Хождение во власть - Анатолий Александрович Собчак

Избрание Юрия Болдырева вообще было трагическим. Заранее подобранные аппаратом выборщики должны были оставить в бюллетене лишь первого секретаря Ленинградского горкома партии Анатолия Герасимова. И вот в самом начале собрания на трибуну поднимается очень взволнованный, еще не старый человек. Он призывает оставить в списке обоих кандидатов. Говорит, захлебывается словами и вдруг падает. Ведущий объясняет, что оратор переволновался, нехорошо себя почувствовал и сейчас за сценой врачи оказывают ему помощь.

В конце собрания выясняется, что человек умер. Последними словами его были: „Может быть, это наш последний шанс“.

Эти слова запомнил каждый, и переступить через человеческую смерть люди, специально подобранные и проинструктированные, уже не смогли: инженер Болдырев в списке остался и на выборах легко победил первого секретаря горкома.

Неопределенность закона о выборах, его противоречия и усложненный сумбур приводили к тому, что во многих местах аппарат просто не знал, как проводить те же окружные собрания. Ко мне как к юристу не раз обращались и секретари райкомов, и председатели окружных избирательных комиссий, так что помимо собственной предвыборной кампании я занимался еще и консультированием других. И растерянность аппарата была мне очевидна.

Гласность — еще не свобода слова. Это всего лишь синоним русского слова „огласка“, то есть возможность сделать тайное явным, предать огласке те или иные факты. Свобода слова начинается с гласности, но ею не исчерпывается. Свобода слова предполагает не только отмену цензуры, но и право каждого учреждать средства массовой информации, и многопартийность, и многое другое. Правда, гласность с самого начала давала свои плоды: впервые люди публично выговорили то, что лежало на сердце. В прямом эфире и со сцены звучало такое, чего ранее не касались самые либеральные и смелые редакторы. Даже „Огонек“, лучший журнал 1988 года, порой казался на этом фоне вполне консервативным.

Так откровенно, так резко страна еще не говорила. Критика властей, доселе невозможные нападки на партию размывали бетонные границы „социалистического плюрализма“. Трудней всего на митингах мне было объяснять, почему я только что вступил в КПСС и поддерживаю курс горбачевской перестройки. И я говорил, что партия подменила у нас государство и попытка создать новую политическую систему, минуя демократизацию КПСС, обречена была бы на неудачу или даже на кровь гражданской войны.

Видимо, избиратели сочли такое мое объяснение удовлетворительным. Иначе я не получил бы депутатского мандата.

Итак, я вступил на путь, который, в сущности, и не выбирал, взял ношу, к которой не готовился.

Еще во время выборной кампании кто-то из ленинградских газетчиков ради красного словца назвал меня „адвокатом избирателей“. Если бы не историческая двусмысленность (кажется, Робеспьера звали „адвокатом народа“?), это определение было бы лестным. Кому ж и защищать интересы избирателей, если не профессиональному юристу?

Ну а теперь несколько слов о себе, своем роде и племени.

По рождению я сибиряк. Родился в Чите, в 1937-м. Здесь, восточнее Байкала, у северных пределов Китая, — особая Россия. Читинский острог — место каторжное, а по-русски, значит, и вольнолюбивое. При Николае Первом тут толкали тачки с сибирской рудой декабристы. После вооруженного восстания в конце 1905-го здесь на месяц была установлена власть Совета солдатских и казачьих депутатов. А в начале 20-х Чита — столица Дальневосточной республики.

Дед мой по отцу, Антон Семенович, был машинистом. С помощника машиниста начинал и отец — Александр Антонович. Потом отец закончил институт железнодорожного транспорта. Впрочем, спокойно учиться ему не дали: то борьба с басмачеством, то разные сельскохозяйственные кампании. От кульмана — к нагану, от нагана — к сеялке. Так и вышел в люди.

Маму звали Надежда Андреевна. По профессии она бухгалтер. Мама была добрая. И очень выносливая, какими бывают матери четверых сыновей. А когда вырос, я понял, что мама была не только исключительно работоспособным, но и в высшей степени порядочным человеком. На ней держалась семья. Были у нас еще две бабушки. Обе уже не могли работать, а значит, можно представить наше скромное существование: трое малых (один из моих братьев, Владислав, умер в возрасте двух лет) да двое старых на иждивении — не шутка.

Первая беда пришла в 1939-м. Арестовали деда, старого члена партии и активного участника революции.

Скоро началась война, и отец ушел на фронт. Мама получала триста рублей, а буханка хлеба на рынке стоила сто.

Не могу сказать, что я потомственный интеллигент. Но были у нас в семье какие-то особенные отношения, которые определялись бабушкой по отцовской линии — Анной Ивановной. Чешка по национальности, она знала чешский, польский и немецкий языки, и была в ней та внутренняя интеллигентность, с которой можно лишь родиться. Бабушка нас и воспитывала. Отца и мать мы никогда не называли на „ты“ — только на „вы“. В те времена это было весьма непривычно для окружающих и отдавало чем-то старорежимным. Обращение на „вы“ позволяло семье удержать ту необходимую дистанцию, без которой в тесноте нашего быта личность могла бы просто раствориться в организме семьи. Близость была, но было и расстояние, которое я бы назвал „расстоянием ответственности“.

И все же, что такое настоящая культура, я понял, лишь когда стал студентом Ленинградского университета. За это спасибо моим профессорам, настоящим русским интеллигентам, сумевшим пронести высочайшие моральные качества и культуру сквозь годы сталинщины.

Я из породы отличников, с отличием окончил и университет. Поехал по распределению работать в Ставропольский край. (Сразу же должен оговориться: с Горбачевым судьба меня там не свела.) Заочно учился в аспирантуре в ЛГУ, а затем окончательно осел в Ленинграде. Кстати, именно здесь, на Сенатской площади, 14 декабря 1825 года царской картечью была подавлена первая попытка российского парламентаризма. Да и в XX веке этот город, как любили выражаться наши пропагандисты, — „колыбель трех революций“.

Добавлю: колыбель, в которой давно не меняли пеленок.

РЯД СЕДЬМОЙ, МЕСТО ДВАДЦАТЬ ПЕРВОЕ

2

Каждая кухарка должна научиться

управлять государством.

— Водопроводчика вызывали?

— Да, да, спасибо, что пришли. У нас в