Брусиловский прорыв. 1916 год - Максим Викторович Оськин

что на востоке в 1916 г. австро-германцы ограничатся стратегической обороной. Так что единственно верный план действий – только безоговорочное наступление.

Помимо стратегии существовал и фактор престижа: русские войска оправились от поражений 1915 г., и теперь надо было рассчитаться с врагом за понесенное унижение предшествующей кампании. В действующую армию шли пополнения, техника, боеприпасы. В письме супруге от 9 февраля командарм-8 А. А. Брусилов писал: «Теперь у нас есть решительно все, что нужно: полные ряды и много запаса людей, винтовок вдоволь и сколько угодно снарядов и патронов. Войска притом хорошо за зиму обучились. Офицеров и унтер-офицеров также довольно. Одним словом, армия в таком порядке, в каком никогда не была с начала кампании»[18]. Помимо прочего, страна уже начинала уставать от войны, а потому требовалось если и не закончить войну в 1916 г., то, как минимум, получить крупную победу, дабы обеспечить внутриполитические активы монархического строя в годину тяжелых испытаний.

Также пассивное ожидание вполне могло привести к новому удару немцев на каком-либо участке фронта, что в корне разрушало наступательные планы русской Ставки. И, соответственно, наоборот – русское наступление, даже в том случае, если глубокого прорыва неприятельского фронта и не получится, логически приводило к срыву наступательных планов противника, перехватывало инициативу действий и не позволяло немцам маневрировать своими резервами между Французским и Русским фронтами.

В начале 1916 г. у М. В. Алексеева был принят на вооружение несколько иной план кампании, нежели тот, что был впоследствии доложен императору в качестве основополагающего. Первоначально генерал Алексеев намеревался сосредоточить главную группировку войск на Юго-Западном фронте. Затем должен был последовать мощный удар усиленным кулаком в Галицию и далее – на Карпаты, от рубежа Ровно – Проскуров. При этом для успеха такого крупномасштабного наступления союзники должны были предпринять одновременное с русскими наступление через Сербию и Македонию от Салоник. Пунктом встречи должен был стать Будапешт.

В тылу Юго-Западного фронта М. В. Алексеев предполагал сосредоточить всю ту конницу, что возможно будет собрать в кулак – несколько полнокровных кавалерийских корпусов. И после прорыва фронта неприятеля сто тысяч русских сабель должны были хлынуть на галицийские просторы, так пригодные для действий кавалерии[19]. Вне сомнения, при умелом руководстве, русская конница должна была просто-напросто размять копытами бегущего противника. Главное – опрокинуть врага и побудить его к беспорядочному отступлению, напоминающему бегство. Вполне вероятно, что в случае принятия такого плана штаб Ставки так или иначе приходил к мысли о создании конных армий, способных стать оперативными соединениями в тылу неприятеля, отступающего под фронтальным натиском русской пехоты.

Таким образом, целью кампании 1916 г. наштаверх первоначально ставил вывод из войны Австро-Венгрии. Бесспорно, что генерал Алексеев превосходно сознавал разницу между австрийцами и германцами. Удар по более слабому противнику вынудил бы немцев распылять свои резервы по всей Галиции, при этом не будучи особенно сильными в любой точке. Такой план безоговорочно отдавал инициативу действий в руки русских: австрийцы уже в 1915 г. не могли сражаться без помощи немцев, так неужели же они смогли бы самостоятельно вырвать у русских инициативу?

Но для достижения подобного успеха надо было заранее сосредоточить все резервы и тяжелую артиллерию на Юго-Западном фронте, так как в плане перебросок противник явно превосходил русскую сторону, ибо в его руках находились все те немногочисленные рокадные (меридиональные) железнодорожные линии, что вообще существовали на Восточном фронте. Следовательно, русские должны были использовать всю заблаговременно накопленную мощь первого удара в самом начале наступления: уступая противнику в маневрировании резервами, вся мощь удара должна была быть сразу сконцентрирована в наступающих войсках, еще при сосредоточении ударных группировок.

Можно видеть, насколько изменился подход новой Ставки к стратегическому планированию. Ведь ранее все русские планы операций, как правило, исходили из того, насколько они будут служить общекоалиционному делу. Возможно, что это и правильно, однако такой подход верен, когда все союзники придерживаются такой же стратегии. Даже понимая зависимость страны от западных держав, генерал Алексеев (безусловно, с одобрения императора Николая II) старался снизить издержки союза России с Антантой настолько, насколько представится возможным. Ведь многие русские генералы, чиновники и, разумеется, общественность продолжали считать усилия Российской империи в войне «жертвой», необходимой для общесоюзного дела.

Однако точно так же, «жертвой», только в несколько ином смысле, русских считали и англо-французы. По мере ослабления России и усиления Запада союзники требовали все больше и больше, вынуждая русских идти на неизбежные уступки (взаимное ослабление России и Германии в ходе Первой мировой войны было только на руку Великобритании и Франции), ввиду слабости нашей страны в военно-экономическом и внутриполитическом отношении. Невзирая на то, что планирование М. В. Алексеева было не только стратегически верным, но и единственно возможным для русской армии, страдающей от недостатка технических средств ведения боя, союзники отклонили план русских и вновь настояли на нанесении главного удара на Восточном фронте по Германии.

Действительно, русское планирование подлежало предварительному согласованию с союзниками. На декабрьской (6–8 числа) 1915 г. междусоюзнической конференции в Ставке французского командования, в Шантильи, состоялись заседания относительно совместных действий в предстоящей кампании 1916 г. И было решено, что «убедительные результаты будут достигнуты, если наступление армий коалиции будут проводиться одновременно или с таким небольшим разрывом во времени, что враг не сможет перебрасывать силы с одного фронта на другой». При этом союзное командование в качестве основополагающего тезиса опять-таки выдвинуло уже набившее оскомину утверждение, что, мол, французы и англичане упорно бьются с главным врагом – немцами – потому и русским также необходимо вновь наступать против немцев. Союзники будто бы забыли, что их действия еще не приносили ровно никакого результата в наступательных боях ни на одном фронте, кроме колониальных, а между тем русские всегда успешно били хотя бы австрийцев.

Англо-французы всегда выступали против планов русского наступления в Австро-Венгрию, не собираясь понимать, что разгром австрийцев гораздо вернее подорвет германскую мощь, нежели пустые удары по Германии, защищаемой превосходными и блестяще оснащенными техникой войсками. Англо-французы вовсе не собирались способствовать распространению влияния Российской империи где бы то ни было, считая уже и дипломатическую уступку Галиции и Черноморских проливов в пользу России чрезмерными. Разумеется, что, напротив, союзники считали переход в свои руки всех германских колоний, Малой Азии, Персидского залива, Эльзас-Лотарингии и Саара вещью само собой разумеющейся. Понятно, что «в активизации операций против Австрии силами русского Юго-Западного фронта и возложении важных задач на салоникские армии, они [союзники] не без причины усмотрели стремление самодержавия укрепиться на Балканах»[20]. Таким образом, подоплекой такого «непонимания» выступала Большая Политика.

Итак, направление русского главного удара было решено и без русских – только в Германию. Теперь оставалось избрать