Ловушка для Сверхновой - Евгений Артёмович Алексеев

облаков, на мгновенье перестав видеть всё вокруг и вот уже белая хмарь расступилась — в окружении унылых серых холмов, поросших редким леском, прорисовались очертания родной базы, смахивающей на огромный стадион, к которому ведут ровные серые ленты взлётно-посадочных полос. Кажется, база открыта всем ветрам. Но нет. Сверху её закрывала крыша из прозрачного графена, самого прочного на Земле материала, толщиной в атом. Как-то пытался к нам проникнуть нарушитель. Думал, что шутя пролетит насквозь — графен выдержал удар, а незваного гостя размазало в кашу. Даже определить тип летательного аппарата не смогли.

— Я — Сокол, вызываю Скалу. Разрешите посадку.

— Разрешаем! Разрешаем! — совсем не по форме со смешком ответил высокий мальчишеский голос.

Развлекаются, долбоебы хреновы. Конечно, общение с диспетчером по связи — анахронизм. Они все равно уже заметили меня на радарах и передали в бортовой компьютер координаты той ВПП, куда я должен сесть. Но раз по уставу обмен сообщения предусмотрен, он должен быть таким, как положено, без всякой самодеятельности. Распустил я своих ребят.

Я выключил ручное управление, и теперь уже компьютерная система повела мой космолёт по идеально ровной глиссаде до посадочной полосы. И я, откинувшись в кресле, лишь следил за параметрами приборов. Сброс скорости, шасси коснулись пластобетона с такой мягкостью, что я даже не почувствовал толчка, не говоря об ускорении. На экране ровно, как часовой на посту, застыло значение в один-же. Обыватель представить не может, как трудно посадить подобную махину. Да вообще посадка — сложнейший элемент пилотирования.

И каждый раз меня охватывала зависть к интеллекту системы, которая может вот так легко, мягко, без усилий сделать то, что отнимает у меня тонны нервов, и гложет беспокойство, что когда-нибудь она заменит меня полностью. И я пополню ряды паразитов, тех, для кого и создают ненужные рабочие места, только, чтобы они не сошли с ума от безделья. Самая страшная пытка — выполнять никому не нужную работу.

Космолёт остановился прямо перед воротами, ведущими на базу. Я спустился по приставной лесенке, спрыгнул вниз. Как всегда промелькнула жалость, и какое-то странное чувство потери — надо расстаться с моим летуном. Вот высокие ворота разошлись, словно неведомые силы втянули их в стены. Космолёт затащило внутрь, а я прошёл через КПП на базу, миновал узкий тёмный коридор, где по мне раз десять проехался луч сканера. И вышел уже на поле, расчерченное яркими огоньками на сектора. Приземистые ангары, выкрашенные ядовито-зелёной краской, казармы. Массивные очертания космолётов, вдавленных своей тяжестью в пластобетон. И в центре — высокая башня диспетчерской вышки, которую венчал словно глаз циклопа, присматривающий за Вселенной — огромный телескоп.

В моей комнате сразу направился к громоздкому сейфу, набрал код и с трудом отодвинул тяжеленную дверцу, которая открылась с таким скрипом, словно ворота средневекового замка.

Здесь, на полочках, я хранил своё сокровище — коллекцию часов. Такие штуки, как наручные часы давно исчезли из употребления, а я просто влюбился в их совершенство, когда увидел случайно у одного парня. Вначале я не разбирался в них, но потом понял, как отличать реплики, то есть копии, и настоящие часы. Те, которые порой стоили целое состояние. И я гонялся за ними по аукционам, разыскивал в ломбардах, в запасниках старых музеях, которые за ненадобностью закрыли для посетителей. И сейчас я обзавёлся ещё одним шикарным экземпляром — наручными часами военного лётчика Люфтваффе Второй мировой войны. Невероятная редкость. Ремешок из настоящей кожи почти истлел, если бы не обработка специальным составом, рассыпался бы у меня в руках. Но механизм был в идеальном состоянии. Я аккуратно выложил коробочку с часами, погруженных в особый раствор, который не даст раритету разрушаться дальше, полюбовался пару минут и закрыл дверцу.

Система уже пару минут орала благим матом, пытаясь привлечь к себе внимание, как капризный ребёнок, сообщая, что у меня гость. На голоэкране отразилась долговязая фигура Яна Беккера, моего заместителя. И я впустил его.

— Зачем пришёл?

— Узнать, дали ли добро на зачистку? — Ян присел на краешек стула.

— Выпить хочешь?

Я подошёл к встроенному бару, вытащил отличный бурбон Блэнтон'с.

— Я не пью. Вы знаете, полковник, — пробурчал Ян. — Так как там?

— Никак. Всё по-прежнему. Никитин отказал.

Разлил темно-янтарный напиток по стопкам. Ян неожиданно, и скорее автоматически, протянул руку, взял стаканчик и сделал жадно глоток, закашлялся. Я опрокинул стопку в рот, бурбон приятно обжёг пищевод, добрался до желудка, оставив потрясающее послевкусие, наполненное сладостью апельсина, с оттенкамивишни, мёда и дубовой бочки.

— Тогда я уйду из отряда, — выпалил Ян.

— Ты спятил? Я не отпущу тебя. И не думай!

Парень качнулся туда, обратно, собираясь с мыслями, бросил на меня невидящий взгляд, в котором было столько тоски и боли, что сердце сжалось, пропустив пару ударов.

— В чём дело, черт возьми?

— Полковник, я боюсь за мать и сестру.

— Из-за чего? — смысла задавать этот вопрос не было, я и так прекрасно знал ответ. Но всё-таки я ждал, когда Ян наконец-то сможет объяснить всё сам, но парень молчал. — Им угрожают эти говнюки из секты? Так? Давай, Ян, не жмись.

Он не ответил, но его взгляд ответил «да».

— Хорошо, давай мы перевезём твою мать и сестру сюда, на базу. Они будут в безопасности здесь.

— Нет, — покачал головой Ян так безнадёжно и устало, что я понял, он думал над этим много-много раз и отказался от этой мысли. — Мама… она не поедет. Тяжело ей. Она там… В общем привыкла. И я не хочу её пугать. Она не знает. Лида, сестра моя, ничего ей пока не сообщала. Все угрозы эти прятала. Вот…

Он вытащил из кармана свёрнутый кусок плотной бумаги с наклеенными кое-как буквами разного размера, вырезанными из картонных упаковок продуктов. Я развернул и скрипнул зубами, хотя видел эту гадость не раз. Все эти идиотские лозунги и угрозы. Сам находил их много раз, но просто выкидывал.

Я мог бы сказать парню, что решу этот вопрос в течение недели. Что сам лично вылечу на истребителе и разнесу ракетами к чертям собачьим лагерь этих ублюдков. Но я не верил в это до конца, а врать не хотел.

— Хорошо, Ян. Давай сделаем так. Дам тебе неделю на размышление. Если через неделю ничего не изменится, ну что ж. Уйдёшь из отряда. Согласен?

Он помолчал, явно собираясь с мыслями. Потом взглянул в моё лицо и, видимо, нашёл в нем ответ на вопрос, которого так ждал. И слабо, едва заметно улыбнулся.

Приняв душ, я решил пойти в офицерскую столовую. В горле пересохло,