Стихи в переводе Сергея Торопцева - Ли Бо

В Цзянся провожаю друга

Тучи сизые бросают хлопья снегаК башне Журавля[66]. Там суждено проститься,Полетит Журавль до западного небаНа крылах своих нефритовых в столицу.Что же в путь тебе оставить дальний этот?Ведь плодов жемчужных[67] Фениксу не дали!Я бреду за уходящим силуэтомИ роняю в реку Хань[68] слезу печали.

734 г.

Башня Желтого журавля в уезде Учан была поставлена в 223 году на месте, откуда, по преданиям, священные птицы унесли в вечность святых Цзы Аня и Фэй И. Ли Бо пришел в восторг от выписанных на стене нескольких поэтических строк о башне, оставшейся на опустевшей земле, о журавле, который уже не вернется, и о тоске человека, вглядывающегося в дымку пенистых волн на поверхности Реки. Башня стояла над обрывом, отражаясь в Вечной реке. Несколько этажей, обрамленные балконами по всему периметру, завершались глазурованной крышей с загнутыми вверх углами. Это было место прощаний — и радостных, как с легендарным святым, вознесшимся в Небо, и грустных, как в этом стихотворении, пронизанном элегичностью уходящей весны. Вечность, персонифицированная в Вечной реке, проглядывает сквозь вуаль осыпающихся лепестков, напоминающих о бренности земного бытия. Клинышек паруса уплывающей — далеко, в покрытый вуалью древних таинств край У — лодки становится все меньше, а чувство одиночества растет. Поэту не довелось узнать, что его любимая башня простояла до 19 в., сгорела и была восстановлена только в 1981 г.

У башни Желтого журавля провожаю Мэн Хаожаня[69] в Гуанлин[70]

Простившись с башней Журавлиной, к ГуанлинуУходит старый друг сквозь дымку лепестков,В лазури сирый парус тает белым клином,И лишь Река стремит за кромку облаков.

728 г.

Несколько к востоку от Башни притаилось небольшое Восточное озеро, заросшее лотосами. Быть может, именно там Ли Бо написал стихотворение, в котором столь любимая им природа окрашена в тона грусти, контрастирующей с привычным молодому возрасту задором.

Мелодия прозрачной воды

Чиста струя, и день осенний ясен,Срывает дева белые цветки.А лотос что-то молвит… Он прекрасенИ тем лишь прибавляет ей тоски.

726 г.

Проводив поэта, к которому Ли Бо относился с величайшим почтением, и оставшись в одиночестве, он задумался о своей судьбе, о своих дальних высоких целях — попасть на службу к обожествляемому Сыну Солнца-императору, дворец которого символически обозначился в стихотворении как Пруд Цветов (в мифологии это пруд на священной горе Куньлунь; в поэзии — образ труднодостижимого идеально-прекрасного; здесь это может быть воспринято и как метонимическое обозначение императорского дворца).

Таинственный исток наверх выноситЛазурный лотос, ярок и душист.Устлала воды лепестками осень,Зеленой дымкой ниспадает лист.Коль в пустоте живет очарованье,Кому повеет сладкий аромат?Вот я сижу и вижу иней раннийНеотвратимо губит дивный сад.Все кончится, и не найдешь следов…Хотел бы жить я у Пруда цветов!

728 г.

Прощаний было немало. Вот еще одно с кем-то, чье имя историками литературы не идентифицировано. Тот же грустный взгляд с той же Башни Желтого журавля около Змеиной горы близ Учана, следящий за лодкой, увозящей друга. Но если в 20-х годах друзей было еще мало, то сейчас, через три десятилетия, их уже оставалось все меньше, а путь впереди становился все короче.

Провожаю Чу Юна в Учан

Журавлиная башня — в сияньи луны,Грусть — на тысячи ли, как и эта Река.Тридцать раз прилетал ко мне ветер весны,И в Учан[71] все стремился я издалека.Тяжело разрывать расставания нить,Если пить по глоткам, то прощанье длинней,Здесь, как там, над Дунтин, — звук божественной цинь[72],Горы сдвинулись с места за Вашей ладьей.Обещание чусцем[73] мне было дано —По-сетяоски[74] чистых, возвышенных слов.Сочинил я Цанланскую песню[75] давно,Напевайте ее, погружая весло.

754 г.

Прошли годы, и Ли Бо вновь на пересечении рек Хань (Ханьшуй) и Янцзы — и вновь в смятении чувств: амнистированный, он возвращается на восток, к краям мифических святых, но, увы, поэт уже понял, что его мечта о высоком государевом служении окончательно потерпела крах. В утешение остался жбан душистого вина и стихи, коим суждена вечность среди облаков рядом с бессмертными творениями его великого предшественника Цюй Юаня.

