Ларк-Райз - Флора Джейн Томпсон

большаков тратится чересчур много денег, ведь их время уже прошло; теперь они нужны лишь сельским жителям, чтобы попасть в соседнюю деревню. Иногда детям и их матери попадался навстречу торговый фургон, доставлявший товары из рыночного городка в какое-нибудь загородное поместье, докторская двуколка или щегольская коляска представителя пивоварни; но нередко семейство из Ларк-Райза проходило по большаку целую милю и обратно, не увидев ни единого колесного средства передвижения.

У живой изгороди мелькали белые кроличьи хвостики; прямо под ногами у детей, заставляя их вздрагивать, перебегали дорогу горностаи – стремительные, бесшумные, неуловимые создания; по дубам скакали белки, а однажды дети даже увидали спящую лису, свернувшуюся калачиком в канаве, под густой завесой плюща. Над высокой луговой травой там и сям порхали или застывали, трепеща крылышками, стайки маленьких голубых бабочек, в белых цветах клевера жужжали пчелы, и надо всем царило глубокое безмолвие. Казалось, дорогу проложили много столетий назад да и позабыли о ней.

Детям дозволялось вволю носиться по травянистым обочинам, местами шириной с небольшой луг. «Держитесь дерновины, – кричала им мать. – Не выходите на дорогу. Держитесь дерновины!», и прошло много лет, прежде чем Лора поняла, что под дерновиной мама имела в виду те самые обочины.

Для Лоры не составляло труда «держаться дерновины», ведь там росли цветы, невиданные в деревне: очанка и колокольчик, закатно-пурпурная наперстянка и ярко-синий цикорий с похожими на жесткую проволоку стеблями.

В одной небольшой придорожной лощине можно было найти грибы, маленькие шампиньоны с капельками росы на холодной молочно-белой поверхности. Лощина находилась в самой дальней точке их обычного маршрута; поискав в высокой траве грибы, неважно, наступил их сезон или нет – дети никогда не теряли надежды, – они поворачивали назад, так и не доходя до следующей дорожной вехи.

Раз или два в лощине они обнаруживали нечто гораздо более волнующее, чем любой гриб, – стоянку цыган. Поставив в лощине свой раскрашенный фургон, те распрягли и пустили пастись несчастную, похожую на скелет клячу, развели костер и повесили над ним котелок, словно вся дорога принадлежала им. Мужчины тесали колья, женщины расчесывались или плели сетки для капусты, а вокруг них праздно валялись на земле детвора и собаки. В лощине кипела непонятная, дикая жизнь, чуждая деревенским ребятишкам, завораживающая, но и пугающая.

Заметив цыган, дети пятились и прятались за спину матери и за коляску, поскольку в здешних краях бытовало поверье, согласно которому однажды, много лет назад, цыгане украли из соседнего села ребенка. Даже при виде остывшего цыганского кострища по спине у Лоры бежали мурашки: почем знать, может, эти бродяги и сейчас скрываются поблизости, замышляя недоброе против нее самой? Мама смеялась над ее страхами и говорила: «Слава богу, у них своих детей предостаточно», но Лору это не успокаивало. Ей никогда не нравилась игра, в которую играли деревенские дети, возвращаясь домой из школы. Кто-нибудь из ребят забегал вперед и прятался, а остальные не торопясь шли за ним, взявшись за руки и напевая:

Только б не попался нам цыган по дороге!

Только б не попался нам цыган по дороге!

А когда они доходили до тайного места и мнимый «цыган» выскакивал и хватал того, кто оказывался ближе, Лора непременно визжала, хотя и понимала, что это всего лишь игра.

Но во времена тех давних прогулок к возбуждению примешивалась лишь малая толика страха, потому что рядом находилась мама в чудесном бледно-желтом платье с рядами коричневой бархатной тесьмы, нашитой на подол длинной юбки, стоявшей торчком, будто колокол, и одной из своих лучших шляпок, украшенной жимолостью. Маме еще не исполнилось тридцати, и она, с ее ладной маленькой фигуркой, цветущим лицом и волосами, которые при одном освещении казались каштановыми, а при другом золотистыми, до сих пор была очень хорошенькой. Позднее, когда семья разрослась, хлопот стало невпроворот, розовые щеки поблекли, а остатки добрачного гардероба износились, эти прогулки прекратились; но к той поре Эдмунд и Лора уже подросли и сами могли гулять где угодно, и, хотя по субботам и в школьные каникулы брат с сестрой предпочитали уходить подальше в поле, иногда они отправлялись и на большак, чтобы прыгать через дорожную веху и лазить вдоль живой изгороди в поисках ежевики и диких яблок.

Однажды, еще в раннем детстве, дети гуляли там с гостившей у них тетей; Эдмунд и Лора, оба в чистой, белой, накрахмаленной одежде, держали ее за руки. Брат с сестрой немного стеснялись, так как не помнили свою родственницу. Она была замужем за строительным подрядчиком, жила в Йоркшире и нечасто навещала своего брата и его семью. Но племянникам она понравилась, хотя Лора уже чувствовала, что маме гостья не по душе.

По словам матери, на ее вкус, Джейн была чересчур франтовата и «разряжена». В то утро, пока багаж ее еще не прибыл с вокзала, на ней был дорожный костюм: длинное гофрированное серо-голубое платье с фартучком, обхватывавшим юбку спереди, уходившим за спину и пышными складками лежавшим на турнюре, а на голове – крохотный ток, целиком сделанный из бархатных фиолетовых анютиных глазок.

Длинная юбка гостьи шуршала по травянистым обочинам; но всякий раз, когда они переходили пыльную дорогу, тетушка отпускала руку Лоры, чтобы приподнять подол, и восхищенному взору девочки открывалась пышная лиловая нижняя юбка. Когда она вырастет, решила Лора, у нее будут точно такое же платье и нижняя юбка.

А вот Эдмунд нарядами не интересовался. Будучи мальчиком воспитанным, он пытался поддерживать беседу. К тому времени, как компания приблизилась к дорожной вехе, Эдмунд уже показал тетушке место, где они нашли дохлого ежа, куст, где по весне свил гнездо дрозд, и сообщил, что доносящийся до них отдаленный шум издает поезд, едущий по виадуку.

– Тетя Дженни, – спросил мальчик, – какой он, Оксфорд?

– Ну, там сплошь старые здания, церкви и колледжи, где учатся сыновья богачей, когда вырастают.

– И что они там изучают? – осведомилась Лора.

– О, наверное, латынь, греческий и всякое такое.

– Они все там учатся? – серьезно спросил Эдмунд.

– Ну, нет. Некоторые едут в Кембридж; там тоже есть колледжи. Одни поступают сюда, другие туда, – произнесла тетушка с улыбкой, подразумевавшей: «Что эти малыши захотят узнать теперь?»

Четырехлетний Эдмунд на несколько мгновений задумался, а затем поинтересовался:

– В какой колледж пойду я, когда вырасту, в Оксфорд или Кембридж? – И выражение простодушной уверенности на его личике заставило тетушку сдержать смех.

– Колледжа тебе не видать, мое бедное дитя, – объяснила она. – Сразу после школы тебе придется пойти работать; но, будь моя воля, ты поступил бы