Весь мир – к твоим ногам. Рассказы - Татьяна Полуянова

Всё! С меня хватит! Больше никаких «жён» в палатке! Все четырнадцать километров до приюта, куда решил отвести их для следующей ночёвки, я тащил трёхпудовый рюкзак и молча возмущался: за что мне всё это? Угораздило же: я один, а их… Ишь, чего придумали, жужелицы! Пытки искушением! Скорее бы этот поход закончился!

…А всё-таки та попка славная… Интересно, чья: Оксанкина или… Хорошо бы – Женькина! А может, нужно было…

Двухэтажная деревянная изба пустовала. Девчонки забрались на второй этаж, побросали рюкзаки на дощатые настилы, достали чудовищные косметички. Я напомнил про ужин. Но дежурные – ага! Так и кинулись выполнять! – Даже ухом не повели, бабочки-капустницы!

Позже, уже по темноте, к приюту, закончив сложный маршрут, подошла группа из восьми парней.

Девчоночки оживлённо защебетали, зашептались, подошли ко мне с заговорщицким видом:

– Толик, а можно мы с той группой совместный ужин организуем?

– Что, нахаляву и уксус сладкий? Не стыдно? Идите, варите…

– Нет, ты не понял. Конечно, сами приготовим! И пригласим их на ужин, ладно? Они же только что с гор спустились, устали…

И мои неумёхи развили бурную деятельность: чего-то резали, строгали, крошили, ловко управлялись с котлами на костре, в которых булькало и скворчало, а умопомрачительный аромат долетал до второго этажа.

Я был потрясён.

Но ещё больше удивился, когда к фляжке с болтающимся на дне спиртом, которую выставили на общий стол парни, студенточки добавили несколько бутылок. Водка? В бутылках? Верх глупости! Да ещё в таком количестве! Вспомнил свой тяжёлый рюкзак: я тащил за них всю снарягу, а они – для чужих мужиков! Водку! В стеклотаре!

Обида затопила и испортила вечер. Я быстро поел и выскользнул из-за стола. Моего ухода даже никто и не заметил. Ну и пусть! Я раскатал коврик на нарах в самом дальнем углу, постелил спальник, разделся догола и попытался уснуть. На улице, у костра плескалось веселье. Взвивались над тайгой песни под гитару, взрывы хохота рикошетили от деревьев и возвращались гулким эхом…

Сквозь сон услышал, что кто-то громко икает, стелясь рядом. Повозился, затих. Но икание продолжалось.

– Толи-ик! Ик! Я замёрзла! – узнал я голос самой мелкой, финтифлюшки Светки.

Молча расстегнул спальник. Она ловко скользнула в него и прижалась. Постепенно согреваясь, Светка начала осваиваться: маленькая ручка невесомо легла мне на грудь, замерла на несколько мгновений и медленно, очень медленно и щекотно поползла вниз… задержалась… потом вернулась, дошла до плеча, зато всё лёгонькое тело непостижимым образом просочилось на меня и растеклось, безупречно совпадая всеми выпуклостями и впуклостями с моими. Наши губы соединились. Тяжело дыша, поднимались в гору, выше и выше. И вот мы на вершине! Летим, парим над тайгой!

«Как упоительны в России вечера-а-а» – подхватил и понёс в небо песенный поток…

– Смотри, девчонкам не проболтайся – они меня сожрут, – деловито сказала Светка, выпархивая из спальника.

Утро началось с криков. Михаил, руководитель группы парней, бегал по этажам избы и матерился:

– А ну, выходите, едрит твою кикимору! На электричку опоздаем, ёлы-вилы-гамадрилы!

Толку было мало. Обитатели базы, и мои, и Мишкины, вылезать на свет не спешили.

Наконец парни отлепились от сладких прелестей и надели рюкзаки. Я смотрел на них с чёрной завистью: скоро будут дома!

А парни завидовали мне – что остаюсь здесь…

Девчонки поняли, что вчера выдали свои хозяйственные навыки, и без напоминаний занялись приготовлением завтрака. Махонькая Светка, ужасно важничая, руководила процессом. Было непонятно, как при таком росте ей удавалось поглядывать на всех свысока.

Улучив момент, шепнул, что мне понравилось вчера, в спальнике. Светка распахнула круглые глазищи:

– О чём ты, Анатолий? Тебе что-то приснилось? Или так сильно проголодался?

Погода испортилась. Пошёл мелкий холодный дождь. Девчонки расположились на нарах, принесли остатки водки. Выпили за погоду, потом за любовь. Светка взяла гитару:

– Миленький ты мой, возьми меня с собой, там, в стране далёкой, буду тебе женой!

Остальные дружно подпевали.