Пою на реке

Магнолия — весло, ствол грушевый — ладья,Дуда златая, яшма-флейта на борту,Из жбана в чаши льет душистая струя,И чаровницы заскучать нам не дадут.Ждет Журавля святой, чтоб на него залезть,А я, беспечный странник, среди чаек — свой.Цюй Пина[76] оды унеслись до самых звезд,А царский терем занесен давно землей.Возьмусь за кисть — дрожат все пять святых вершин,Стих завершен — мой смех взлетает к небесам.Когда бы знатность, власть уж были столь прочны,Несла б меня Ханьшуй не к морю, а назад.

759 г.

Психологически это стихотворение — в той же палитре чувств, что и предыдущее. Все отвернулись от опального поэта, дальние пределы, куда раньше стремилась его мысль, пусты, подернуты туманом, и вокруг он не видит никого, кто был бы достоин льющегося с небес чистого света ночного светила, впрочем, столь же одинокого, как и сам поэт. «Запад» здесь стоит в ином контексте — поэт обращается к родовым корням, которые тянутся как раз в те западные края, куда улетели попугаи (предки Ли Бо были сосланы на западную окраину Китая, откуда они бежали в тюркский город Суйе на территории современной Киргизии, где и родился будущий поэт, в пятилетнем возрасте перебравшийся с родителями в Шу).

Остров Попугаев

В былые годы попугаи здесь бывалиИ дали имя острову на У-реке,Но позже улетели в западные дали[78],А ветви так же зелены на островке,Над лотосом туман, душист весенний ветер,Парчою персиков укуталась волна.Скитальцу даль пуста, один я в целом свете!Так для кого ж светла сиротская луна?

760 г.

Где мне узреть твой терем золотой?

Если у г. Ухань мы с вами повернем от Янцзы к северу, то попадем в город Аньлу: там, на древних землях Чу, Ли Бо устроил свой первый семейный дом. Он давно мечтал побывать там, взойти на Шоушань (гору Долголетия): невысокая, не более 100 чи, она обладала какими-то мистическими свойствами, продлевающими жизнь, и туда вечно тянулись старики-паломники. И вот как раз на рубеже осени-зимы 727 года шаофу Мэн, недавно обретенный приятель, собрался в Аньлу (совр. г. Аньлу в пров. Хубэй), что в округе Аньчжоу, и позвал с собой Ли Бо — посмотрим знаменитые 7 «Водоемов облачных грез» (Юньмэн), где в царстве Чу была знатная охота, описанная еще Сыма Сянжу в «Оде о Цзысюе», побродим по склонам Шоушань. А деньги? Что деньги! Они всегда отыщутся. Тем более что в тех краях у Ли Бо жили родственники — дядя, племянник (он-то и оставил нам воспоминания о том, как они с Ли Бо декламировали «Оду о Цзысюе»).

И не успела еще осень окончательно перейти в зиму, впрочем, отнюдь не морозную, а скорее умиротворяющую, хотя порой и слякотную, как Ли Бо вместе с Мэном, сопровождаемые верным слугой Даньша, отправились в Аньлу — место, коему суждено было стать одной из весьма важных точек на карте земных странствий великого поэта.

В Аньлу многообещающему молодому поэту, прощупав его на благочинных раутах, предложили очень и очень неплохую партию — девицу из рода Сюй. Она происходила из высокопоставленного рода, имевшего глубокие корни в высокой императорской иерархии, сама получила прекрасное воспитание, знала толк в изящной словесности (и даже впоследствии нередко выступала в роли первого «критика» творений мужа), имела хорошие манеры, была тонко чувствующей и внешне миловидной 17-летней девушкой.

Вокруг обладательницы стольких достоинств не могли не плестись явные и тайные интриги, о чем с удовольствием повествуют и легенды, и даже ученые исследователи. Семья весьма придирчиво относилась к браку, и многим было по разным причинам отказано. Среди отвергнутых оказались племянник высокого чиновника, изрядный повеса, любитель петушиных боев и собачьих скачек, и даже некий Цуй, помощник губернатора. Пикантность ситуации заключалась в том, что несостоявшийся жених-чиновник по должности своей был обязан присутствовать на этой элитной свадьбе, и предания повествуют об обмене утонченными колкостями и демонстративном состязании между мужчинами в танцах и пении, в чем верх, разумеется, как и положено непобедимому легендарному герою, одержал Ли Бо. Молодым, символически соединяя их, переплели руки красным шнуром, они отвесили поклоны родителям и под громогласные здравицы скрылись в спальне, где под подушкой новобрачной Ли Бо обнаруживает свитки собственных стихов, которые она собирала уже несколько лет …