Индюшка с бриллиантами (Сборник юмористических рассказов) - Христа Пелитев

— Теперь я настоящий великомученик. — Помолчал и добавил: — Те, что за Христову веру страдали, тоже мучились. Они думали, мир лучше станет. А стал ли? Не стал! А почему и кто виноват в этом? Я тебе отвечу. Все виноваты, но никто своей вины не признает и на других кивает: «Это не я, а кто-то другой мне в штаны наложил».

Прервал его Риста Иванчов, который принес газету. Не знаю, где он ее выкопал, но только вся она была в рассоле от брынзы. Зажег он ее, а она больше дымит, чем горит. Дед от дыма чихать стал. Риста выругал ни в чем не повинную газету и затоптал ее. Потом нашел где-то пучок пакли. Но и из пакли ничего не вышло. Она больше чадила, чем горела. Отчаявшийся брадобрей сел отдохнуть, но через минуту хлопнул себя по лбу.

— Солома, вот что нам нужно!

— Конечно, солома, — оживился дед.

Послали меня, так сказать, за надежным горючим материалом. Долго ли принести? Через минуту Риста аккуратно сложил и подровнял пучок, взял его в правую руку и поджег. Подождал, пока солома хорошо разгорится, и поднес ее к многострадальной дедовой бороде. Послышалось короткое «Пуф!». Волосы скрючились и почернели. Риста потер ладонями обгоревшую щетину, и она осыпалась. Одна бровь пострадала, но это были мелочи по сравнению с тем, что дело пошло. Дед был намылен и добрит. Порезанные места еще раз были смазаны самогоном. По такому случаю часть самогона, разумеется, послужила для внутреннего употребления. Затем оба отправились в поле — была жатва.

«Городской брадобрей» спел «Как за лесом дорога вьется», потом «Есть у меня две соседки» и, наконец, «Видел я два бука», но дед не просыпался. Я хотел было его разбудить, но парикмахер сказал:

— Не трогай его, клиентов все равно нет, он мне не мешает, пускай поспит. Иди учи уроки!

— Ладно, — согласился я. Действительно, нужно было делать уроки.

Уходя, я заглянул в окошко парикмахерской. Говорят, что сон — это временная смерть. Если это действительно так, то великомученик блаженствовал в полагающемся ему раю.

Здравка Ефтимова. Свекровь и невестка

Перевод Валерии Миневой

Посвящается В.

Она стояла в дверях моей комнаты и презрительно смотрела на меня. Крупная, величественная женщина с надменным взглядом безжалостно изрекла:

— В трехдневный срок прошу освободить комнату.

Она спокойно и даже победоносно смотрела на меня, как исследователь, который легко может уничтожить обессилевший микроб. Грациозно поправив тронутые сединой волосы, она плавно опустила руку. На губах у нее играла небрежная, высокомерная улыбка. А на улице было холодно и темно, шел снег.

Выдержав ее взгляд, я спросила:

— Почему? — и встала с кровати, слегка расправив плечи, чтобы не казаться совсем маленькой.

— Неужели нужно объяснять?

Я промолчала. В комнате было тихо, слышалось только наше дыхание. Мы смотрели друг другу в глаза.

— Утром мой сын вышел из твоей комнаты.

— Может, вы обознались.

— Наталия! — В устах этой женщины все имена звучат, как проклятие. Почти все называют меня Цили — так звали козу, из которой потом сделали колбасу. В детстве я удивительно походила на эту козу…

— Не смей отрицать!

— Ну, что вы! — воскликнула я. — Разве я когда-нибудь возражала вам! Да, ваш сын действительно вышел. Но он мог выйти и из зоопарка. Неужто тогда всем животным придется уйти оттуда?

Мне хотелось все обратить в шутку, чтобы сбить с нее аристократическую спесь и спокойно лечь спать.

— Тебе хорошо известно, что через неделю у него конкурс, — да, я знала об этом… — Но, может быть, тебе неизвестно, что неделю назад мой сын обручился с Антонией Филиповой.

Наверное, я вздрогнула и очень побледнела — ее лицо осветилось счастьем, а я буквально поперхнулась от неожиданности. Но я сумела овладеть собой и села на табурет. Воодушевившись, она стала мне говорить, что мне бы сначала надо взглянуть в зеркало, на свое веснушчатое лицо, а уж потом обхаживать Николая. Ведь такой опытной особе ничего не стоит обмануть честного, неопытного, незапятнанного, надежного молодого научного работника.

Но такому, как он, подходит милая, отзывчивая, талантливая, способная, влюбленная и надежная девушка, такая, как Антония Филипова.

— Когда состоялась помолвка? — выдавила я из себя.

— В воскресенье, когда ты ездила к своим. Конечно, это не совсем честно, но… Николай должен расти. — Она усмехнулась и с легким поклоном добавила: — Поэтому ты должна освободить комнату.

