Школьный двор - Вера Кимовна Зубарева

На даче у Курицы все ещё спали. Мы смыли песок с ног и тоже отправились спать.

Окно

Когда тьма накроет город, и у будущего останется только прошлое, когда пожухнут виноградные лозы и дворы превратятся в слепцов, когда пепел будет витать в воздухе, оседая на ступенях домов и осыпаясь буквами с газет, где об этом ни слова, когда море выплеснется магмой на берег и алые паруса пожарищ полыхнут по истории, когда жизнь забьётся в раковины домов, мы придём сюда, в этот школьный двор, где двери будут заперты, а окна черны, все, кроме одного – нашего! Мы придём сюда, где бы мы ни были, и будем ждать тех, кто ещё в пути. Нас будет в десять раз больше, потому что каждый год в школе – это отдельная жизнь. Мы придём сюда со всеми своими жизнями, как приходят родители с детьми, и окно встретит нас тем особым светом, который проявляется лишь годы спустя.

Первым возникнет Колька – неуклюжий первоклассник, историк и самбист, пианист и гений. Следом за ним Парибон, который спился и умер от инфаркта несколько лет спустя после Колькиной смерти. Он всё-таки сумел тогда помочь старикам. Затем появится Чебурек, безответно влюбленный в Прыткову. Его подрезали в драке, и никто, даже его отец, работавший хирургом, не смог помочь.

Краснощёкая Янка нагрянет из своих прекрасных далей – Земли обетованной, куда она сама же и отвезёт своего водителя троллейбуса. Она по-прежнему будет выглядеть как круглая отличница, и та червивая тройка по физике на ней нисколечко не отразится. Главное, жизнь прожить с отличием, а в этом Янка преуспеет, потому что нет выше мечты, чем любовь, и нет выше поступка, чем умение пронести её через всю жизнь.

Фащ дождётся Ритки и выйдет из своего укрытия, когда она появится, но будет стоять поодаль, как и на фото, где он надул губы, обиженный, наверное, на то, что его не поставили рядом с ней. Ритка никогда не уйдёт из его жизни, и однажды он разыщет её, когда она уже будет замужем. Он нагрянет к ней неожиданно. Поначалу она даже растеряется, а потом пригласит его на кухню, заварит крепкий кофе, и они будут вспоминать истории из школьной жизни, пока не придёт с работы её муж. На этой ноте они и расстанутся. Знал бы Фащ, что всего лишь несколько лет спустя Ритка разведётся и уедет в Бостон, он бы, наверное, ни за что не ограничился этим визитом. Но ему не дано было это знать, и он отправится своим курсом, а Ритка – своим, выйдя вторично замуж за человека, так напоминающего внешне её первого мужа, что, когда тот приедет со своей второй женой погостить в Штаты из Германии, мы упорно будем путать их имена. Со второй женой Риткиного первого мужа нам будет куда проще в плане имени – её тоже будут звать Ритой…

Феля прискачет следом за Янкой, с которой они сидели за одной партой на уроках немецкого, и будет шнырять своими плутовскими глазками, выискивая остальных. Меня Феля разыщет уже в Штатах и накатает мне такое письмо, после которого я ринусь к ней навзрыд из своей Филадельфии и вызову Ритку, которая моментально купит билет из Бостона. Вот это будет воссоединение! Даже Янку по Скайпу вызовем и узнаем от неё о Соколе, здравствующем в той же Земле обетованной.

Прыткова приземлится возле Чебурека, как на той фотографии, снятой первого сентября. Фотограф сам расставлял нас, но он останется за кадром, как и положено фотографу. О нём никто никогда не вспомнит. Ни как он выглядел, ни что говорил. Ох, уж этот невидимый фотограф! Его присутствие можно будет распознать только по расположению учеников на фото. Но фотограф фотографом, а свобода выбора останется за нами. На выпускном фото мы уже сами будем решать, кому с кем стоять. Мы с Риткой будем вместе. Рядом с моей стороны пристроится Сабоня, но смотреться будет чужеродным элементом. Зелинский возьмёт под руку Кошелеву, а Чебурек с Прытковой, наоборот, будут порознь: Прыткова не захочет фотографироваться и будет стоять поодаль, а Чебурек запечатлеется с Соколом на первом плане, со спичкой в руке, разглядывающим, как догорает какой-то клочок бумаги на асфальте. Тогда казалось, что он просто свалял дурака, испортил последнее фото, и только спустя годы проступит грустный смысл, который он вложил в эту сожжённую бумажку.

Рядом с фотографом, в его невидимом пространстве, выстроятся родители. Они будут мешать фотографу, пытаясь выдвинуть своих детей на первый план, но фотограф не прислушается к их пожеланиям, и им останется только стоять и смотреть на нас, а нам – на них, живых и целёхоньких, полных планов и надежд.

Риткина мама явится в орденах и медалях, выделяясь среди молодых мам, и выглядя скорее как Риткина бабушка. Она ни на минуту не усомнится в том, что Ритка станет такой же прилежной ученицей, как Жанночка, её старшая дочь. Вскоре, однако, надежды Ганны Давыдовны рухнут, и она скажет, что эти школьные годы – её вырванные годы… Гордость за Ритку придёт уже в Бостоне, когда Рит-ка блестяще закончит медицинский колледж и пойдёт по стопам своего отца. Однажды тётя Ганна позвонит мне Девятого мая, хотя обычно на этот праздник звонила всегда я, и станет рассказывать, как она гордится Риткой, как восхищена всем, чего её младшая дочь добилась, как ошибалась в ней и как высоко ценит нашу дружбу. В тот день будет говорить она, а я буду слушать, не перебивая и понимая, что однажды должна буду всё это передать Ритке… Через полгода её не станет, и я слово в слово передам Ритке всё это плюс то, что было адресовано только её слуху.

Тётя Ганна умрёт в тот же месяц и почти того же числа, что пришёл на свет мой отец, и близость этих дат потрясёт нас с Риткой, с которой мы родились с разницей в один день. С тех пор мы всегда будем ощущать наших родителей несущими вахту вместе в том невидимом пространстве, как отголоски войны и чуда, стойкости и веры, генетическая память города.

Последней придёт Ольха с изумлёнными глазами и тут же воссоединится с собой-первоклассницей. На той фотографии у неё такое просветлённое и безмятежное лицо, будто этот первый день в школе был самым волшебным днём в её жизни. Ни один из нас не получился таким, как она. Скорее нас всех объединяла какая-то грусть и даже тревога после расставания с любимыми воспитательницами и друзьями, и только Ольха выбивалась из общего ансамбля радостью, которую излучало всё её существо. Она вернётся к той себе, и никто не упрекнёт её за желание побыть в наивысшей точке благоденствия, которое она испытала однажды.

Пусть пребывает в ней, насколько это возможно, и пусть не видит, как за спиной у неё стонет город, как разбирают мостовую на булыжники, как факелы людей мечутся в окнах, выбрасываясь на асфальт. А мы будем охранять её, охранять это окно и этот свет, который сильнее пожарищ. Главное – не уйти.

Сноски

1

Посёлок Котовского – часть Одессы, один из её районов, а не самостоятельный объект. В соответствии с литературной нормой этого региона с названием района употребляются предлоги «на» и «с».

2

Имеется в виду район города, а не самостоятельный объект. См. выше о региональных нормативах употребления предлогов с названием района.