Белая лилия, или История девочки в немецком плену - Лилия Дерябина

К осени стало очень голодно. Ребенок грудной, его нужно кормить, а у мамы от голода было очень мало молока. От недоедания братик плохо рос, постоянно плакал. Чтобы его успокоить, я пережевывала какую-нибудь пищу, заворачивала в тряпочку и совала ему в рот. На время он затихал и ненадолго засыпал, потом просыпался, но кричать уже не мог, а только пищал.

Мама не выдержала и, собрав кое-какие вещи, пошла вместе с другими женщинами в ближайшую деревню менять вещи на продукты. Обмен неравноценный — за золотое кольцо давали один-два килограмма картофеля или килограмм муки, а к концу зимы еще меньше…

Наконец мама решилась пойти в деревню к родственникам мужа. Деревня находилась далеко от Брянска, ехать было не на чем, пешком нужно идти несколько часов. На дороге можно столкнуться с немецким патрулем, который «караулил» партизан. Но мама все-таки пошла, взяв с собой подругу, которая знала дорогу. Им удалось незаметно пройти мимо немцев, к вечеру были в деревне, нашли дом деда.

Дед встретил их во дворе и сказал маме, что он вернулся из партизанского отряда в деревню, чтобы предложить немцам свои услуги в качестве старосты. Мама испуганно спросила, как это он решился. Дед тихо ответил: «Так нужно», — и отвернулся.

Он дал совет маминой попутчице, в какую избу постучаться, чтобы обменять вещи на продукты, а сам пошел в дальний угол двора, где у него был замаскирован погреб для хранения съестных припасов.

Дед оставил женщин ночевать в избе, несмотря на протесты своей молодой жены, а утром отвез их в город. Сказал маме: «Ты в деревню к нам не приезжай, я сам буду по возможности. Если меня долго не будет, все равно не приезжай. Чтобы со мной ни случилось. От моего имени может приехать человек и что-нибудь вам привезти».

В течение зимы он несколько раз привозил кое-что съестное, но с каждым разом все меньше. Однажды ближе к весне дед привез небольшой мешок картошки и сказал: «Тоня, у нас кончаются припасы, скоро я ничем не смогу помочь. Вот тебе немного репы, моркови, свеклы и маленький мешочек муки. Это вам до лета. Картошку не трогай. Весной вскопай за домом грядки и посади картошку. Чтобы получилось больше, разрежь каждую на две-три части с ростками».

Глава четвертая. Рауль

В эту зиму случилось то, что мне навсегда врезалось в память. Наш дом стоял на окраине Брянска, поэтому немецкие патрули частенько заходили проверить, не прячутся ли у нас партизаны. В одну из таких проверок пришел патруль в составе трех солдат и обер-лейтенанта. Офицер был подтянут, холодные серые глаза смотрели строго и надменно. Я тихо стояла в углу большой комнаты и наблюдала за действиями патруля. Особенно меня заинтересовал офицер. У него в руках был стек, которым он постукивал по своим хромовым сапогам. Приказы солдатам он отдавал тихим голосом, но таким тоном, что солдаты опрометью кидались их исполнять.

Пока солдаты осматривали подсобные помещения во дворе и залезали в погреб, офицер заглянул в кухню, осмотрел кладовку, потом открыл дверь в маленькую комнату, где находилась мама с братиком.

Я подбежала к открытой двери и увидела, что мама сидела на табурете, прижав сына к груди, и испуганно смотрела на офицера. Я слегка дернула его за шинель, он резко повернулся и, что-то сказав солдатам, вышел из дома. За ним ушли и солдаты. Какая-то неясная тревога поселилась в моей душе. И не напрасно…

Через несколько дней офицер снова появился в нашем доме, он постучал в дверь нашей комнаты, я вскрикнула от испуга. Он вошел, сухо поздоровался, потом на ломаном русском сказал: «Я — Рауль. Я плохо учил русский язык, но много понимаю. Не бойтесь, я пришел в гости», — и сел на табурет, положив на стол сверток.

Закрыв сына с головой одеялом, мама сидела, боясь пошевелиться. Я бросилась к маме, села рядом и крепко обняла её. Рауль, наконец, поднялся, бросил на меня сердитый взгляд, показал на пакет: «Это ребенку» — и вышел. Ещё несколько минут мы сидели неподвижно, пока не затих скрип его сапог на снегу.

На следующий вечер Рауль появился снова и снова постучал в нашу дверь. Вытащил из кармана носовой платок, вытер им табурет. Улыбаясь, сел, но взглянув на стол и увидев нетронутый пакет, нахмурился.

Встал, достал второй пакет, положил его на стол и резким движением вскрыл оба. На стол высыпались пачки сухого молока и яичного порошка, сахар, шоколад, спички, соль.

