Белая лилия, или История девочки в немецком плену - Лилия Дерябина

Я не понимала, что она говорит, но почему-то почувствовала к ней доверие, я даже подошла поближе. Женщина обняла меня, а я прижалась к ней. Мама удивленно глянула, помолчала и через паузу сказала: «Доченька, хочешь пойти к этой тете жить?» Я ответила: «Да, хочу». Мама посмотрела на меня и согласилась. Женщина заулыбалась и снова обняла меня.

Когда женщина ушла, мама сказала мне: «Эту женщину зовут фрау Анна, она ненадолго возьмет тебя к себе, чтобы подлечить. Как только из монастыря меня отпустят, фрау Анна придет, и ты некоторое время поживешь у нее, подлечишься».

Глава десятая. Рассказ матери

Через три дня мама вернулась в лагерь. Она рассказала, почему попала в гестапо, что там происходило, и как оказалась в монастыре. «На меня одна семья из пяти человек, — рассказала мама, — живущая с нами в одном бараке, написала донос в гестапо. В доносе было написано, что я помогла скрыться сбежавшим из эшелона завербованным солдатам „русской освободительной армии“. А как конкретно помогла, не было указано.

По-видимому, они не знали, как я это сделала. Кроме того, они написали, будто каждый советский праздник вставала утром и кричала „Да здравствует Сталин! Ура!“ Я сказала следователю, что я не самоубийца, чтобы в бараке, где находится больше трехсот человек, кричать ура, за которое расстреливают, что у меня двое детей, ради них я должна жить.

Меня били, я молчала, потому что знала, стоит мне в чем-то признаться, погибнут спасенные мной ребята, да и меня убьют. Мне чем-то кололи спину, и я теряла сознание (у мамы всю жизнь на спине были какие-то белые пятна, и она не переносила никаких уколов).

Как я все выдержала? Сама не понимаю. Я знала только одно: я должна выжить, чтобы мои дети не погибли, а потому должна все отрицать. И отрицала, кричала и яростно ругалась на двух языках. Следователь позже сказал, что он никогда даже от солдат не слышал такого сквернословия.

Именно мое непризнание спасло меня от казни. Конечно, сыграло свою роль и то, что к концу 1944 года немецкая армия отступала по всем фронтам, положение в Германии было тяжелым, многие немцы уже сами думали о том, как спасти свои жизни. Вот почему меня не казнили, а вернули в лагерь умирать.

Когда меня повезли в так называемую русскую больницу, на дороге машину остановили монахини. Они уговорили водителя передать меня в больницу, находящуюся в монастыре.

В течение трех месяцев они лечили меня, пока мое сознание не прояснилось. Я пришла в себя, но не сразу смогла вспомнить кто я, откуда, и что со мной случилось. Когда вспомнила и все рассказала монахиням, они слушали и крестились.

Больше всего я беспокоилась о детях. Чтобы лечение шло быстрее, они, по договоренности с начальником лагеря, иногда приводили детей ко мне.

В монастыре не хватало персонала по уходу за больными и, когда мне разрешили вставать, я стала помогать монахиням.

И вот тогда я познакомилась с фрау Анной. Ее сын лечился в монастыре, и я много времени проводила у его кровати.

Однажды фрау Анна увидела моих детей в монастыре. Первое время она меня ни о чем не спрашивала. А потом спросила, кто я, как оказалась в Германии, что случилось со мной. Не знаю почему, но я доверилась ей и рассказала обо всех своих злоключениях. Фрау Анна слушала и качала головой.

Через несколько дней она подошла и предложила отдать ей мою дочь Лилю. Вначале я испугалась: как это отдать? Анна сказала: „Посмотри на Лилю. Она не выживет или останется инвалидом, если немедленно не оказать ей медицинскую помощь. Мой муж воевал в России, был ранен и оставлен своими товарищами умирать на снегу. Его спасла русская крестьянка. Он писал мне, чтобы я помогла русским пленным, чем могла. И я хочу спасти твою дочь“.

Через несколько дней фрау Анна появилась в нашем лагере и зашла в здание администрации. Вскоре она пришла в наш барак в сопровождении надзирательницы и объяснила, что начальник лагеря разрешил ей взять мою дочь на воспитание. Я опять заколебалась, но Анна заверила меня, что берет девочку только для того, чтобы подлечить.

И я согласилась. Анна взяла мою дочь за руку и та доверчиво пошла с ней к выходу из лагеря, даже ни разу не оглянувшись. А я стояла и тревожилась, что-то ждет мою девочку, но я не имела права не использовать шанс на ее спасение».

Глава одиннадцатая. Фрау Анна

Я шла с Анной, которая держала меня за руку, и весело подпрыгивала. Не знаю почему, но я чувствовала, что впереди меня ждет что-то хорошее. Мы подошли к красивому трехэтажному дому, окруженному большим садом.

