Ливонская война: Забытые победы Ивана Грозного 1558–1561 гг. - Виталий Викторович Пенской

вызвано не в последнюю очередь тем, что центр экономической жизни Европы сместился на северо-запад, в бассейн Северного моря и прилегающих к нему регионов.

Это имело чрезвычайно важные последствия: с переносом центра из жаркого и солнечного Средиземноморья на холодный и туманный северо-запад Европы здесь стала формироваться новая «мир-экономика». Востоку Европы в ней отводилась роль сырьевого, аграрного придатка. Растущая экономика северо-западной Европы требовала все больше хлеба, мяса, шерсти, сала, льна, пеньки, смолы, леса, металлов, и торговля этими товарами начала приносить все большую выгоду. И совсем не случайно во второй половине XV – начале XVI века обострилось противостояние Польши и Тевтонского ордена.

Победив Орден и получив широкий доступ к Балтике, Польша постепенно превратилась в один из важнейших источников сельскохозяйственных товаров и сырья для северо-западной Европы. С началом XVI века экспансия польских Ягеллонов на Балканах постепенно угасла, и их помыслы стали обращаться на север. Подчинение Пруссии не только дало им в руки выход к Балтике, но и позволило включиться в формирующуюся новую экономическую систему на правах поставщика хлеба и других сельскохозяйственных товаров. Вслед за Польшей подтягивалось и Великое княжество Литовское, магнатерия которого, равно как и шляхта, также хотела вкусить своей доли «пирога».

Рижский архиепископ Вильгельм Гогенцоллерн

Ливония, с ее развитым сельским хозяйством, богатыми городами и отлаженной системой торговых связей, была неплохим прибавлением к Пруссии. Еще в 1526 году прусский герцог Альбрехт предложил было своему сюзерену, Сигизмунду I, поделить Ливонию с московитами. Тогда эта идея не нашла поддержки у польского короля – хотя сам по себе замысел прибрать к рукам Ливонию в Польше начал обсуждаться еще с 1422 года. Однако прусский герцог в этом акте был заинтересован уже хотя бы потому, что в таком случае он мог бы опереться на польском сейме на поддержку ливонского дворянства. Поэтому он раз за разом поднимал этот вопрос в переписке сперва с Сигизмундом Старым, а потом и с его сыном и преемником Сигизмундом II. Наконец, капля по капле, но вода подточила камень. Осенью 1552 года Альбрехт встретился с польским королем и договорился о том, что разработает соответствующий план «инкорпорации» Ливонии в состав польско-литовского государства.

Прошло еще три года, прежде чем подвернулся удобный случай. Брат Альбрехта Вильгельм, архиепископ рижский, согласился сделать своим заместителем и преемником-коадъютором юного Кристофа Мекленбургского, брата тамошнего герцога Иоанна Альбрехта. Орден был категорически против, но в поддержку Кристофа неожиданно выступил Сигизмунд II, «вспомнивший» о том, что еще в XIV веке король Польши Казимир Великий был пожалован императором Священной Римской империи Карлом IV титулом «протектора» Рижского архиепископства. Альбрехт Прусский, стоявший за спиной Сигизмунда, мог с удовлетворением потирать руки – Польша и Литва, неважно, порознь или вместе, втягивались в ливонские дела, а отсюда было уже недалеко и до воплощения старого замысла «инкорпорации».

Вспыхнувшая в 1556 году «война коадъюторов» ускорила развитие событий. Условия Позвольского мира и «секретных протоколов» к нему, чрезвычайно выгодные для Сигизмунда, усилили зависимость Ливонской «конфедерации» от польско-литовского государства. Однако, заключив Позвольские соглашения, Сигизмунд II и орденский магистр фон Фюрстенберг, сами того не желая, открыли «ящик Пандоры». Августовский «блицкриг» Сигизмунда, вынудивший Орден подчиниться одной только военной демонстрацией, показал всю слабость Ливонской «конфедерации». Это не могли не отметить в Москве, где вот уже несколько лет пристально наблюдали за развитием событий в этом, казалось бы, богом забытом уголке мира.

Ливонский узел: московский интерес

Предпосылки московского участия в борьбе за ливонское наследство имеют не менее долгую и не менее – если не более – яркую историю, чем участие в конфликте польско-литовской стороны. Рост напряженности на псковско-ливонском пограничье, а также экономические интересы московских торговцев на западном направлении обострили отношения между Ливонией и Московским государством. В 1501 году противники наконец взялись за оружие.

Хвост вертит собакой

Московские великие князья давно рассматривали и Псков, и Новгород как свои «отчины», но до поры до времени были вынуждены ограничиваться лишь тем, что тамошняя правящая элита формально признавала их суверенные права как великих князей. Слишком много было проблем у московских Калитичей, слишком тяжело и трудно «собирались» русские земли под их руку. Да и внутри московского дома все было не так гладко: междоусобица между Василием Васильевичем, внуком Дмитрия Донского, и его дядей Юрием (и его сыновьями Юрьевичами – Василием и Дмитрием), длившаяся четверть века, принесла немало бед и надолго приостановила процессы пресловутой «централизации».

Польский план Пскова, 1581 г.

Однако нет худа без добра. Противостояние между Василием и Юрьевичами позволило явственно увидеть, кто есть кто. Победивший в схватке Василий II, «перебрав людишек» и укрепив свою власть, обратил взор на северо-запад. В 1456 году он победил Новгород в молниеносной войне, а его сын довел начатое отцом дело до конца. В 1478 году Новгород признал Ивана III своим господином и отказался от внешних атрибутов независимости, сохранив внутреннюю автономию, а в определенной степени – и внешнеполитическую.

В схожем положении оказался и Псков. Правда, в отличие от Новгорода он, как верный союзник Москвы в борьбе с новгородцами, дольше сохранял (хотя бы внешне) свою независимость. Хитрые псковичи нашли способ, как обратить растущую зависимость от Москвы себе на пользу. На протяжении всего XV века напряженность на границе Пскова с его ливонскими соседями непрерывно нарастала. Псковские мужики, сплоченные и хорошо организованные, пользовались тем, что псковско-ливонская граница не была четко демаркирована, и явочным порядком осваивали спорные земли и угодья: рубили лес, ловили рыбу, пахали землю, оттесняя местных хуторян и мызников. За мужиками шел сам Псков, воздвигая на спорных территориях зримые знаки своего присутствия – крепости и церкви. Агрессивные действия псковичей и ответная реакция ливонцев не раз приводили к военным конфликтам, нападениям ливонских ратей на псковские земли и ответным походам псковичей на «немцев».

Именно тогда, в годы этих войн, сложилось понятие пресловутой «юрьевской дани», которую, впрочем, обе стороны конфликта трактовали по-разному. Долгое время эта борьба шла с переменным успехом, хотя чаще перевес оказывался на стороне псковичей. Перевес этот, правда, был довольно хрупок. Чтобы закрепить за собой доминирующее положение на псковско-ливонском «фронтире» и обеспечить себе возможность дальнейшей успешной колонизации и расширения своих владений, Псков решил привлечь к разрешению этих споров Москву.

Вторжение ливонских войск в Псковскую землю. Миниатюра из Лицевого летописного свода

Москва не могла отказать в этом Пскову: его