Мегрэ и порядочные люди - Жорж Сименон

Фотографы налетели на него, когда он выходил из такси. Репортеры окружили, когда он платил шоферу.

- Ваше мнение, комиссар?

Он жестом отстранил их, пробормотав:

- Когда у меня будет какая-то информация, я вам сообщу. Там, наверху, находятся две убитые горем женщины и было бы гуманнее оставить их в покое.

Но сам-то он не собирался оставлять их в покое. Он поздоровался с полицейским и вошел в дом, который впервые видел при дневном свете, и теперь он показался Мегрэ очень светлым и приветливым.

Он прошел мимо привратницкой с застекленной дверью, завешенной тюлевой занавеской, но, спохватившись, постучал по стеклу и нажал на кнопку звонка.

Как и во всех богатых домах, привратницкая походила на маленькую гостиную с начищенной до блеска мебелью. Раздался голос:

- Кто там?

- Комиссар Мегрэ.

- Входите, господин комиссар.

Голос раздавался из побеленной известью кухни, где консьержка, в белом переднике, надетом на черное платье, засучив рукава, стерилизовала рожки.

Она была молодая, привлекательная, но фигура оставалась еще слегка расплывшейся после недавних родов. Указав на дверь, она произнесла вполголоса:

- Говорите потише, мой муж спит.

Мегрэ вспомнил, что ее муж, полицейский, дежурил прошлой ночью.

- С самого утра меня донимают журналисты, и многие, пользуясь тем, что я отхожу от двери, прорываются наверх. В конце концов муж позвонил в комиссариат и сюда прислали полицейского.

Ребенок спал в плетеной колыбельке, украшенной занавеской с желтыми оборками.

- Есть что-нибудь новое? - спросила она.

Мегрэ отрицательно покачал головой.

- Надеюсь, вы можете подтвердить то, что нам сообщили, не так ли? спросил комиссар, также понизив голос. - Никто не выходил из дома вчера вечером после доктора Фабра?

- Никто, господин комиссар. Я только что говорила это одному из ваших людей, такому толстому, с красным лицом, кажется, инспектору Торрансу. Он больше часа ходил по дому, расспрашивал жильцов. Но сейчас их еще не много, половины нет... Некоторые не возвратились из отпуска. Тюплеры в Соединенных Штатах.

- Давно вы здесь работаете?

- Шесть лет. Я заняла место одной из моих теток, а она проработала в этом доме сорок лет.

- У Жосленов часто бывали гости?

- По правде говоря, нет. Они люди спокойные, обходительные, вели размеренную жизнь. Время от времени к ним приходили на обед доктор Ларю с женой.

И Жослены тоже иногда обедали у них.

Так же, как чета Мегрэ и Пардонов. Комиссар подумал даже, что, наверное, Жослены и Ларю тоже обедали по определенным дням.

- Утром, пока мадам Маню занималась хозяйством, месье Жослен около девяти часов выходил на прогулку. Каждый раз - минута в минуту. По нему можно было проверять часы. Он заходил ко мне, говорил несколько слов, обычно о погоде, брал свою почту и, взглянув на конверты, клал их в карман, потом медленно направлялся к Люксембургскому саду. Он всегда шел спокойным, размеренным шагом.

- Он получал большую почту?

- Пожалуй, нет. Позже, около десяти, пока месье Жослен еще был на прогулке, спускалась его жена, как всегда одетая с иголочки, даже если шла за покупками.

Я ни разу не видела ее без шляпы.

- В котором часу возвращался муж?

- В зависимости от погоды. Если погода была хорошая, он гулял до половины двенадцатого, а то и до двенадцати. Ну а если шел дождь, то приходил раньше, но все равно гулял обязательно.

- А днем?

Она закупорила рожки и поставила их в холодильник.

- Случалось, что днем они выходили вместе, но не больше одного-двух раз в неделю. Мадам Фабр их часто навещала. До рождения второго ребенка она иногда приводила с собой старшего.

- У них с матерью хорошие отношения?

- Мне кажется, хорошие. Они вместе ходили в театр, как вчера.

- В последнее время вы не замечали среди почты месье Жослена конвертов с незнакомым для вас почерком?

- Нет.

- Никто, например, не спрашивал у вас, дома ли месье Жослен, когда он был один в квартире?

- Нет. Я думала об этом ночью, предполагая, что вы зададите мне подобные вопросы. Видите ли, господин комиссар, Жослены - это такие люди, о которых много не расскажешь.

- Они общаются с другими жильцами?

- Я не замечала. В Париже только в густонаселенных кварталах жильцы общаются между собой, а здесь каждый живет своей жизнью, даже не зная, кто его сосед по площадке.

- Мадам Фабр уже вернулась?

- Да, несколько минут назад.

- Благодарю вас.