Как только мы вошли в дом, служанка сразу сняла мою одежду. Увидев раны, всплеснула руками и перекрестилась.

Усадив в ванну, подстригла и осторожно, стараясь не задеть раны, искупала меня, надела красивое платье и тапочки.

Она отвела меня в столовую, где стоял большой стол, накрытый белой скатертью, за столом уже сидели фрау Анна и мальчик в белой рубашке, в брюках ниже колен и гетрах.

Он был похож на тех мальчишек, которые учились в школе «гитлерюгенд» рядом с нашим лагерем. Проходя мимо нас, они всегда кричали, что мы «русские свиньи», и кидали в нашу сторону камни и палки.

Поэтому, увидев этого мальчика, я вскрикнула: «Ты есть гитлерюгенд?» Я, как и все лагерные дети, немного говорила по-немецки и что-то понимала. Фрау Анна рассмеялась и сказала: «Нет, нет! Он обычный немецкий мальчик и учится в обычной школе. Все школьники Германии должны носить такую форму. Лиля, это мой сын, его зовут Ганс».

На столе была такая вкусная еда, что у меня кружилась голова. Мне налили суп, который я быстро выхлебала, потом поставили тарелку с кашей и маленьким кусочком мяса. Их я тоже быстро съела и снова посмотрела на стол, но Анна сказала, что мне нельзя много есть, иначе я заболею.

После ужина Ганс повел меня в сад. От сытного ужина я совсем осоловела и еле тащилась за ним. Ганс довел меня до спальни и уложил в постель. Я тут же уснула.

Проснулась я как обычно рано: надо бежать в столовую за едой. Оглядевшись, я вспомнила, где нахожусь. Подошла к окну, но на улице было темно, ничего не видно. Осматривать комнату постеснялась. Снова легла в постель, но не спалось. Захотела в туалет, но не знала куда пойти. Сидела на кровати и терпела. Услышав шаги, очень обрадовалась.

Вошла служанка. Я спросила, где туалет. Она вытащила из-под кровати горшок, но я стеснялась при ней. Служанка все поняла и, взяв меня за руку, повела на нижний этаж и показала туалет. Когда я вернулась в спальню, служанка меня снова уложила в кровать, и я крепко уснула.

Утром после завтрака мы с фрау Анной отправились в больницу к знакомому доктору. Осмотрев мои раны, он воскликнул: «O, mein Gott»[7] — и сказал, что мне необходимо сделать небольшую операцию. Отвел меня в операционную и, сделав обезболивающий укол, зашил рану на голове, на правом мизинце, где был вырван ноготь, и на правом глазу. Перевязав другие раны, посадил меня в кресло на колесиках и отвез в приемную комнату, поручив фрау Анне посидеть в течение часа около меня, чтобы я не трогала бинты. Мне дали какой-то напиток, и я вскоре уснула. Проснулась я уже на операционном столе. Врач обрабатывал ожоги, затем наложил какую-то мазь. На машине нас с Анной отвезли обратно в ее дом. Анна сама отвела меня в мою комнату, принесла еду, сама с ложки накормила, дала выпить напиток, и я уснула.

Время от времени я просыпалась, видела сидящих около меня то Анну, то Ганса. Оказалось, я проспала более суток. Проснувшись, я почувствовала себя здоровой. Впервые за последние три месяца не было сильных болей, которые не давали мне покоя. Передо мной сидел Ганс и улыбался. Он позвал служанку, попросил ее одеть меня, и повел в столовую, где уже находилась фрау Анна. Она рассказала, что доктор — ее родственник. С риском для себя он обещал помочь мне, но не мог оставить меня в больнице, так как я русская пленная, и кто-нибудь из персонала мог сообщить об этом в гестапо, но обещал навещать меня.

И доктор действительно приходил часто, делал перевязки и удивлялся, как стойко я терплю боль при снятии прилипших бинтов.

Через неделю фрау Анна решила сходить со мной в лагерь, чтобы моя мама не беспокоилась обо мне. Она надела на меня красивое платье, туфли с носочками в тон платья, пальто и шапочку с помпоном и взяла сумку, наполненную продуктами и одеждой.

Вначале зашли в кабинет надзирательницы. Фрау Анна поговорила с ней и вручила какой-то увесистый пакет. Надзирательница, принимая пакет, заулыбалась и вышла. Через несколько минут она привела мою маму и удалилась.

Мама кинулась ко мне, осмотрела и ощупала всю. Только потом она подошла к фрау Анне, обняла ее и поблагодарила.

У фрау Анны появились слезы на глазах. Она отвернулась, вытерла слезы платком и рассказала, как идет лечение, чем я питаюсь, и о нашей дружбе с Гансом. У мамы тоже появились слезы.