Корабли надежды - Ярослав Зимин

Неожиданно его сообщение не вызвало обычной вспышки гнева Ушакова, не взволновало его.

— Только-то и всего? — спокойно спросил он. — Это не беда! Теперь господин адмирал надолго оставит нас в покое, хотя, конечно, без пакостей не обойдется. В сегодняшней почто получен указ императора Павла Первого о начале кампании. Там есть и решение по рапорту господина адмирала. Мои действия признаны правильными.

— Вот и хорошо! А против кого воевать-то, Федор Федорович? Вроде с турками у нас мир?

— Вот, читай. — Ушаков отпер сундук и достал почту. — Посмотри, что здесь прислано. Отбери, что мне в походе будет без надобности, да заодно подсчитай, сколько нам чего от конторы потребуется и сколько дней уйдет на погрузку и ремонт снастей и рангоута.

— С погрузкой труда не будет. Не подвела бы контора с деньгами.

— Теперь-то не подведет. А якоря, зимой заказанные, получили? На поход их до сотни надо будет.

— Якоря, которые сами сковали, которые из Адмиралтейства, все получили. И ядра, и порох, и парусину. А якоря вон даже в магазин еще не убрали. На пристани лежат.

— И еще вот что, Роман Романович, назавтра я, согласно уставу Петра Великого, соберу господ капитанов на военный совет. Мордвинова со штабом тоже надо будет пригласить. Так ты не ударь в грязь лицом. Подготовь с Евстафием Павловичем обед.

— Хорошо, Федор Федорович, будет чем подкрепиться.

— Добро, занимайся, а я пойду прилягу на часок-другой, а то голова плохо соображает. Курьера не забыть бы расспросить о новостях в Санкт-Петербурге. Ты, Роман Романович, поговори с ним, как здесь разберешься.

— Идите отдыхайте, Федор Федорович, я все сделаю.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Перед походом

Все с нетерпением ожидали прихода эскадры. В городе ходили слухи о войне. Толком никто ничего не знал. Предположения были одно невероятнее другого. А ведь известно, что непонятное страшней явной опасности. А тут еще разговоры о таинственном курьере из Петербурга, который отказался отдать почту — подумать только! — самому Мордвинову.

После возвращения эскадры неизвестность стала нестерпимой. Город и порт готовились к приходу кораблей. Долго откладывавшийся бал в Морском собрании был объявлен на ближайшую пятницу. Поговаривали, что и Мордвинов, отстроивший свой дворец, тоже наконец даст бал.

Ушаков и его адъютант Балабин с сумкой бумаг направились во дворец к Мордвинову. Лошади, лениво помахивая хвостами, катили коляску по пыльной дороге в гору. Кучер из ушаковских дворовых вертелся на козлах, явно желая заговорить с барином, но всякий раз не решался, встречая его сосредоточенный взгляд. Ушакову было не до разговоров. Ему так и не удалось отдохнуть, ломило виски, глаза как будто песком засыпало, мучительно хотелось спать. После вторичного вызова Мордвинова он отправился на доклад сразу же, как только «Св. Павел» отшвартовался у пристани. Так, в молчании, добрались до мордвиновского дворца.

У подъезда их ожидал начальствующий над конторой порта капитан 1-го ранга Семен Афанасьевич Пустопин, также вызванный Мордвиновым. Вид у него был растерянный, он был очень взволнован.

— Считаю необходимым предупредить о неудовольствии господина адмирала тем, что ему курьер почту не отдал. Ох и бушевал же он! Вам, Федор Федорович, больше всех досталось. Он и сейчас еще, наверное, не остыл.

Ушаков не ответил и молча пошел к входу. Швейцар, увидев подъехавшую коляску с хорошо знакомой парой серых в яблоках рысаков, с поклоном распахнул двери, сиявшие надраенными медными ручками, доской солидных размеров с фамилией и всеми титулами хозяина дома, начищенными медными львиными мордами, попарно прибитыми на каждой дверной створке.

— С благополучным прибытием, ваше превосходительство! Добро пожаловать!

— Спасибо, братец, — приветливо ответил Ушаков, — А где Николай Семенович?

— Они в кабинете были. Вас уже спрашивали: не подъехали ли, дескать, еще?

Важный камердинер, вывезенный из Англии, принял у вошедших, новые форменные шляпы, к которым моряки никак не могли привыкнуть и чаще носили в руке, чем на голове, и проводил через огромную приемную к адмиралу.

Мордвинов стоял посреди кабинета и внимательно, как незнакомых, рассматривал вошедших. Поздоровавшись и не предлагая никому сесть, стал хмуро слушать доклад. Адмирал был не в духе. Поглядывая время от времени на сумку в руках адъютанта, он ждал главного — сообщения о привезенных курьером новостях. Ведь не случайно же тот отказался передать ему почту. Наконец, не выдержав, Мордвинов резко прервал доклад и стал упрекать Ушакова в неуважении старших по званию, в самовольстве и еще бог знает в каких грехах. Распалившись, он перешел на крик.

