Слива в цвету и дорожная пыль - Варвара Мадоши

Сначала она даже не поняла ничего: так не сразу замечаешь воткнувшийся в бок кинжал. Губы Альфонса шевелились, он еще что-то говорил — но уже не ей. Опять! Она знает, что ведет себя недостойно и бесполезно; но почему он… он мог бы…

Она проглотила всхлип, который предательски поднялся из груди в горло, развернулась второй раз и отправилась в обратный путь — но уже не к боковой караулке, а к одному из боковых проходов, где, согласно распоряжению ее бабки, ждали носильщики, готовые отвезти в резиденцию клана Чань.

Обычно Мэй, конечно, переоделась бы перед отъездом: покидала она отчий дом исключительно в многослойных халатах высшего общества. Но сейчас ей было плевать. Что они сделают уже? Свадьбу отменят? Ха!

— Твою мать, — выругалась Мэй про себя на аместрийском и добавила еще парочку слов посерьезнее, для ровного счета. — Жив — и ладно. И хватит с тебя.

Почему возникает любовь? Классические романы учат, что от красоты и хороших манер. Но думается мне, это словно восхищаться родителями своего нареченного и мастерством его учителей; это все равно что восхищаться росписью на лакированной шкатулке, забывая мастера.

Но как дознаться, что ты видишь перед собой: самого ли создателя или просто то, что в шкатулку положили?.. Даже если крышечка откроется. А она ведь открывается не у всякого.

Но разве не всякому охота предстать покрасивее? Разве мы не тратим на это столько времени, что, кажется, уже можно было бы и оценить эти усилия! Нет, и я туда же: покажи мне правду… А если не понравится правда, что будешь делать, Мэй?..

А я иногда думаю: любить красивый образ, сотканный из воздушных облаков, куда лучше, чем настоящего человека. Особенно если этот человек задерживается и неизвестно, вернется ли вовсе…

У Альфонса случился очень деятельный вечер.

Он почти не запомнил, как Эдвард посадил самолет. Небо перекувырнулось, на секунду стало хорошо — слишком хорошо! — видно разноцветные цветы фейерверков. Площадь неожиданно оказалась над головами, моторы зачихали и захлебнулись, все полетело навстречу — и с громким треском чудо вражеской техники врезалось во что-то колышащееся, красное. Только позднее Альфонс понял, что это был приготовленный для императорского выхода помост с алыми занавесками.

Обломком дерева Альфонса ударило по голове, но он почти не обратил на это внимания, потому что почти уверен был: перед тем, как самолет окончательно замер, он услышал крик брата, полный боли. Тут время совершило для него прыжок не в самом хорошем смысле: он отлично помнил эти крики боли по годам их отрочества. К сожалению, выбраться с заднего сиденья он просто так не мог: обломком дерева, тем же, который попал ему по голове, прижало ремни безопасности.

Когда Альфонсу с большим трудом удалось отвязаться и подняться на корпус самолета, он увидел крайне неприятное зрелище.

Дело в том, что самолет, хоть и падал носом вниз, в последний момент умудрился этот нос задрать — очевидно, когда Эдвард пытался посадить его ровно. И теперь заднее место, пилотское, оказалось ниже уровня деревянного помоста. Но это еще ладно бы. Хуже было то, что Эдвад, очевидно, потерял сознание. Он безжизненно висел в кресле и не откликался на вопли брата. Когда Альфонс, хлопнув в ладоши, трансфигурировав в сторону кусок помоста, он увидел, почему: кусок боковины самолета ненатурально вдавился Эдварду в бок, рукав куртки брата был разорван, рука кровоточила.

К счастью, Альфонс не зря учил алхимию Сина и льяса эти четыре года. Он еще плохо читал энергию ки, но почти сразу ему стало понятно, что Эдвард не умирает — по крайней мере, не прямо сейчас.

Выпрямившись на самолете, он начал звать людей на помощь, но пораженные синцы боялись подойти к рухнувшему с неба аппарату. Пока на помощь протолкались полицейские, Альфонс уже успел вытащить брата на остатки помоста сам и даже провести алхимическое преобразование.

— Что?.. — Эдвард натужно заморгал, глядя на Альфонса снизу вверх. — Его взяли?

— Кого взяли? — не понял Альфонс.

— Того, кто в нас стрелял. Это была ракета. С земли. Я такое видел уже.

Тут до них добрались уже стражники вместе с дворцовым медиком, и сразу стало слишком шумно и суетно, чтобы что-то выяснять. Эдвард сорванным голосом кричал кому-то, чтобы тут же вытащили самолет из щели и чтобы не боялись — взрываться тут нечему. У Альфонса закружилась голова, и только хватило энергии сесть на подмост и глупо улыбаться — живы, и брат жив, и он жив, и даже, кажется, в толпе людей они никого не убили и не покалечили.

