Честность свободна от страха - Саша Фишер

распорядка дня на плацу после завтрака. Герр Каумляйтен, гражданский вервальтер карантинной зоны Гехольц, дородный господин с белесым лицом уроженца приморских районов Шварцланда, уверенным баритоном сообщал, какие события сегодня всех ожидают, сколько человек прибыло, сколько убыло, кому полагается благодарность, и кто провинился. Затем проходила перекличка среди кандидатов, и все расходились по своим делам — в учебные кабинеты, медицинский сектор или на спортивную площадку.

— Коэффициент челюстного угла — пять, — доктор сделал два шага в сторону и приглушил свет. — Теперь смотрите на красный круг на стене и не двигайтесь, герр Грессель. Можете закрыть глаза, лампа яркая, некоторым не нравится.

Тест по истории был простым, и глубоких знаний не требовал. На каждый вопрос предлагалось всего два варианта ответа, и нужно было быть полным идиотом, чтобы выбрать неправильно. Даже если ничего не знать про кайзера Грейцега, то на вопрос «Каким именно талантом прославился великий кайзер Грейцег, прозванный в народе Соловей, в самом начале своего правления?» вряд ли стоило отмечать вариант «Пересыпание цветного песка из бутылок в стаканы». Тем более, что второй вариант был «виртуозная игра на клавесине». Сначала Шпатц думал, что в вопросах есть какой-то подвох, что выбор из настолько очевидных вариантов не может быть проверкой знаний. Но когда он озвучил свои сомнения инспектору Боденгаузену, тот засмеялся и похлопал Шпатца по плечу: «А это никакой не экзамен, это часть системы обучения. Комерад штамм Фогельзанг, твой предполагаемый родственник, автор этой системы, обратил внимание, что человек лучше усвоит информацию, если думает, что его так проверяют, и правильные ответы он угадывает, потому что умен. Вот скажи теперь, сможешь ты забыть, что кайзер Платт провел военную реформу, упразднив правило, что старшие офицерские чины могут получать только верванты?» Шпатц засмеялся. Второй вариант ответа на этот вопрос был «повелел офицерам ходить по городу только спиной вперед».

— Коэффициент контура — девять, — доктор выключил яркую лампу, и черная тень профиля Шпатца со стены исчезла. — Встаньте к этой стене, герр Грессель.

Проверку на физическую подготовку Шпатц прошел легко и непринужденно, с вердиктом «рекомендован на военную службу». Правда, Боденгаузен усмехнулся и сказал не обольщаться, что он с такой же легкостью пройдет армейскую проверку. Но не стал уточнять, чем именно особенным отличались военные нормативы. А Шпатц не стал просить его вдаваться в подробности, он все еще чувствовал себя не в своей тарелке, после того, как его, абсолютно голого, бесцеремонно щупали, заставляли наклоняться в разные стороны, заглядывали в зубы и задницу. Именно так выглядела общая оценка здоровья, последовавшая сразу после бега, приседаний и балансирования на одной ноге.

— Коэффициент роста — семь, вертикальный пропорциональный коэффициент — семь, второй пропорциональный — пять, — доктор отошел от Шпатца и сел за стол, напротив молчаливого безликого секретаря. — Можете одеться и присесть на стул, герр Грессель. Измерения закончены.

Безымянный доктор и его бесцветный секретарь приехали в Гехольц на черном мобиле сегодня утром. Вервальтер Каумляйтен сообщил об этом после завтрака, просто как о прибытии двух персон. Они заняли кабинет в медицинском секторе, куда Боденгаузен и отвел Шпатца сразу после того, как распорядок дня был оглашен. Доктор был среднего роста, среднего сложения и неопределенного возраста. У него был невыразительный голос, серый гражданский костюм, только рубиновая капля на лацкане выдавала в нем принадлежность к медицине. Его секретарь или помощник еще большим талантом не выделяться, чем сам начальник. Если присмотреться, то можно было сказать, что он значительно моложе доктора, но на этом наблюдения останавливались. Молодой мужчина, сливающийся с любым фоном, на котором оказывался. Доктор сообщил, что Шпатц не должен задавать ему никаких вопросов, выполнять команды четко и немедленно, и что всю необходимую информацию он узнает, когда будет нужно. А потом доктор приказал Шпатцу раздеться и приступил к измерениям. «Согните руку в локте», «поверните голову максимально вправо», «поднимите руки вверх», «сядьте на этот стул, уприте подбородок в подставку» — доктор командовал, Шпатц выполнял. Продолжалось это около трех часов.

— Ваш индекс идеала Фогельзангов — два, герр Грессель, — доктор поднял голову и посмотрел на Шпатца. — Для справки, сейчас самый высокий индекс идеала имеет Адлер штамм Фогельзанг, старший сын главы семейства. И он ниже вашего.

Шпатц открыл рот, чтобы задать вопрос, что это значит лично для него, но вовремя захлопнул рот, увидев, как уголки губ доктора дернулись. Да, конечно. Не спрашивать.

— До свидания, герр Грессель, — доктор указал взглядом на дверь.

Инспектор Бодергаузен сидел, свешиваясь со всех сторон с неудобного табурета и читал газету. Когда дверь открылась, он поднял глаза и подмигнул:

— Как впечатления, кандидат?

— Доктор сказал, что мой индекс идеала — два.

— Ого, то есть теперь ты можешь быть совершенно точно уверен, что твоя мама не была простушкой из деревни! Индекс идеала два — это… Это… Проклятье, даже у кайзера индекс идеала четыре!

— Герр инспектор, я собой горд, конечно, но не могли бы вы объяснить, что это значит лично для меня? Я бы спросил у доктора, но… — Шпатц поежился и оглянулся на дверь.

— Понимаю тебя, у меня самого от этой парочки мурашки по коже каждый раз, когда их встречаю! — Боденгаузен поднялся и кивнул в сторону выхода. Они зашагали по коридору, мимо одинаковых бледно-зеленых дверей медицинского сектора. — На самом деле, для тебя ничего не поменяется. Поскольку ты не претендуешь на долю в наследстве и признании тебя полноправным вервантом, то даже единица ничего бы не значила. Так уж сложилось, что ты почти вылитый основатель семьи Фогельзанг. Посмотри в зеркало, увидишь их фамильный портрет. Так что озвученная тобой причина, по которой ты желаешь получить гражданство, признана законной и правомерной. Впрочем, если ты когда-нибудь захочешь влиться в лоно семьи Фогельзангов, получить положенное имя и все, что тебе причитается, то эта двойка индекса будет хорошим подспорьем.

Всего в жилом секторе Гехольца было три одноэтажных корпуса. В каждом могло разместиться с комфортом человек по пятьдесят, а если на тесноту внимания не обращать, то и до сотни. Но сейчас аншлага не было. Два корпуса — под номерами два и три — были заперты, а в третьем проживало в общей сложности восемнадцать человек — девять кандидатов и девять инспекторов. Правда спали они не вместе, по ночам надзор снимался, и инспектора уходили на свою половину. Где каждому полагались одноместные апартаменты, в отличие от кандидатов. При желании, и наличии толики ловкости и удачи, можно было тайно выбраться из общей спальни и сбегать на свидание. Если, конечно, сумеешь убедить одну из холодных