Пропавшее кольцо императора. III. Татары, которые монголы - Роман Булгар

Обычно подобной демонстрации вполне хватало, но на этот раз лицо Тикбула в ответ исказилось свирепой ненавистью, узловатые пальцы его рук сжались в кулаки, что уже недвусмысленно свидетельствовало о том, что подельник подчиняться не намерен.

На миг ослепленный вспышкой ярости, Телсез шагнул вперед, чтобы схватить взбунтовавшегося напарника, перехватить его тело руками, оторвать от земли, перевернуть в воздухе, бросить его наземь и выбить из него злые намерения. Но Тикбул, зная силу напарника, бороться с ним и не собирался. В его правой руке сверкнул нож, и холодное лезвие мягко вошло в брюшину и с хрустом в ней провернулось.

– Ы-ы-ы! – изумленный пронзившей его болью, замычал Телсез.

Схватившись рукой за живот, бледнея, увидел он, как сквозь сжатые пальцы проступила алая, быстро темнеющая и густеющая влага.

Ноги предательски ослабели, подкосились, он весь осунулся вниз, чувствуя, как перед глазами побежал, набирая скорость, темнеющий берег, разгоняясь, начал переворачиваться.

– А-а-а! – лежавшая всего в двух шагах и все видевшая, Баргуджин-гоа онемела от произошедшей на ее глазах ужасной трагедии.

Ее юное сердечко буквально разрывалось от цепенящего страха и от дикого ужаса. Увиденное своими глазами коварное и подлое убийство никакой надежды на собственное спасение ей не оставляло. Если этот дикарь так жестоко расправился со своим товарищем, то ее саму ничего ладного не ждет. Сперва хладнокровный убийца вдоволь поизмывается над беззащитной жертвой, а потом лишит ее жизни…

– А-а-а! – разнесшийся по лесу отчаянный крик всполошил всех его обитателей, растревожил птиц, стаями закруживших над вершинами.

Вопль заставил Хорилартая ускорить шаг, но не лишил охотника присущей ему осторожности. Быстрее заскользил он по земле, мягче и пружинистей стала его походка. Впереди блеснула светлая полоска, и он, пригнувшись, выглянул, раздвигая рукой густую листву…

Вытерев лезвие ножа об край одежды убитого им напарника, Тикбул хищно прищурился, и по кругу полетели раскаты его истерического смеха, обдали девушку новой волной леденящего душу страха.

Плохо соображая, но стремясь любыми способами покинуть гиблое место, Баргуджин-гоа, извиваясь своим худеньким и гибким тельцем, поползла, царапая в кровь об прибрежную гальку нежные пальчики, сдирая кожу с ладоней. Безотчетное желание спастись подгоняло ее.

– Куда, дивана?! Убью! – увидев, как ускользает его жертва, Тикбул недоуменно моргнул, но быстро успокоился.

До берега далековато для того, кто ползет со связанными руками и ногами. Он в два-три хороших прыжка сможет ее догнать. А потому из-за подлого желания продлить ее невыносимые душевные и физические терзания, он неслышно ступал за нею, наслаждаясь видом ее мучений.

– Попалась, дивана! – когда до воды осталось с десяток его широких шагов, он схватил девушку за ногу, потянул на себя.

Переворачиваемая на спину, Баргуджин-гоа отчаянно закричала:

– А-а-а!

В один миг она осознала, с обреченностью поняла, что все оказалось напрасно. Ее отчаянная попытка спастись, уйдя навечно в воду, была тщетна. Ей никуда от своей страшной судьбы не убежать. Ей этого не позволят. Лицо насильника приближалось, она крепко зажмурила глаза, пронзенная дрожью обмякла, готовая к самому наихудшему…

Теперь у Хорилартая не оставалось сомнений в намерениях человека на берегу. И он успел упрекнуть себя за то, что не выстрелил в степняка, пока тот шел во весь рост и представлял собой очень удобную мишень.

А теперь он боялся, что стрелой ненароком угодит в беззащитную девушку. Бормоча сквозь зубы безмолвные проклятия, он неслышной тенью метнулся к клубку двух тел, туго сплетшемуся возле берега.

– Гы-гы! – довольно урча, Тикбул подрагивающими от нетерпения руками разодрал тонкую материю, обнажил девственно-белую грудь и восторженно заверещал, увидев перед собой два нежно-розовых соска, возвышающихся над упругими выпуклостями.

Облизнув пересохшие губы, он шершавым язычком коснулся одного из двух острых комочков нежной плоти, с торжествующим восторгом ощущая, как от его прикосновения девчонка дернулась всем телом…

Накатывалась на пологий берег очередная волна, шурша и пенясь, а затем медленно отступала, слизывая с гальки принесенный самой же песок, перекатывая маленькие камушки, увлекая их назад, на глубину.