Я пошёл покурить на улицу. Поднимаясь по лестнице, услышал, как Женька в красках рассказывала о своих приключениях вчерашней ночью. Студентки хохотали, а я почему-то расстроился. При моём появлении Женька смолкла, потом забрала гитару и, откинув за спину тяжёлую косу, запела:

– В дом ко мне вошла без стука скука. И спросила простодушно: что, брат, скучно? Я какая-никакая, всё ж душа живая, так давай с тобою вместе поскучаем…

Вечером, когда петь уже надоело, а дождь всё не кончался, я вспомнил стандартный прикол туристов.

– Знаете, девчонки, что здесь, на Поднебесных Зубьях, даже в плохую погоду можно увидеть звёзды? Евгения, не желаете ли взглянуть?

Все уставились на Женьку. Она почувствовала подвох, но гордость не позволила отказаться. Улеглась на нары перед окном. Я распростёр над ней найденный в избе ватник. Светка кинулась помогать, расправила и вытянула рукав к окну, как подзорную трубу.

– Надо очень долго смотреть, – говорил я, – и тогда обязательно увидишь, – с этими словами поднял котелок с киселём и направил струйку в рукав…

Женька мгновенно вскочила, зарычала как пантера, по перекошенному от ярости лицу и волосам сползал густой кисель. Выхватила у меня из рук котелок и выплеснула остатки. Теперь и я, и коротышка Светка тоже были испачканы вишнёвыми ошмётками.

– Ну вот, – сказал я, – бесплатно дерьма… то есть, киселя наелись…

Женька слизнула язычком сладкую каплю и мстительную улыбку в уголке губ. Взяв Светку за руку, пошла умываться.

Ночь прошла без приключений. А утром выглянуло такое яркое, радостное солнце, что откладывать радиальный выход на Большой Зуб не было причин.

– Ничего лишнего с собой не берите!

– Что? И лекарства не брать? А если кто-то заболеет? – округлила глаза рыжая Лидочка.

– А если кто-то заболеет – будем лечить мочой трёхнедельной выдержки! – парировал я.

Мы бодро зашагали по мокрой грязной тропе, и к обеду были у водопада.

Девчонки были очарованы открывшейся отсюда панорамой хребта Тигер-Тыш. Над припорошенными снегом спинами отрогов пирамидой возвышался Большой Зуб. Потоки воды, с рёвом низвергающиеся с высоты, радуга в мелких брызгах – зрелище завораживало. Грохот водопада заглушал слова, но лица сияли. Впервые за весь поход в душе что-то шевельнулось… Может, не такие уж они и злыдни, эти студентки…

У подножья Большого Зуба темнело озеро. С одной стороны его подпирал сползающий с хребта снежник, а с другой – вытекал ручей Высокогорный. Здесь, недалеко от озера, у зоны леса поставили палатки.

Лежал на коврике, загорал, радуясь солнцу, теплу и тому, что всё-таки провёл группу по маршруту, и, кажется, девчоночкам понравилось… Пахло костром и готовящимся обедом…

– Помогите! – истошный крик, показалось, принадлежал Женьке.

Я вскочил. В озере действительно барахталась и захлёбывалась Женька, отчаянно молотя по воде руками и тщетно пытаясь выплыть. Как был босиком, раня об острые камни ступни, бросился к озеру. Чёрная вода обожгла ужасом. Я поднырнул, приподнял девушку и поплыл на спине, поддерживая её голову над водой. Намокшие волосы извивались русальим хвостом и тянули вниз. Коснувшись ногами дна, поднял обмякшее тело на руки и понёс на берег, крича что есть мочи:

– Коврик! Несите коврик!

«Что нужно делать в таких случаях?» – лихорадочно соображал, бережно опуская Женьку на коврик. «Кажется, нужен непрямой массаж сердца». Положил руки в замке на грудь утопшей.

– Лифчик сними, пряжкой поранишь! – заверещал кто-то над ухом.

Трясущимися руками пытался расстегнуть металлическую пряжку купальника, она не поддавалась. Девушка уже не дышала. Наконец, с лифчиком справился. Застёжка отскочила, вывалились груди с фиолетовыми сосками.

– Ах! – выдохнули разом семнадцать девчонок. – Отходит уже! Видишь – посинела!

Это меня окончательно добило.

– Женя, Женечка! Родная, не умирай! – заорал в отчаяньи. – Сейчас, потерпи, сейчас я всё сделаю!

Сложив руки в замок, стал ритмично нажимать на грудину. Так, теперь искусственное дыхание: набрав полные лёгкие воздуху, наклонился, прижался ртом к её губам, намереваясь вдувать воздух в безжизненное тело…

Женькины губы приоткрылись и внезапно впились в меня, выпивая по капельке давешний испуг и наполняя новым. Мокрые волосы обволакивали травой-повиликой. Холодные руки не отпускали. Это был поцелуй ведьмы! Мои губы и тело предательски откликнулись… Хохот семнадцати зрительниц взорвал округу. Дошло не сразу, что меня самого надули…