Вторая жизнь Эми Арчер - Р. Пейтман

И кажется, никогда Либби не ощущала это так сильно, как в 1999 году, когда в последний день уходящего тысячелетия мы оказались на грандиозном рубеже. С последним ударом часов в полночь она переставала быть ребенком, становилась – официально – почти взрослой, и шумные толпы по всему миру праздновали это вместе с ней.

Компания ее школьных друзей праздновала Новый год в Эдинбурге, и девушка упросила родителей отпустить и ее тоже.

– Мы побросали сумки в каком-то унылом пансионе возле Лита и провели остаток дня, шатаясь по барам. Когда добрались до Принцесс-стрит, я была уже готовая. Все вокруг только и делали, что совали друг другу бутылки. Водка, шампанское, сидр. Чего я там только не пила! Голова пошла винтом. Сидевший рядом парень на выпивку не скупился. Шнапс из его бутылки обжигал горло.

Она уже не помнит, как звали того парня, но у него были ясные глаза, чуть раскрасневшееся на морозе лицо, теплый голос и смех.

– Я здорово запала на него, хотя в таком подпитии уже кто угодно показался бы красавцем. Было хорошо, пока выпивка, жара и толпа не доконали. И захотелось уйти.

Парень взял ее за руку и вывел из толпы. В конце концов они очутились у него в номере отеля с видом на замок и на шумное празднество на Принцесс-стрит.

– К тому времени я уже немного протрезвела. Эдинбургский воздух прочищает голову так же хорошо, как виски ее затуманивает. Я и тот парень со шнапсом оказались в одной постели. – Она наклоняется ко мне – руки на коленях, лицо нахмурено. – Это был мой первый раз, но я уже какое-то время пила таблетки, так, на всякий случай. И к тому же он надел презерватив. Я сначала думала: просто не повезло. Теперь-то знаю: я все равно забеременела бы, несмотря ни на что. Как бы мы ни осторожничали, судьба была против. – Она глубоко вдыхает и продолжает рассказ. – Мы занимались любовью, когда начался отсчет секунд до полуночи. Крики и свист за окном стали громче. Толпа скандировала: «Десять, девять, восемь…» И… Бабах!

Комната замерцала голубыми и белыми огнями, в ней боролись свет и тьма. Небо взорвалось яркой разноцветной шрапнелью.

Либби и не знала, что в тот же миг в ней тоже взорвалось кое-что – тихо, незаметно – и что эхо этого взрыва и его последствия скоро дадут о себе знать и останутся с ней навсегда.

Слушаю ее рассказ о ночи Миллениума – и в голове раскручиваются собственные воспоминания.

Я так часто заново проигрывала эту ночь в голове, что она вся истрепалась и выцвела, как старая пленка. Воспоминания перескакивают, толкаются, путаются, натыкаются друг на друга, и в конце концов я уже не могу разобрать, где между ними грань. Иногда начинаю сомневаться, существовал ли в реальности эпизод, который я помню так отчетливо, а другие, те, что я наверняка просто навоображала, кажутся до ужаса реальными.

Помню, следила по телевизору за тем, как входит в мир новое тысячелетие. Помню, как туземцы из Вануату в юбках из травы играли приветственные песни на морских раковинах, помню, как потрескивали и шипели кусочки льда в моем крепком джин-тонике. Вкус соленого кренделя на языке.

Помню раздражение в голосе Брайана, когда я позвонила ему на работу, чтобы напомнить, что сегодня у него короткий день.

– И пожалуйста, не забудь купить шампанского, – сказала я. – Не можем же мы прийти на вечеринку к твоему самому крупному клиенту с пустыми руками.

– Не забыл, – недовольно пробурчал муж. – Я в состоянии выполнить простые инструкции, знаешь ли.

– Знаю. Ты же долго не задержишься? Пробки будут дикие, судя по тому, что творится возле парламента и на набережной.

– Мы почти закончили, – коротко ответил он. – Еще куча времени. Сколько там ехать до Патни, боже ты мой!

– Не до Патни, а до Ричмонда. Почему у тебя такие вещи никогда в голове не задерживаются?

Помню, что часы на стене в кухне показывали десять минут второго. Я не забыла пробежаться по своему контрольному списку дел: закончить уборку в доме, разобрать постиранное белье, принять ванну, сделать прическу и макияж, пришить новую пуговицу к вечернему платью, погладить рубашку Брайану, приготовить легкий ужин – стейки из тунца с базиликом и помидорами, завернуть в подарочную бумагу роскошные конфеты, которые я купила на рынке «Боро» в подарок хозяйке дома, куда мы собирались в гости. Помню, как подумала: хорошо, что Эми ночует у Даны, а то мне некогда волноваться еще и из-за того, что приготовить ей к чаю, или следить за тем, чтобы она поела.

