в пользу украинского языка.

– Молодец! – одобрил Парибон.

– Это почему? – вскинула брови Прыткова.

– Потому что, если она согласится, мы её потеряем. Физрук точно отправит её на соревнования, и тогда ищи свищи училку.

Довод был убедительный, и с Парибоном согласились.

Все последующие недели прошли в сплошных переживаниях. Терять Ирмочку никто не хотел. Мы исподтишка изучали её выражение лица, когда она смотрела в окно, пытаясь понять, согласилась ли она на предложение Валерия Степановича.

– Может, подставить ей подножку? – предложил Парибон, когда все уже отчаялись что-либо понять.

– Это ещё зачем? – строго спросила Феля.

– Чтобы в спорт не пошла.

Идея была хорошая, но до этого дело не дошло. Пока мы раздумывали над предложением Парибона, в школу заявилась жена Валерия Степановича. Она прямиком направилась к Ирмочке, и они обе заперлись у Валерия Степановича в чулане, где он хранил спортивный инвентарь. Разговор был недолгим, но действенным. Ирмочка вышла заплаканная, а жена Валерия Степановича удалилась, поджав губы, и на прощание пригрозила завучем.

У нас камень с души упал. Больше Ирмочка в спортивный зал не приходила и о бревне и думать забыла.

Как удалось жене Валерия Степановича переубедить Ирмочку, осталось тайной. И хотя мы и желали в душе, чтобы Ирмочку все увидели на возвышении, делающей сальто и садящейся на шпагат, всё же эгоистично порадовались тому, что теперь она – наша.

Валерия Степановича эта история подкосила. У него появилось много седых волос, голос его потерял прежнюю упругость, и в следующем году он уже преподавал в другой школе.

А Федора ещё долго оставалась с нами – до тех пор, пока не ушла на пенсию.

Три дуэли

Школа развивает в трёх направлениях – физическом, эмоциональном и интеллектуальном. И не всегда это происходит на уроке. На уроке мы постигаем школу знаний, а на переменках – школу жизни. Они практически не совпадают, но всегда дополняют друг друга.

Сашка Чернобай был средоточием зла. Худенький, высокий, белобрысый, с колючими водянистыми глазами, он