Лифт остановился на площадке четвертого этажа, куда выходили двери, и перед каждой лежал широкий коврик с красной каймой. Комиссар позвонил в левую дверь и услышал тихие шаги. После некоторого колебания дверь немного приоткрылась и обозначилась узкая полоска света, поскольку цепочку не сняли.

- Кто там? - спросил нелюбезный голос.

- Комиссар Мегрэ.

Женщина лет пятидесяти, с грубоватыми чертами лица принялась недоверчиво разглядывать посетителя.

- Ну ладно! Я вам верю! Ведь сегодня здесь было столько журналистов...

Цепочку сняли, и Мегрэ попал в квартиру, где все уже обрело привычный вид - каждый предмет стоял на своем месте. В окна гостиной ярко светило солнце.

- Если вы хотите видеть мадам Жослен...

Здесь уже не осталось ни малейшего следа от ночного беспорядка. Тут же открылась дверь, и в комнату вошла Вероника в голубом костюме.

Выглядела она усталой, и Мегрэ уловил в ее взгляде какую-то нерешительность. Когда ее взгляд задерживался на каком-нибудь предмете или на лице посетителя, сразу было видно, что она ищет поддержки или ответа на свои вопросы.

- Вы ничего не нашли? - спросила она без надежды в голосе.

- Как себя чувствует мадам Жослен?

- Я только что вернулась. Ходила проведать детей и переодеться. Думаю, вам сказали об этом по телефону. Я не знаю. Я больше уже ничего не знаю. Мама спала, а когда проснулась, она по-прежнему молчала.

Выпила чашечку кофе, а от еды отказалась. Я хотела, чтобы она еще полежала, но не смогла убедить, и она сейчас одевается.

Вероника снова оглядела комнату, стараясь не смотреть на кресло, в котором умер ее отец. С круглого столика уже убрали шахматы. Исчезла полуобгоревшая сигара, которую Мегрэ заметил на пепельнице ночью.

- Мадам Жослен не произнесла ни слова?

- Она отвечала только "да" или "нет". Она в здравом уме, но кажется, что ее мучает какая-то мысль. Вы пришли поговорить с ней?

- Да, если это возможно...

- Она будет готова через несколько минут. Прошу вас, отнеситесь к ней помягче. Все считают ее очень сдержанной, потому что она умеет владеть собой. Но я-то знаю, что у нее плохо с нервами. Просто она умеет это скрывать.

- А вы часто видели ее сильно взволнованной?

- Это зависит от того, что вы понимаете под словом "сильно". Например, когда я была ребенком, мне случалось, как и всем детям, выводить ее из себя. Вместо того чтобы дать мне пощечину или взорваться, она бледнела, и можно было подумать, что ей не произнести ни слова. В таких случаях она почти всегда запиралась в своей комнате, и это меня очень пугало...

- А отец?

- Отец никогда не сердился. Вместо этого он начинал улыбаться, словно подшучивал надо мной...

- Ваш муж сейчас в больнице?

- Да, с семи утра. Я оставила детей с няней, не решаясь привести их сюда. Не знаю даже, что мы будем делать. Я не хочу оставлять маму одну в квартире. А у нас тесно. Впрочем, она и сама не захочет жить у нас...

- А прислуга, мадам Маню, не может с ней ночевать?

- Нет, у нее сын двадцати четырех лет, который капризней, чем самый требовательный муж. Он всегда недоволен, если она опаздывает... Нам нужно кого-нибудь найти, может быть, сиделку. Конечно, мама будет протестовать... Разумеется, я останусь здесь, сколько смогу...

У Вероники были правильные черты лица, золотистые волосы, но ее нельзя было назвать красивой, не хватало живости.

- Мне кажется, я слышу мамины шаги...

Дверь открылась, и Мегрэ с удивлением увидел совсем молодую с виду женщину. Он знал, что мадам Жослен намного моложе мужа, но в его представлении она все же была бабушкой.

В черном, очень скромном платье, она казалась стройнее, чем дочь. Это была брюнетка с блестящими темными глазами. Несмотря на свое горе, она была тщательно подкрашена и безукоризненно одета.

- Комиссар Мегрэ, - представился он.

Она опустила ресницы, посмотрела вокруг и наконец взглянула на дочь, которая тут же пробормотала:

- Наверное, мне лучше оставить вас вдвоем?

Мегрэ не возражал. Мать ее не задерживала, и Вероника неслышно вышла. Все шаги в этой квартире приглушались специальным покрытием и лежащими кое-где старинными коврами.

- Садитесь, - сказала вдова Рене Жослена, продолжая стоять у кресла мужа.

Поколебавшись, Мегрэ наконец сел, а его собеседница опустилась в кресло рядом с рабочим столиком. Она держалась очень прямо, не облокачиваясь на спинку, как все воспитанницы монастырей. Ее губы, без сомнения, от возраста стали тонкими, а руки, несмотря на худобу, были еще красивы.