Помню, как оборвала зубами нитку, которой пришивала пуговицу к платью. Как в голове отозвался резкий хруст и как игла уколола меня в ладонь. Помню, что было половина третьего – на это время я договорилась с родителями Даны, что кто-то из них заберет Эми с Даной с детской площадки и отведет домой.

Помню оловянно светящиеся сумерки в окне, когда заканчивала уборку в ванной, готовясь залечь в пенную воду и долго-долго отмокать. Помню, как яростно терла края ванны, как задела рукой кусок пемзы и он полетел через всю комнату, помню паутину трещин на зеркале. Помню, как лежала в ванне и думала: хорошо еще, что я не суеверна – семь лет неудач ни к чему. А зеркало куплю новое во время январских распродаж.

Помню, как взорвался один из первых фейерверков – вспышка яркого света в быстро темнеющем небе. Помню, как злость постепенно нарастала, словно боль от ожога крапивой, потому что Брайана все не было и не было.

Помню, как зазвонил телефон в четыре пятнадцать, и я резко ответила: «А теперь какие у тебя отговорки, Брайан?» Помню неловкое молчание, а потом на другом конце линии сказали, что это миссис Бишоп, и спросили, придет ли все-таки Эми к ним ночевать.

– Она разве не у вас?

– Нет. Дана говорит, что они поссорились, вот я и подумала: может быть, Эми теперь не придет.

– Так вы не забрали ее?

– Не пришлось. Дана пришла сама и сказала, что Эми тоже домой отправилась. Бог знает что они там не поделили, но сейчас Дана говорит, что никогда больше не хочет видеть Эми.

Знать бы, преследуют ли теперь Бишопов те вырвавшиеся сгоряча слова, как преследуют меня.

Помню внезапный резкий холод, когда вышла на улицу посмотреть, не идет ли Эми. Помню прохожего с бутылкой и праздничным колпаком на голове – он пожелал мне счастливого Нового года. Я пробормотала то же самое в ответ.

Помню черную пустоту за открытыми воротами парка, свой страх перед тем, что может лежать в кустах, через которые предстояло пройти по пути к детской площадке. Помню, как подумала, что Эми, наверное, тоже страшно сейчас. Помню, как кричала, звала ее по всему парку и мой крик тонул в хлопках и свисте фейерверков и праздничном вое автомобильных гудков.

Помню, как вернулась домой, чтобы взять фонарик из ящика кухонного стола, и как вместо этого подняла телефонную трубку. Услышала сигнал голосовой почты Брайана и решила, что он уже едет домой на метро. Или не отвечает, потому что завернул в паб выпить по пинте с коллегами.

Помню, как звонила другим подругам Эми, подряд, по списку, словно учительница на перекличке, и мысленно ставила галочки. Помню их родителей, заверявших, что Эми непременно вернется, нужно только немного подождать, ведь дети часто за игрой забывают о времени.

Помню, как мой палец завис над цифрой 09 на телефонной трубке, как я почти не верила, что собираюсь нажать на нее три раза. Помню, как подумала, что это бессмысленно, что зря накручиваю себя и только понапрасну отниму время у полицейских. Она объявится в тот самый миг, как я начну звонить, еще и разозлится на меня за то, что я такая паникерша.

Люди по всему миру смотрели на часы, но никто не глядел на них так пристально, как я. Время сделалось свинцовым. Тяжелым от отчаянного ужаса. Помню, как затрещали на огне выкипевшие до дна кастрюли. Резкий запах дыма. Помню, как твердила себе, что нужно успокоиться и перестать паниковать, что наверняка этому найдется разумное объяснение. Помню, как пыталась и не могла представить какое же.

Помню глухой стук собственного сердца при звуке повернувшегося в замке ключа, и то, с каким разочарованием смотрела на Брайана, и как по коридору поплыл запах пива.

– Не пялься на меня так, – огрызнулся он. – Ну, выпил немного. Подумаешь. Новый год все-таки. Новый век наступает. Новое тысячелетие. Все равно на такси поедем.

Помню, как он сердито уставился на меня, когда мои глаза наполнились слезами.

– Ну что опять? – Лицо мужа закаменело. – А, блин! Шампанское. Сейчас схожу куплю. – Он развернулся и стал возиться с дверным замком. – Господи, Бет, ну уж из-за этого точно не стоит психовать! Из-за какого-то шампанского!

– Дело в Эми, – сказала я. – Она не вернулась домой.

– Так она же у Даны?

Помню, как изумилась тому, что он все-таки умудрился запомнить хоть часть нашего уговора. Как при этой мысли хлынули слезы. Помню, как странно было, когда муж снова обнял меня, помню влажность его щеки и запах сигаретного дыма.