Политическая наука № 4 / 2012 г. Мировая политическая динамика - Иван Чихарев

Rosenau J. Turbulence in world politics: A theory of change and continuity. – Princeton: Princeton univ. press, 1990. – 480 p.

Wohlforth W. The elusive balance: Power and perceptions during the Cold War. – Ithaca: Cornell univ. press, 1993. – 317 p.

МАСШТАБЫ МИРОВОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ДИНАМИКИ 1

Данная статья фокусирует внимание на мировой политической динамике. Это ее предмет. Обыденный взгляд на него вполне естественно предполагает, что масштаб всякой мировой динамики, не только политической, предопределен. Само название как будто подсказывает, что он не может быть иным, чем мировой, а значит, и глобальным. Эта подсказка полезна лишь отчасти, а в ряде важных моментов она служит плохую службу, а то и вовсе сбивает с толку. Об этом и пойдет речь далее.

Начать пристало с тех моментов, где название не мешает, а помогает. Оно позволяет достаточно отчетливо – в первом приближении – выделить предмет, а тем самым – и единицу исследования. Действительно, в последние три-четыре десятилетия не только выдающимся умам, но все большему числу исследователей, наблюдателей и даже просто стремящихся расширить свой кругозор обывателей становятся виднее мировые связи, которые пронизывают жизненные практики буквально повсюду. Яснее становится, что многообразные и противоречащие и даже как будто исключающие друг друга процессы на деле связаны и порождают нечто вроде общей судьбы людей. И не только нынешних поколений, но отчасти, вероятно, прошлых и наверняка будущих. Понимание этого начинает вырисовываться во многом благодаря очевидным и очень наглядным событиям последних десятилетий – глобальные проблемы, кризисы, катастрофы и т.п. Оно сказывается в среде небезразличных обывателей, включая политиков и граждан, и внимательных наблюдателей – журналистов и лидеров общественного мнения. Оно становится куда более отчетливым в среде исследователей благодаря не столько поверхностным впечатлениям «злобы дня сего», сколько накоплению научных знаний и возвращению в науку, в том числе и в первую очередь в эмпирическое изучение социальных процессов историософских, эволюционных и морфологических прозрений прошлых веков или даже десятилетий.

С одной стороны, текущие события самой жизни будят внимание к всеобщим связям и к общей судьбе человеческого рода, превращают это понятие из абстракции во вполне наглядное явление. С другой стороны, люди, профессионально ответственные за то, чтобы осмыслить и критически, а значит, научно исследовать данное явление, начинают увязывать свои научные интересы с мировой проблематикой. В поле их внимания появляется всеобщая, поистине глобальная единица исследования – целокупность (соединение и целостность) процессов, соразмерная планете и человечеству. И подходящее название для нее в первом приближении легко находится в словах мировая динамика.

На что же это название вполне адекватно и точно указывает? На то, что целокупность этих процессов создает не просто общий, но единственный, а значит, единичный предмет и единицу исследования. А раз эта единица единственна, значит, она сингулярна. Сконцентрированное только на этом холистическое восприятие заставляет трактовать нашу в буквальном смысле одну-единственную единицу как нечто уникальное и неделимое. При этом уникальность единицы фактически равнозначна ее универсальности [Ilyin, 1998]. Все зависит от того, с какой стороны посмотреть на предмет – с внешней или с внутренней.

На что наше название указывает уже не столь очевидным, а как будто бы косвенным образом? На внутреннее наполнение сингулярной и как будто уникальной «единицы». На то, что внутри такой «единицы» можно найти и нужно находить своего рода «дроби».

В строгом семиотическом смысле предел сингулярности – это миф, а в математическом – точка. Именно в мифе «безымянность», точнее, сокрытость имени соединена с предельным, всеобщим порождением смыслов. Это отчетливо высвечено и в имяславии (ономатодоксии), и в учении Лосева о мифе [Лосев, 1994; Лосев, 2001]. Вслед за Лосевым определим миф как развертывание магического, а точнее, сингулярного имени вовне, в бесконечное символическое содержание и, как свертывание этого безграничного содержания, – в сингулярное имя. Именно это обстоятельство позволяет трактовать миф как явление базового, нулевого уровня семиотики [Ильина, 1992; Ильина, 1994].

Сингулярная точка безмерна. Она соединяет в себе «безразмерность», точнее, нульмерность и актуальную бесконечность математического множества (0 = ∞). Назови ее Альфой, или Омегой, или как‐то еще – сингулярная «единица» является основанием (архимедовой «точкой опоры») для того, чтобы порождать из самой себя целые миры вовне и внутри. Вовне этой сингулярной точечной «единицы» можно выстраивать бесконечные ряды подобных ей точек и соединять их в одномерные линии, сплетать эти линии в двумерные поверхности, наконец, сворачивать эти поверхности в единственное сфероподобное и трехмерное целое, т.е. новую «точку». Внутри нашей сингулярной точечной «единицы» можно распеленывать «оболочки», распускать их на отдельные «траектории», дробить их на «отрезки» вплоть до нульмерных сингулярных точек2.

