Жемчужинка для Мажора (СИ) - Мур Лия

— Ты тоже что ли головой приложилась, пока убегала от той шпаны?

— А ты можешь просто помолчать? — Хмурюсь я недовольно и, напирая на Глеба, вынуждаю его усесться на стиральную машинку, стоящую у стены.

Я подхожу ближе, держа ватку с перекисью так, будто собираюсь ими защищаться.

— Мне не нужна твоя помощь. — Отмахивается брюнет и отворачивает голову, напоминая маленького и вредного мальчишку.

— Мне твоя тоже не нужна была. — Нагло вру, упрямо глядя на него. — А быть у тебя в долгу — последнее, чего я бы хотела в этом мире. Так что, не дёргайся, пожалуйста. И будем в расчёте.

— Несоизмеримая плата за мою помощь, как считаешь? — Фыркает мажор, скрещивая руки на груди. Однако не сопротивляется, когда я подхожу ближе, практически в упор, и начинаю обрабатывать ссадины на его лице. Лишь изредка кривится и шипит от боли.

— Считаю, что нужно было научиться драться получше, — пожимаю плечами, стараясь не отвлекаться

— Я тебе Рембо, что ли? — Возмущенно выдыхает Глеб, отдёргиваясь от моей руки, когда я собираюсь обработать последнюю длинную царапину, идущую вдоль нижней челюсти. И смотрит на меня так, будто я своими словами нанесла ему личное оскорбление. — Ну, ушатал бы я двоих. От силы — троих. И то при колоссальном везении. Четвёртый бы подошёл сзади, тюкнул меня по темечку и всё. Гейм овер.

Представшая перед глазами картина почему-то смешит, а не ужасает. Не сдержавшись, тихонько смеюсь. Качаю головой и, наконец, завершаю обрабатывать последнюю царапину, воспользовавшись тем, что Соколовский на мгновение подвис, наблюдая за тем, как я хихикаю над ним.

— Чего смешного, седоволосая? — Скрестив руки на груди, парень расставляет ноги ещё шире, и я оказываюсь прямо посередине. — Я из-за тебя, между прочим, потратил все деньги, на которые планировал развлечься на выходных.

Я вновь пожимаю плечами, выкидывая использованную ватку в мусор.

— Это мелочь по сравнению с тем, какой ущерб ты нанёс моей семье, всего лишь нажаловавшись на меня своему отцу. Хотя, если кого и следовало наказывать, то только тебя.

Я не хотела его упрекать. Не хотела вспоминать прошлое. Не хотела, чтобы Соколовский знал, что его гнилой поступок до сих пор ранит меня в самое сердце. Но слова вырвались сами собой, а забирать их обратно уже поздно.

Но парень не отвечает. Только желваки на скулах играют — он явно злится.

Какое-то время мы проводим в молчании. Я пользуюсь этим и прикладываю холодное полотенце к кровоподтёку под глазом, который с каждой минутой становится всё страшнее и страшнее, расплываясь.

— Чтобы ты знала, Скворцова, я не горжусь тем поступком, — вдруг цедит сквозь зубы мажор. Но при этом его взгляд направлен в стену.

— Это что, завуалированное извинение? — Хмыкаю я, всё больше замечая, что в этом большом юношеском теле прячет маленький мальчишка.

— Считай, как хочешь, — бурчит Соколовский, этим самым прекращая наш странный диалог. Весь его вид говорит о том, что он не намерен вести дальнейшие переговоры.

Я невольно улыбаюсь, где-то на краю подсознания ужасаясь тому, что улыбаюсь в присутствие Глеба. Но сегодня ведь необычный день, правда? А значит, привычные правила отменяются. Завтра всё снова будет, как прежде. А пока мы просто однокурсники. Просто парень и девушка, давно знающие друг друга.

Мы стоим вплотную друг к другу. Жар, что исходит от парня, приятный. Согревающий. И я инстинктивно тянусь к нему, потому что никак не могу отогреться после произошедшего во дворе.

Тем больнее обрушивается на меня осознание того, что я творю.

Это же Глеб Соколовский! Арина… Что ты делаешь? Стоишь так близко к своему злейшему врагу! Более того, ваши бёдра соприкасаются, и ни ты, ни он не против происходящего. Никто из вас двоих не шарахается в сторону от отвращения!

Ужасая сама себя, я передаю полотенце Глебу в руки. Буквально впихиваю махровую ткань удивлённо хлопающему ресницами брюнету, и вылетаю из ванной так, словно за мной гонятся черти.

