Проблема классификации языков в свете нового учения о языке - Иван Иванович Мещанинов

слоя, различного в различные периоды общественной истории. Обратимся хотя бы к героической Германии, т.е. к германцам еще до-классового состояния.

«Со времени Цезаря (у них) образовывались союзы племен; у некоторых из них были уже короли; высший военачальник, как у греков и римлян, уже домогался тиранической власти и иногда достигал ее. Такие счастливые узурпаторы, однако, отнюдь не были неограниченными властителями; все же они уже начали разбивать оковы родового строя. Тогда как вольноотпущенные рабы вообще занимали подчиненное положение, ибо они не могли принадлежать ни к какому роду, такие любимцы часто достигали у новых королей высоких постов, богатства и почета… У франков рабы и вольноотпущенники короля играли – сперва при дворе, а затем в государстве – большую роль; большая часть нового дворянства ведет свое происхождение от них. Одно учреждение содействовало возникновению королевской власти – дружины. Уже у американских краснокожих мы видели, как наряду с родовым строем создаются частные объединения для ведения войны за свой страх и риск. Эти частные объединения стали у германцев уже постоянными союзами. Военный вождь, приобревший славу, собирал вокруг себя толпу жаждущих добычи молодых людей, обязанных ему личной верностью, как и он им. Вождь содержал и одаривал их, устанавливал известную иерархию между ними; для незначительных походов служили отряд телохранителей и всегда готовое к бою войско, для более крупных существовал готовый кадр офицеров. Как ни слабы должны были быть эти дружины и как ни слабы они действительно оказываются, например, позже у Одоакра в Италии, все же они послужили зародышем упадка старинной народной свободы и такую именно роль сыграли во время и после переселения народов. Ибо, во-первых, они содействовали появлению королевской власти; во-вторых, как уже замечает Тацит, они могли держаться только путем постоянных войн и разбойных набегов. Грабеж стал целью. Если вождю дружины нечего было делать в ближайших окрестностях, он направлялся со своим отрядом к другим народам, у которых происходила война и можно было рассчитывать на добычу; германские народы, которые большими массами сражались под римским знаменем даже против германцев, состояли отчасти из таких дружин. Система военного наемничества, позор и проклятие германцев, имелась уже здесь налицо в своих первых проявлениях. После завоевания Римской империи эти дружинники королей образовали, наряду с несвободными и римскими придворными, вторую из главных составных частей позднейшего дворянства. Таким образом, в общем, у объединившихся в народы германских племен существует такое же общественное устройство, как и у греков героической эпохи и у римлян эпохи так называемых царей: народное собрание, совет родовых старейшин, военачальник, стремящийся к фактической королевской власти. То было наиболее развитое общественное устройство, какое вообще могло развиться при родовом строе; оно являлось образцовым общественным устройством для высшей ступени варварства. Стоило обществу перейти за те рамки, внутри которых это устройство удовлетворяло своему назначению, и наступал конец родового строя, он разрушался, его место заступало государство»[5].

В указанном примере сложнейшего социального переплета мы находим только один из случаев наблюсти тот общественный слой еще до-классового общества, в данном случае военачальников («королей») и их дружины, каковой своею непоседливостью мог оказаться также и двигателем в распылении словарного запаса на территории значительных размеров внутри и внеобразующихся племенных союзов. Дружины оказывались подвижными и в центре своих племен и вне их, даже в составе римских войск. Это только один пример, но и его достаточно для утверждения текучести корнеслова, следовательно и необходимости учета этой текучести при разрешении общих вопросов глоттогонии. Здесь объединение словарного запаса идет не только путем слияния племен в союзы, но и в путях усиления активной роли определенного общественного слоя, входящего отчасти и в роль такого объединителя и в роль активного участника в установлении взаимоотношений с иноязычным народом.

Такой общественный слой, с одной стороны, ускорял процесс объединения разрозненной племенной речи, непосредственно участвуя тем самым в установлении общего корнеслова, им же разносимого; с другой стороны, он же легко мог оказаться и разносителем чуждого корнеслова в особенности тогда, «когда ему нечего было делать в ближайших окрестностях» и когда он в силу этого «направлялся со своим отрядом к другим народам». Тем самым воспринимались «иностранные» слова, содействуя в частности внедрению в создающуюся германскую речь и латинского корнеслова.

Приведенный отрывок из истории германцев дается мною отнюдь не в целях выяснения у них единственного творческого в языковом движении общественного слоя. Я хотел лишь отметить различные возможности в поступательном ходе образования общего в языке словарного состава. Таких возможностей было много, равно как и участвующий в нем общественный слой был вовсе не один. В той же роли общественного слоя, носители терминов, мог выступить и другой состав населения, в частности упомянутые выше рабы, сначала не принадлежащие ни к одному роду, чуждые ему и по племенному признаку и по языку, но выступающие затем в иной роли уже коренного слоя трансформирующегося общества вплоть до вхождения в образующееся позднее дворянство.

Общественный же слой, но иного содержания, может быть устанавливаем и для периодов более глубокого состояния, т.е. для общества, предшествующего героической эпохе, и т.д. И чем сильнее социальное расслоение, тем сложнее фактор влияния общественных слоев на ход языкового развития. Это – только отдельные случаи, вовсе не устраняющие и других факторов в движении корнеслова и его распространении (ср. торговля и пр.).

Кроме всего изложенного в части условности иноземного происхождения термина, в проблематике исторической периодизации речи получает особое значение изменение семантики слова, равным образом различное в различные периоды: то более плавное в своих закономерных продвижениях в пределах стадии, то с резкими взрывами при переходных состояниях. При изменении содержания может даже заимствоваться новое для данного языка слово («комиссар» и др.), но может сохраниться и старая форма при явном изменении его содержания («совет», ср. прежнее, например, «Совет министров», переводимое в дословном соответствии его содержания на иностранные языки «Conseil de Ministres», и «совет», «советский», не имеющие уже дословного соответствия и потому внедряющиеся в иностранную речь без перевода, «Sovjetique» и т.д.). Может образоваться новый термин, совпадающий с прежде существовавшим термином, так, например, милиционер, заведующий кварталом, именуется «квартальным». Введенный термин совпал с применявшимся в середине прошлого века наименованием чина до-реформенной полиции. Здесь мы имеем не повторение термина, а совпадение их, вызванное общностью исходного пункта для данного словообразования («квартал») и т.п. Далее одна и та же основа в различных языках и даже диалектах одного и того же может служить для различного обозначения (ср. «арбуз» в русском и «харбуз» – тыква в украинском языке