В своей теории космического свертывания (la theorie de l’Enroulement cosmique) Тейяр де Шарден развивает геометрический образ перехода от точки к линии, от линии к поверхности, а от поверхности – к объемной фигуре. Именно таким образом (т.е. «тангенциально»), по мысли французского мыслителя, осуществля-ется развертывание вовне. Аналогичное движение происходит и вовнутрь, «радиально», за счет увеличения (раз)мерностей феномена, причем, добавлю, размерностей темпоральных. Феномен испытывает, «переживает» череду мгновенных состояний внутри себя, оставаясь собой. Пунктирная линия – череда – в силу своей неоднородности (прежде – потом) начинает скручиваться (s’enroulait sur soi), образуя поверхность, где со-бытия множества мгновенных состояний соединяются различными пунктирными траекториями. Точно таким же образом событийные поверхности «скручиваются» в объемную среду развития.

Тейяровское ви́дение мира, который свертывается (un monde qui s’enroule), подкрепляется геометрическими или пространственными образами. Исходный момент рефлексии именуется точкой, атомом, центром, вершиной (point, atome, centre, sommet), одномерное создание первого шага рефлексии – линией, волокном, сплетением, лучом (ligne, fibre, chaîne, rayon), результат второго шага – поверхностью, лоскутом, листом, полем, поверхностью (surface, nappe, feuille, champ, enveloppe), трехмерный результат третьего шага – объемом сущего, конусом, пирамидой, сферой, спиралью (volume d’être, cône, pyramide, sphère, spirale), звездным, планетарным, атомным или иным окружием (enroulement stellaire, planetaire, atomique etc.), можно сказать – «Центром», центрированным ансамблем (c’est-à-dire «Centré», un ensemble centré). Последовательное накопление измерений формирует стадии (paliers) или шаги (pas) эволюции. А совокупный образ развития передается образами взлетающей стрелы (flèche montante), спирали (spirale) и конуса Времени (le cône du Temps)3.

Облик Мира (figure du Monde) формируется в результате последовательных свертываний (enroulements), чтобы обрести «глаза» в лице человека, который находится – рефлексивно находит себя – на вершине (sommet) космической эволюции. Мир, покоящийся на трех осях своей геометрии (les trois axes de sa géométrie), может быть представлен как единый поток с этой вершины, и только с нее (sur ce sommet, et sur ce sommet seul) [Тейяр де Шарден, 2002, с. 332–334; Teilhard de Chardin, 1956, p. 243–245].

Равнозначные образы спиралевидного конуса и взлетающей стрелы отражают многомерную, но также единую «функциональную кривую от пространства и времени» [Тейяр де Шарден, 2002, с. 416]. Однако выявить такую кривую непросто. Разглядеть ее можно только в результате многочисленных «путешествий» в пространстве и во времени, после многократных попыток соединения времен и пространств, совершив «жизненно важную революцию, которую произвело в человеческом сознании фактически недавнее открытие длительности» [Тейяр де Шарден, 2002, с. 152; Teilhard de Chardin, 1956, p. 41]. Смысл подобного «открытия длительности» заключается в том, что «все то, что в наших космологических построениях мы до сих пор рассматривали и трактовали как точку, становится мгновенным сечением безграничных временных волокон» [Тейяр де Шарден, 2002, с. 152; Teilhard de Chardin, 1956, p. 42] и, добавим, плоскостей и объемов.

Возвратимся, однако, к нашей сингулярной «единице». Любые движения внутри нее равнозначны изменениям, которые в своей совокупности как раз и равнозначны «динамике». Для мировой сингулярной точки это и есть мировая динамика. Теперь можно задать следующий, уже более сложный вопрос. Что же название «мировая динамика» вытесняет из нашего мировосприятия – к счастью, не полностью и не окончательно? Предварительный ответ – те самые внутренние «части», «кусочки», аспекты мировой динамики. Можно ли ускользающие «фрагменты» мировой динамики уловить? И можно, и нужно. Различные стороны, аспекты, атрибуты, свойства и характеристики мировой динамики высвечиваются в процессе языковых упражнений, граничащих с языковыми играми в строгом витгенштейновском смысле. Достаточно сопрячь мировую динамику с чем‐то иным с помощью простейшего использования родительного падежа, т.е. путем атрибуции.