Да-да, те самые…

Я скрываюсь в своей комнатушке. Падаю на разложенный диван, заменяющий мне кровать, и бездумно смотрю в потолок. Сердце шарахает о грудную клетку, отдаваясь в ушах, как после сильнейшего испуга. Я дышу часто-часто, пытаясь выровнять дыхание и успокоиться. А недавно мёрзшее тело бросает в жар до самых кончиков пальцев.

Что со мной происходит? Почему я так странно реагирую на Глеба?

Обхватив себя руками, ложусь на бок и сворачиваюсь в клубочек. Молюсь всем богам на свете, чтобы Соколовский не выбрал именно этот момент, чтобы выйти из ванной. И с облегчением слышу характерный шум воды, когда включают душ.

Он моется.

У меня есть около десяти-двадцати минут передышки, а после начнётся новый круг моего личного ада.

Жаль только, что на тот момент я мало осознавала, сколь жестоким будет очередной круг…

Придя в себя минут через десять, я топаю в коридор, чтобы выудить из сумки, брошенной на обувную полку, доклад. По пути надеваю розовые пушистые тапочки, чтобы босые ноги опять не замёрзли. Беру папку и шагаю обратно в зал-спальню своей однушки.

Беды бедами, а завтрашнюю отработку у Разумова никто не отменял.

Я усаживаюсь на раскладной диван и начинаю вчитываться в доклад. Но проходит пять минут, а информация никак не хочет лезть в голову. Я читаю абзац, и мне приходится перечитывать его снова и снова, потому что я не могу понять, о чём только что прочитала. Не говоря уже о том, что формулы нужно выучить наизусть.

Пережитый стресс даёт о себе знать, и я чувствую, как слипаются глаза. Мозг не работает, потому что меня клонит в сон. Я даже кушать не хочу, хотя последний раз ела в обед.

Краем сознания отмечаю, что вода в ванной больше не шумит. Да и вообще Глеб подозрительно притих. Вроде и выйти должен, но свет продолжает гореть, а в ванной ни звука.

Отложив доклад в сторону, поднимаюсь с дивана и выхожу в коридор.

Не знаю, что именно я хотела сделать, потому что все мысли разлетаются, словно воробьи с ветки, которых сшугнула кошка. Большая такая. Чёрная.

Я замираю прямо посреди коридора, неприлично вылупившись на Соколовского, который именно в этот момент решает выйти из ванной. В одном полотенце вокруг бёдер! Причём в моём полотенце!

С волос брюнета на широкие мощные плечи стекают капли воды. Они продолжают свой путь вниз по накачанному рельефному торсу и скрываются за полотенцем. Там же, где скрывается провокационная дорожка волос на животе парня.

Я сглатываю. Во рту сухо, как в пустыне. Щеки горят от стыда.

Это первый раз, когда я вижу полуобнажённого парня вживую. Фильмы и сериалы не считаются! А Глеб, как назло, сложен практически идеально.

— Чего уставилась? Ты не на выставке. — Мрачно заявляет мажор, тоже застыв у дверей ванной. — У тебя есть нормальный гель для душа? Я не хочу вонять так же, как и ты — дешёвкой.

От возмущения давлюсь очередным вдохом, напрочь позабыв о всяком смущении. Руки непроизвольно сжимаются в кулаки. Хочется ему врезать за обидные слова, но я усилием воли заставляю себя оставаться на месте.

Ну, вот, привычный Глеб Соколовский вернулся. И получаса не прошло.

Вот только что-то неприятно, протестующе сжимается внутри меня при этой мысли.

Неужели я хочу, чтобы Глеб мне… нравился? Был другим со мной?

Господи, бред какой!

Я трясу головой из стороны в сторону, как кошка, которая случайно попала в воду, пытаясь выкинуть бредовые мысли. Не осознавая, что делаю это на глазах у Соколовского, который счёл махи головой за мой отрицательный ответ.

— Ну, да. А чего я ещё ожидал от захолустной квартирки и Скворцовой? — негромко бурчит себе под нос мажор.

Небрежно придерживая край полотенца на бёдрах, он обходит застывшую в коридоре меня, направляясь в зал, который одновременно служит мне спальней. По-хозяйски придирчивым взглядом осматривает мою комнату. Сканирует статуэтку египетской кошки на полочке, слегка кривясь.

В итоге его взгляд останавливается на диване. В янтарных глазах сквозит неподдельный интерес.