Расплата - Йожеф Сабо

Между тем машина остановилась у дома Гезы Тороша. Однако самого хозяина не оказалось. Бродивший» тут же полоумный парень со слюнявым ртом объяснил им, что Тороша, если он им так нужен, можно найти в поле. Живут они здесь. Первая жена умерла, вторая бросила, так что Геза Торош зол как крапива.

Торош медленно шагал за плугом с двумя лошаденками, оставляя после себя ленточку черной свежевспаханной земли. С такого расстояния его фигура казалась, маленькой, а поднимающиеся от земли струи теплого воздуха кружились вокруг него в фантастическом танце. Потом он обернулся, привязал вожжи к сверкающей рукоятке плуга и сдвинул, должно быть, в знак приветствия, шляпу на затылок.

— Чем могу служить?

— Где вы были и что делали вчера утром и днем?

— На болоте я уж точно не был!

— Но лошадей-то вы оставили дома? Нам ваш сын «рассказал.

— Вы верите больному? Наказал же меня господь бог несчастьем. Но лошади и правда вчера были дома, потому что я работал топором. Срубил три акации. Из «своих собственных.

— Когда вернулись?

— Около трех. Этот бедняга не в состоянии даже разогреть себе и начинает реветь, когда проголодается.

Больше других на гипсовый слепок походил след сапога Тороша, но он тоже совпадал не полностью.

— Вам ведь знакомо имя Михая Балинта, не так ли?

— Нет! В первый раз слышу. Таких у нас в деревне не было. Почему вы спрашиваете?

— Вы хорошо знаете болото, — сообщил Хорват.

— Хорошо? Вряд ли кто-нибудь мог бы о себе это сказать. Утром поговаривали, что там нашли труп. Знаете, что я вам скажу? Тот, кто туда пошел, ориентируется на болоте лучше меня.

— А кто это может быть? — Хорват любовно похлопывал лошадей по шее. Старые, но еще полные сил — даже не взмокли от тяжелой работы.

— Лучше меня? Нет таких… По крайней мере, мне такие неизвестны.

— Где топор, которым вы вчера работали?

Торош вновь надвинул шляпу на лоб и начал сворачивать самокрутку.

— Товарищ старший лейтенант, вы же знаете, где хранятся топоры в деревенской избе — вы ведь сами из крестьянской семьи.

Шухайда обиделся: а он что же, господский сын, что ли?

Вернулись к дому. На топоре не было заметно никаких следов. Острие еще сверкало от вчерашней работы. Но какой? Длинными белыми жердями лежали в пыли три ошкуренных ствола акаций. И все же инструмент решили забрать с собой, чтобы техник сделал анализ в лаборатории.

Шухайда решил подождать Пала с сотрудниками и 'всех остальных в сельсовете: вдруг им повезет больше!..

У Хоффмана они встретили капитана Иванича. Он разложил на столе карту и показал, на какой площади в окрестностях деревни проведен повторный поиск, увы, безрезультатный. Солдаты измотаны, страдают от жары — и все впустую.

— Я думаю, это совершенно бесполезно, — продолжал Иванич. — Держать здесь такие силы дальше нельзя. Если на другом участке границы возникнет обстановка, а вся школа сержантского состава здесь?..

— Вести дальнейший поиск действительно не имеет смысла. — У Шухайды на лбу поблескивали бисеринки лота. — Пал Хорват абсолютно прав: преступником может быть только кто-то из деревенских.

— В последний раз прочешем болото, потом оставим вокруг деревни наблюдательные посты, а основные силы снимем.

Хорват вновь и вновь всматривался в лежавшую на столе карту. Прикидывал, где сейчас пограничные наряды и куда их следует послать на ночь, потому что убийца наверняка чувствует, что кольцо сжимается, и скорее всего попытается отыскать лазейку на границе.

— Подкрепления бы!

— Не могу! — Иванич нервно теребил пальцами спички. — В школе необходимо возобновить занятия. А вас здесь и так столько, что…

Вечером в кабинете начальника заставы Шухайда написал донесение и оттуда же передал его по телефону. Не успел он договорить, как послышался звук подъезжающего автомобиля: прибыл капитан из Будапешта, который раньше занимался Михаем Балинтом, — Шандор Корбуй.

Во время знакомства букву «р» он отчеканил так, будто в его имени их было по меньшей мере три. Смуглый, с иссиня-черными волосами. Взгляд угрюмый и, тем не менее, не производит, несмотря на все старания Корбуя, устрашающего впечатления. Делая доклад, Шухайда время от времени замолкал, вопросительно поглядывая на Корбуя, но тот только кивал головой, дескать, продолжайте дальше.

Тут Хорват вдруг вспомнил о Раро, о бесславной или, может быть, напротив, геройской гибели лошади. Как начальнику заставы ему давным-давно следовало бы написать рапорт о потере животного и уж, во всяком случае, утешить Яника.