Ушаков сдерживался, молчал. Шея и щеки у него покрылись красными пятнами, глаза сузились, на скулах заиграли желваки. Дождавшись паузы, он, внешне спокойно, ровным голосом произнес:

— На ваш рапорт о каком-то моем самовольстве при подготовке эскадры к крейсерскому походу пришел ответ от их сиятельства адмирала Кушелева. Адмиралтейств-коллегия посчитала меня безвинным. И еще. Сегодня утром мне на корабль курьер из Санкт-Петербурга доставил указ от государя нашего Павла Первого о том, чтобы мне с флотом отправиться к Дарданелям для совместных с султанским флотом действий против французов. Нам бы сейчас не старое вспоминать, а корабли к новому походу готовить, чтобы на той неделе и отплыть. Вот здесь с рапортом о походе я заготовил копию с указа, расписание всего нужного от конторы. Извольте ознакомиться.

Мордвинов опешил. Этого он не ожидал. Беззвучно шевеля губами и задыхаясь от злости, он силился что-то сказать, но вместо слов слышались какие-то сиплые звуки. Испугавшись, как бы его не хватил удар, Балабин подскочил к столу, на котором стояла бадейка с квасом, зачерпнул ковшиком и быстро поднес его к посиневшим губам адмирала. Сделав несколько судорожных глотков, тот оттолкнул ковшик, расплескав квас себе на мундир, и, все еще не в силах произнести ни слова, стал отирать пот со лба.

В кабинете повисла напряженная тишина. Из глубины дома слышались женские крики и истерический плач.

«Да, ничего не скажешь — семейка!» — подумал Ушаков, но жалости не ощутил.

— Ваше превосходительство, — вновь официально обратился он к Мордвинову, — на завтра я назначил военный совет господ флагманов и командиров кораблей. Не сочли бы вы возможным пожаловать со штабом на «Св. Павел» в два часа пополудни? Времени на подготовку совсем мало. Кораблям, почитай всем, нужен ремонт рангоута, а многим и килевание требуется. Полагаю, что не раньше следующего четверга управимся. А еще прошу вас пополнить экипажи служителями и выплатить команде жалованье за прошедшие три месяца да за полгода вперед. Чаю, раньше не вернуться нам. Посему надобно векселей{38} нам дать на Стамбул и на Афины: ассигнации{39} наши там не ходят. Поход, как полагаю, будет как по морю, так и по сухопутью, так что потребуется не менее двух батальонов солдат в десант. Вот мой рапорт о получении указа, а вот, посмотрите, расписание кораблей, флагманов, капитанов и служителей, которым надлежит идти со мной к Дарданелям и далее.

Неприязненно, исподлобья глядя на стоявшего перед ним Ушакова, Мордвинов облизал пересохшие губы и язвительно произнес:

— Ну-ка, дай указ! Говоришь, утром курьер его тебе привоз, а вон уже и с расписанием управился. Да не копию, — вновь взорвался он, — а сам указ, императором подписанный!

Ушаков неспешно расстегнул мундир, вынул из внутреннего кармана пакет, из него — указ, развернул и с поклоном, почтительно, двумя руками протянул его, не двигаясь с места, адмиралу.

Тот непроизвольно сделал несколько шагов вперед и взял протянутый лист бумаги. Затем вернулся к столу и несколько раз внимательно прочитал короткий текст. Видимо, ему на ум пришли те же мысли о скрытом смысле указа, что и самому Ушакову. Лицо у него опять стало багроветь, и, не сдержавшись, он стукнул кулаком но столу и со злостью крикнул:

— И кто это придумал посылать флот с таким адмиралом против французов?! Да они тебя потопят в первом же сражении! Тоже нашли героя-победителя!

— Ваше превосходительство! — гневно воскликнул Ушаков. — Думайте, что говорите! За Калиакрию мне Святой Георгий второй степени пожалован! Да вы и годами на десять лет меня помоложе, так извольте но уставу титуловать. Я вам не лакей заморский, «командующий флотом и назначен самим императором, а не Платоном Зубовым!

Тут уж Мордвинов совсем потерял власть над собой. Вскочив, он забегал по кабинету и, размахивая руками, закричал:

— И точно, малый ребенок ты против них! И не только я тебя малым ребенком почитаю, все твои командиры так думают! Ха-ха, Ушаков с флотом пойдет против французов! Селим с ним будет совет держать! Да турки тебя дальше Босфора не пустят! И кто это так там удумал?!