— Знаю, — оборвала я. Я подошла к ней поближе, чтобы лучше видеть ее глаза. — Мне очень жаль, что вы будете бабушкой моего первого ребенка!

— Что?! — хозяйка отступила назад и уставилась на мой живот. В комнате снова воцарилась тишина. Снег перестал, зажглись фонари. У меня слегка болела голова. Хозяйка машинально поправляла прическу. Мы помолчали.

— Знаешь… Пожалуй, утром я действительно обозналась, — сказала она, поразмыслив. — Это не Николай утром вышел из твоей комнаты.

— Ладно, — промямлила я. — Только сейчас прошу вас, уйдите отсюда. Мне очень неприятна ваша компания.

Хозяйка вся задрожала и двинулась на меня.

— Наталия! — заскрежетала она зубами. — Николай обручился с Антонией… Это правда… Пойми это наконец и убирайся.

Ах, как мне хотелось, чтобы эта женщина провалилась сквозь землю! Я возненавидела ее еще с тех пор, когда она повысила мне квартплату. А когда она испортила титан в ванной, я с трудом ее переносила. А ей было просто невдомек, что я еле сдерживаю себя.

— Наталия… Наталия, — она начала заикаться. — Этот ребенок не может быть от моего сына…

— Разве? Зачем вы так обижаете Николая?

— Но он обручился с Антонией Филиповой… Это ты понимаешь? Через две недели у него конкурс…

Конечно, я все понимала. Вот только, вот только…

— Я не уйду отсюда! — твердо заявила я. И просто восхитилась тем, как я это сказала. Я готова была лопнуть от гордости, какая я смелая. — И вы, гражданка Стоилова, как будущая бабушка, не имеете права выставить меня отсюда среди зимы. Знаю, что вы жестокий человек, но чтобы до такой степени…

Хозяйка потеряла дар речи. В комнате стало тихо.

— В трехдневный срок ты должна освободить комнату, — потребовала Стоилова. Я не ответила. — И ты ее освободишь! — угрожающе повторила она.

Мне хотелось, чтобы ад действительно существовал. Увидеть бы, как ее сажают в котел. Интересно, что растворилось бы сначала — она сама или ее злоба? В соседний котел забралась бы я сама. Любые муки выдержала, только бы увидеть, как она умасливает Сатану и пишет заявления с просьбой перевести ее в другой котел. Вот какой была Стоилова.

— Хочешь, я дам тебе пятьдесят левов, — предложила она. Голос у нее сел, а потом почти совсем пропал. — Может, этого хватит, чтобы…

— Всего пятьдесят? — удивилась я. — Да за такие деньги я и разговаривать с вами не стану…

— Восемьдесят, — неуверенно предложила старая. — И рука у нее задрожала, как магнитная стрелка. А что будет, если сказать сто? Удар, наверное, хватит! А если сто пятьдесят?

— Давайте двести и фазу же съеду! И все проблемы исчезнут вместе со мной! Господи, да не жадничайте же, а то передумаю!

Хозяйка аж позеленела. Онемела и окаменела. Целую минуту сидела, не шевелясь. Минут пятнадцать рылась в комоде, а потом еще долго пересчитывала десятки.

— Быстрее, быстрее, — подстегивала я. — Я молодая, бессердечная и нахальная. Не забывайте, что у меня тоже экзамены…

Она проверила другой ящик. Снова пересчитала деньги. А отдавала, будто от сердца кусок отрывала. Ни слова не сказала, а только обожгла взглядом налитых кровью глаз.

Ничего, очухается. Хотя и не сразу. Ведь двести левов!

Наконец она обрела дар речи.

— Ну, а теперь убирайся!

Надменная и величественная, она с презрением наблюдала за мной.

Вдруг мне стало ужасно неприятно, что я позволила ей говорить со мной так надменно. Ведь я могла бы потрясти деньгами у нее перед носом:

— Ловко же я вас надула!

А потом разжать пальцы и созерцать, как бумажки легко и свободно кружатся в воздухе и падают, а она, перегнув величественный стан, собирает их. Для такого зрелища стоило постараться. Подождать, пока она пересчитает их дрожащими руками. Но… такие, как она, больше всего страдают, когда залезут к ним в кошелек…

— До свидания, дорогая, — сказала я с улыбкой. Ответа не последовало.

Она повернулась ко мне спиной.

Взяв деньги, я оставила поле боя. Поздно, пора ложиться. Если есть где лечь. На лестнице, этажом ниже, я столкнулась с Николаем. Было видно, что он спешил. Перепрыгнув через две ступеньки, он оказался рядом со мной.

— Ты помирилась с мамой?

Как ему только не стыдно смотреть мне в глаза после всего? Я могла бы спустить его с лестницы, но это вряд ли смирило мой гнев, поэтому я отказалась от такой идеи.