Тверской баскак. Том Шестой - Дмитрий Анатолиевич Емельянов

забравшийся в чужой огород, то он бы уже кровушкой умылся и плевать Нездиничам на все мои грамоты. Они уверены, что сестра за них заступится или попросту отбрехаются. Мол, мы знать ничего не знаем, сам датчанин под лед провалился или в доме сгорел по пьяни. Не стану же я с родней ссориться из-за какого-то там инородца.

Но тут вышла закавыка. Этот Боггарт — муж сестры Эрика Хансена, того самого, что еще недавно был полковником, а ныне за особые заслуги произведен в командоры. Нездиничи про то знают и связываться с Эриком опасаются, он парень горячий и в судебных тонкостях разбираться не станет. Если узнает, что его родню обидели или того хуже, то нипочем не спустит. А ныне все знают, что Хансен у меня в большой милости. Он мне сильно помог урегулировать вопрос с завоеванной Эстляндией.

Как известно, войну начать дело нехитрое, куда труднее войну закончить. Этот вопрос и встал у меня наиглавнейшим после окончания Западного похода. Как заключить мир с датчанами и с Орденом, когда я у них столько земли и городов оттяпал? С Орденом договориться было проще, они считали, что за моей спиной стоят монгольские тумены Бурундая, а с монголами им ссориться, ну совсем, не хотелось. Зато вот с датской короной случилась закавыка. На мирные переговоры они идти отказались и пригрозили всю мою балтийскую торговлю похерить, ежели Ревель им не верну. И ведь смогли бы. Дания была и есть первая морская держава на Балтике.

В общем, дела совсем было зашли в тупик, но тут выяснилось, что у моего полковника Хансена есть сестра, и она замужем за графом Боггартом, который довольно близок к окружению малолетнего короля Эрика V, что только-только взошел на престол. Узнав об этом, я тут же назначил Хансена главой отъезжающего в Копенгаген посольства и уполномочил его обещать все, что угодно, но мир мне привезти. Через полгода он вернулся с ответным посольством короля Дании, во главе которого стоял его зять, этот самый Виттольд Боггарт. Мир в итоге мы заключили, хоть и пришлось раскошелиться, будто это не я, а датчане войну выиграли. Отписал я датскому королю за город Ревель двенадцать тысяч золотых флоринов и пообещал отдавать пятую часть с ежегодного дохода от этого города, а также поклялся с купцов датских в порту Ревеля пошлин не брать. Условия для проигравших просто сказочные, а для десятилетнего короля, вокруг которого слишком много голодных ртов, и подавно. Мирный договор подписали, а Боггарт еще в довесок получил разрешение на торговлю в городах Союза и по всей земле Новгородской.

Датчанин этот оказался человеком предприимчивым и за год развернулся широко. Открыл свои фактории в Изборске, Копорье и даже до Пскова дотянулся. Товар он скупал тот же, что и Нездиничи, но те к тому времени уже совсем обнаглели и платили сущие копейки. Боггарту и набросить-то пришлось совсем чуть-чуть, чтобы весь товар к нему поплыл.

Такая наглость, естественно, возмутила братьев новгородских, и они сурово наехали на супостата. Тот однако ничуть не испугался, а показал им, что «крыша» у него такая, что с ним лучше договариваться, чем с угрозами лезть. Братья отступили и задумались. Раз конкурента физически не устранить, то выходов оставалось немного, либо в ответ цены повышать, либо попытаться убрать датчанина чужими руками. То бишь моими!

Комбинация нехитрая и читается на раз. Вписываться за свою зарвавшуюся родню мне никакого резона нет. Пусть торгуют честно, хорошая конкуренция делу только на пользу.

Решив заканчивать этот разговор, прерываю затянувшееся молчание.

— Вот ты мне скажи, Богдан! Может этот датчанин закон какой нарушил, может налогов в казну не платит?

Уже почувствовав недоброе, старший Нездинич все-таки мотнул головой.

— Да вроде нет. Тока я…

Обрываю его на полуслове и отвечаю предельно жестко.

— А коли нет, так чего же вы ко мне пришли⁈ Мы с вами ведь не тати ночные, не разбойники! Мы люди государственные, народом поставленные законы блюсти, а вы меня на что толкаете⁈ Ведь что ж получается-то⁈ Новгород на землях Союза торгует? Торгует! Союз, по нашему с вами уложению, может любому купцу даровать право торговли на вашей земле? Может! Стало быть, граф Боггарт законное разрешение от меня получил и торгует в Новгородских пределах по всем правилам! Так чего же вы беситесь⁈ Может, власть вам разум помутила, и вы совсем делиться разучились⁈

Мой тон хлещет новгородских гостей не хуже слов, и лицо Богдана наливается в ответ багровыми красками гнева. Он понимает, что отвечать мне не стоит, но крутой новгородский нрав поджигает ему кровь.

Видя, что разговор сворачивает на опасную тропу, Горята попытался сгладить эффект от моих слов.

— По закону, так оно понятно, но мы ж хотели по-семейному дело решить. — Начал он. — Чай не чужие…

Не даю ему закончить.

— Ежели обсудить какой подарок вашей сестре подарить на именины, то да, в этом случае не чужие, а по всем другим вопросам я для вас, как и для всех, консул Союза городов Русских. Это вам надо навсегда запомнить, консул поступает только по закону и вам того же советует! Так что будем считать, что я слов ваших сегодня не слышал. — Тут я впиваюсь взглядом в лицо старшего Нездинича. — Надеюсь, мы поняли друг друга и с купцом датским никаких случайностей не произойдет⁈

Набычившись, тот потянул пару секунд, но все же кивнул.

— Поняли, отчего ж не понять!

От вида новгородца и этих слов повеяло угрозой, и над столом повисла тяжелая тишина. Я вижу, как побледнела моя жена. Она понимает, что ее старший брат сейчас может сорваться, ведь только что его — посадника Новгородского — отчитали как мальчишку. Еще она понимает, что ежели ее брат сейчас взбрыкнет и наговорит лишнего, то это может привести к разрыву, а без моей поддержки Богдану в кресле посадника и месяца не усидеть. В Новгороде у Нездиничей врагов, что блох на собаке.

Разрывая напряжение, Евпраксия вдруг поднялась и, улыбнувшись во всю ширь своего лица, обратилась к детям.

— Так, милые, не будем слушать скучные разговоры взрослых! Пойдемте со мной, я прикажу подать десерт в детскую. Заскучавшие сыновья тут же выскочили из-за стола, а Катерина хоть и наградила мать вызывающим взглядом, но перечить тоже не стала.

Едва дети направились к двери, Евпраксия положила ладонь на плечо брата, одновременно одарив меня мягкой улыбкой.

— Надеюсь, вы не будете слишком шуметь… —