Тут вокруг Альфонса начал суетиться дворцовый доктор: нарисовал вокруг пентаграмму, наложил руки. Ал сам не сообразил, когда кровь вдруг остановилась.

— Нам нужно во дворец, — сказал Эдвард решительно, на плохом синском, коверкая слова. — Нужно разобраться.

Его поняли.

У входа во дворец спорили со стражниками Зампано и Джерсо — они, оказывается, наблюдали с площади. Альфонса это возмутило: Ланьфан же обещала провести их во дворец… или нет? Или за всей суматохой о них просто забыли? Это было бы…

— Я говорю, стреляли из-за стен! — резко, весомо доказывал Зампано начальнику стражи, который слушал его со скептическим выражением лица. — Прямо из-за стен дворца! Позовите мне эту девчонку… ну эту, черненькую…

«Идиоты, — подумал Альфонс неласково, — что может решить начальник караула?»

Неласковость эта была в нем от испуга и от какого-то мучительного осознания, что брезжило на краю рассудка и никак не давалось в руки. С огромным трудом Альфонс все-таки вытащил эту мысль на свет. Она была простой: он виноват. За ним охотились.

«Нет, — сказал себе Ал, — этого не будет. Если я и сделал из себя мишень, то только потому, что Лин этого захотел. Эта его страна, он принимает решения».

Но мысль была дурацкая: Лин мог хотеть все что угодно, но финальное-то решение принимал Альфонс? И он позволил брату встрять в эти дурацкие игры…

Кто же хотел его убить — кто-то из Союза Цилиня? Другой враг — из тех, что он нажил тут в прошлый раз?

— Хватит! — повелительно сказал Альфонс, и тут только Зампано и Джерсо обернулись к нему, как будто впервые увидели.

— Ал! — здоровяк Зампано сграбастал его в объятия. — Живой! А мы-то уж…

— Да понятно было, что ты жив, — Джерсо, более меланхоличный, просто пожал плечами. — Врач-то там не зря суетился, да и трупы потащили бы быстрее… Ну, теперь вели, чтобы нас пустили во дворец, у меня есть что сказать этому их императору.

— Альфонс!

Это был новый голос, совершенно лишний тут, забытый, незнакомый. Он был звонким и сладким, как вода из ручья в жару. Альфонс в ужасе обернулся — не хватало еще, чтобы их с Мэй первая встреча через четыре года прошла именно так, когда он весь в крови и изрядно помят в железных объятиях Зампано!

И точно, это была Мэй: повыше ростом, но все такая же маленькая. И… и…

Ну, она была попросту прекрасна.

Альфонс, разумеется, не заметил ни оторванный рукав, ни следы от пороха на рукавах, ни заплаканное, грязное лицо. Все, что он видел — это девушку, которой писал десятки писем, и она смотрела на него с выражением то ли паники, то ли злости на лице, а где-то в толпе, по площади, уходил неизвестный убийца…

— Мэй! — набросился на нее Альфонс. — Ты чего… ты кем себя считаешь?! Прочь отсюда! Хватит меня спасать, без тебя справимся! Тут… а если он…

Мэй поглядела на него огромными, удивленными до неверия глазами и медленно залилась краской докончиков ушей — а потом развернулась и исчезла среди чужих спин и локтей, как исчезает в мутной весенней воде маленькая щучка.

— Ну ты и дал маху, — пробормотал Джерсо. — Теперь она решила, что ты ее бесполезной идиоткой обозвал.

Альфонс уже и сам понял — но было поздно, Мэй уже было не поймать. А в толпе, где она затерялась, все еще бродил убийца.

10 авг. 1920 г. Рассказывал Х. о Мятеже Генералов и об истории А-с в целом. А. удивлен до крайности. Говорит, что он вот шаман, и то такой глупости никогда не слышал. Говорит, власть — это как попытка рисовать собственной тенью. Сколько ни старайся, тень все равно исчезнет, когда погаснет костер. Ему бы с Р. М. поговорить, интересно, как бы они друг другу понравились? Думаю, кстати, из Р. бы получился хороший шаман.

В Сине есть театр теней. Только там на самом деле не тени: там марионетки, которые просвечивают через тонкий экран. Мне кажется, что Л. крутит императорский двор одной ловкостью рук. И не могу не бояться за М.

Он чуть было не сорвался бежать за Мэй сразу же, но здравый смысл возобладал: она пропала в толпе тут же, и он понятия не имел, куда она могла направиться. Кроме того, здравый смысл подсказывал, что Мэй и жила во дворце — а где еще? Четыре года назад, когда Альфонс расстался с ней, она рассорилась со своим кланом, да так сильно, что перешла жить под защиту императора. А сейчас, когда она официально считалась его невестой…