Пал Хорват извинился, вскочил и вышел из комнаты. Шухайда с неодобрением посмотрел ему вслед.

Неторопливыми плавными движениями конюх обтирал пучком соломы Розиту. На шерсти лошади играли солнечные блики. Яник поглядывал на старшего лейтенанта, остановившегося в дверях. Чувствовалось, что Яник смертельно устал: видно, ночь провел без сна.

— Что-нибудь случилось, товарищ старший лейтенант? Если нужно заложить повозку и ехать, я готов. Все по десять-двенадцать часов в наряде, только меня не послали. Вы могли бы отправить меня, товарищ старший лейтенант, на самый дальний участок, по самому длинному маршруту.

— Нет, не надо, Яник. Отдыхай.

Хорват не спеша проковылял по пустынному двору. Земля растрескалась от засухи. Из нее выглядывали корни деревьев. Стояла удушливая предгрозовая тишина. Над латаным-перелатаным и оттого выглядевшим еще более ветхим зданием заставы висели облака, словно запущенные в честь праздника воздушные шарики.

У карты в комнате дежурного по заставе Хорват с Гачем обсудили организацию службы на ночь. К границе со стороны болота необходимо направить три дозора, даже если их придется снять с другого участка, — там нужны именно три. В окрестности Багляша — два. Естественно, на хутор Таннера тоже нужно послать солдат…

— Вот теперь порядок, — кивнул Хорват.

В коридоре чувствовалось приближение сумерек — резче обозначились удлинившиеся тени, потому что света, который проникал сюда через маленькое узенькое окошко в конце коридора, на закате было уже недостаточно.

Корбуй и Шухайда еще совещались в кабинете. На столе были разложены пухлые папки, кипы фотокарточек: жизнь Михая Балинта в протоколах, в записях судебных процессов, в фотографиях. Пограничник взял фото. Мужчина с аккуратной прической и характерным лицом едва походил на того, кто лежал с проломленным черепом на болоте с искаженными от ужаса и боли чертами лица.

— Теперь, — начал Шухайда, — пройду по деревне и покажу в одном-двух местах эту фотографию. Посмотрим на реакцию. Вдруг кто узнает! Он же мог представиться здесь под другим именем.

— Да, имен у него хватало, — согласился Корбуй.

— К кому стоит сходить? Круг подозреваемых не изменился?

Корбуй тоже вопросительно посмотрел на Пала Хорвата. Неужели это так важно — быть в курсе местных дел? Действительно знать или, по меньшей мере, предполагать, кто на что способен? В деревне слишком много жителей, чтобы о каждом можно было составить хотя бы поверхностное мнение. Но все-таки индивидуальность индивидуальностью, а за четыре года многие уже не раз проявили свой характер.

Корбуй и Шухайда, понимая душевное состояние Хорвата, хранили молчание. Ему нужно подумать, прежде чем ответить: напрасные подозрения не приведут ни к чему хорошему, Шухайда с людьми уедут, закончив дело, а ему оставаться здесь.

Постепенно мысли, эмоции уступили место точным расчетам, и он сообщил, что имеет смысл еще раз отправиться по трем адресам. Во-первых, к Йожефу Чиреку. Правда, по ряду причин он будет, скорее всего, молчать, но вдруг эти фотографии — здесь ведь не только портреты, но есть и жанровые, и групповые снимки, — оживят в Чиреке мелкие, а потому особенно болезненные личные обиды, и он расскажет, когда, где и кого видел? Во-вторых, к Михаю Вольфу и, наконец, к Гезе Торошу. У них тоже нет алиби, кроме того, эти двое могут, избегая любопытных глаз, выйти из дома и добраться до болота: Вольф — через сад, а Торош — через рощу. Сад заканчивается у самых ворот дома Вольфа, а роща растет, по сути, прямо во дворе Тороша.

— Что-то мне не нравится эта Марика Вольф, — произнес Шухайда.

— Странно. Мне так даже очень нравится, — рассмеялся Хорват и представил загорелую, светловолосую девушку, как она утром сидит на берегу озера и при виде мужчин набрасывает на плечи полотенце.

— Ты меня неправильно понял, — возразил Шухайда. — Я тоже все удивляюсь: как же так, женщина с такими напыщенными манерами, театральными жестами, с безупречной фигурой — и вдруг рядом такой невзрачный, бесцветный молодой человек?!

Пал Хорват, чтобы отвлечь Шухайду от разговора о Марике, добавил, что кроме этих троих следует проверить и Имеча — помощника Генриха Шмидека. Да, да, Хорвату известно, что у Имена точно так же, как у Шмидека и Гало Ёо, стопроцентное алиби, но именно это и вызывает подозрение: они словно заранее сговорились.