Такого богатства мы давно не видели! У меня загорелись глаза, и я было потянулась к столу. Заметив мое движение, офицер сунул мне в руки шоколад: «Essen»[5]. Я взяла шоколадку, отломила маленький кусочек, положила в рот. Это было такое блаженство! Так вкусно! Мне хотелось еще, хотелось съесть все, но я отложила шоколадку для братика и мамы. Рауль улыбнулся, увидев, что я откусила шоколад, потрепал меня по щеке и вышел.

Когда я закрыла за ним дверь и вошла в комнату, мама совала Эдику в рот кусочек шоколадки. Братик от удовольствия чмокал губами и мурлыкал как котенок, а мама смотрела на него и плакала. Потом она отломила себе кусочек и мне дала еще один.

Два дня Рауля не было, но за это время мы взяли только одну пачку печенья, которую в основном скормили Эдику, потому что молока у мамы почти не было.

На третий вечер Рауль пришел в каком-то тревожном состоянии, принес большой кулек, который поставил под стол. Он нервно ходил по комнате, быстро-быстро говорил по-немецки. Часто повторялись слова: krieg, alles scheize dreck, rusische schweine[6] и другие. Мама сидела молча, только изредка бросала на него злые взгляды. Но он их не замечал, метался по комнате и говорил, говорил.

Вдруг Рауль успокоился, посмотрел на маму и сказал по-русски: «Я сегодня остаться спать здесь». Он сел на табурет и стал снимать сапоги. Вдруг мама вскочила и по-немецки выкрикнула: «Русские свиньи? Это вы свиньи! Пришли в нашу страну убивать нас! Мой муж погиб на фронте. У тебя на руках его кровь!»

Немец побледнел: «Ты знать немецкий?». Он нервно натянул сапоги, надел шинель и выскочил из дома.

Через некоторое время послышался хруст снега под чьими-то ногами. Мама быстро потушила лампу, и в ту же минуту раздался выстрел, в комнату влетела пуля и ударилась об русскую печь. Мы кинусь под стол. Раздался второй выстрел, и снова пуля ударилась об печь. Послышались шаги уходящего человека. Стало тихо, но мы ещё около часа просидели под столом.

Утром мама вышла во двор и увидела следы, похожие на те, которые оставлял Рауль, приходя к нам в дом.

Больше Рауль на нашем пути не встречался. Уже после войны мама рассказывала, что Рауль ругал Гитлера, нацистов, гестапо, которые оторвали его от мирной жизни, погнали в эту дикую, нецивилизованную Россию, где нет дорог, туалетов, негде принять ванну, зато много партизан. Русская армия плохо вооружена, но солдаты продолжают отчаянно сражаться, вместо того чтобы сдаться доблестной немецкой армии, как это сделала вся Европа. Когда Рауль понял, что мама знает немецкий, он испугался. Вдруг она донесет на него в гестапо, и потому решился ее убить.

Глава пятая. Расправа над дедом

Наступила весна. Мы посадили картошку и репу, а осенью получили урожай. Я в меру своих сил помогала маме. От деда не было никаких вестей. Мама чувствовала: что-то произошло, решилась пойти в деревню.

В ту сторону собирался ехать наш сосед (у него была лошадь с телегой). Мама напросилась к нему в попутчики, пообещав часть продуктов, которые она надеялась получить у деда. Меня с Эдиком мама решила взять с собой, она хотела упросить деда приютить нас, так как боялась оставаться в городском доме одна с детьми. В городе было опасно и голодно.

Когда мы приехали в деревню и вошли в дом деда, там оказалась только его жена. На наш вопрос, где дед, она что-то буркнула и ушла в другую комнату. Минут через десять в дом вошел полицай в сопровождении двух немецких солдат. Они подошли к маме и толкнули ее прикладом в сторону двери. Мама вскрикнула и кинулась ко мне с братом. Полицай сказал: «Забирай детей и иди с нами». Мама завернула сына, надела на меня пальтишко, оделась сама и вышла на улицу за солдатами. Шествие замыкал полицай.

Нас привели в большую избу, где находилось несколько немецких офицеров. Они о чем- то поговорили с полицаем. Тот подошел к нам, толчками в спину повел нас в другую комнату, в которой ничего не было, кроме небольшой охапки сена.

Полицай, уходя, повернулся к нам, приложил к губам палец и закрыл за собой дверь. Мы остались одни в полной темноте. Мама прижимала нас к себе и тихо плакала. Утром она попыталась открыть дверь, но не смогла.

Мама села на сено, взяла на руки грудного сына, который был голоден, пыталась его покормить. Но она сама сутки ничего не ела, молока оказалось мало. Вдруг в комнату вошел «вчерашний» полицай, сунул кусок хлеба с салом: «Быстро съешь! Скоро выходить. Молчи, что бы ни случилось» — и стремительно вышел.