Тихий шум прибоя позволил охотнику неслышно приблизиться и нависнуть над насильником. Схватив его за волосы, Хорилартай изо всех сил ткнул степняка лицом в песок.

– У-у-у! – взвыв от тупой боли, Тикбул попытался вывернуться, но сник и затих оглушенный новым сильным ударом.

Он не шевелился и не подавал признаков жизни, пока охотник ловко обвязывал и крепко опутывал его ноги, перевернул на живот, завел руки за спину, затянул на запястьях петлю, протянул свободный конец к ногам, продел через ремешок и свел воедино конечности насильника.

Довольный придумкой Хорилартай повернулся к девушке, распутал ее руки, затем ноги. Движимый неясным и плохо осознанным самим собой, взявшимся из глубины души ощущением ранее не ведомого ему чувства простого человеческого сострадания, охотник мягкой материей осторожно вытер окровавленные девичьи губы, горячо и успокаивающе зашептал на непонятном для Баргуджин-гоа языке:

– Не плачь, бала, все позади, я тебя никому в обиду не дам…

По сравнению с тем, что ей довелось услышать за последние дни и недели, непонятая ею фраза показалась несчастной девушке верхом красноречия, и она благодарно закивала головой, залепетала на своем языке, показывая, как она рада тому, что ее избавили от мук.

– Он… – она протягивала в сторону Тикбула подрагивающую от еще не покинувшего ее ужаса руку. – Он хотел меня… хотел…

Невольно, помимо ее сознания, не успевшего отойти от пережитого смертельного ужаса, в душе ее, истерзанной переживаниями последних дней, поднималось горячее чувство признательности. Но она не знала, что может сделать для того, чтобы отблагодарить своего избавителя за свое чудесное спасение, и от этого чувствовала себя жутко неудобно.

В подсознании заплескалась мысль о том, что ей нужно задобрить человека. Чтобы он потом не стал поступать с нею так же плохо, как и двое степняков, один из которых издох, подло убитый собственным же подельником, а второй, очнувшись, пялился на них, сверкая своими глазами, обезумевшими от страха, замешанного на ненависти и ярости.

Баргуджин-гоа вся содрогнулась, когда вдруг подумала о том, что ненавистный ей Тикбул коварным образом сможет договориться со связавшим его незнакомцем, и тогда ей наверняка уже придет конец.

– Он… он… – девичий рот исказился в жалостливой гримасе.

Протягивая руку, Хорилартай с нерешительной нежностью провел ею по густым волосам, не зная, как пленница воспримет его неуклюжую ласку. Он давно был женат, но большого опыта общения с женщинами у него не было, особенно с такими красавицами, что он успел заметить сквозь проступившую белизну на лице и остатки болезненной гримасы.

Безотчетно кинувшись на выручку, он не успел подумать о том, что будет дальше. Как поступить ему с оставшимся в живых степняком?

Отпустить на все четыре стороны? Но тогда тот начнет мстить за эту нанесенную ему обиду. Степь она только с виду кажется большой, и не всегда можно в ней затеряться. А особенно им, лесным охотникам.

Убить? Не совсем честно по отношению к безоружному человеку и к тому же связанному. Устроить честный поединок?

Но к чему ему самому второй раз снова испытывать свою судьбу, которая была к нему в первый раз столь благосклонна?

А если на этот раз Небесные Боги возьмут и отвернутся от него, неблагодарного, сильно и всерьез рассердившись за его бестолковость и неумение правильно распорядиться их расположением?

Но больше всего его волновал вопрос о том, что ему потом делать с девчонкой. Если посудить, то он добыл ее в честном бою, а потому она сейчас всецело должна принадлежать ему. Правда, она еще пока мала, но скоро может стать ему второй женой. Но, с другой стороны, издалека заметно, что эта чужестранка родом из богатой семьи, в хозяйстве будет бесполезной обузой. И это не самое главное. А если везли ее какому-то хану, и ее начнут везде искать? И если найдут у него, что он ответит?

Не сумев толком ответить ни на один свой вопрос, охотник решил начать с обычного и традиционного для монголов приветствия, чтобы продемонстрировать свою доброжелательность и расположение.

– Ы-ы-ы! – неловко ткнувшись головой вперед, он неожиданно для Баргуджин-гоа облизал шершавым языком почти всю ее щеку.

Поняв его по-своему и неправильно истолковав, она зажмурила глаза и, решив, что пусть уж случится то, что и должно было рано или поздно произойти, она и сама потянулась губами к мужскому рту. Насмерть напуганная всем уже случившимся с нею, девушка решила, что своим покорным поведением она сможет задобрить лесного охотника…