Подвиг "тринадцатой". Слава и трагедия подводника А. И. Маринеско - Виктор Геманов

Упоминание об эвакуации навело меня на мысль о том, что надо сухие строки исторической справки наполнить не только конкретным фактическим содержанием, но и сопутствующими ему красками. Ведь мне в принципе было известно о настоящем бегстве, в которое превратилась эвакуация гитлеровцев из Данцига.

Дело в том, что в самом начале 1945 года на Восточном фронте у гитлеровцев сложилась почти катастрофическая обстановка. Верховное Главнокомандование Советских Вооруженных Сил получило 6 января паническую телеграмму премьер-министра Великобритании Уинстона Черчилля. В двухтомнике «Переписка Председателя Совета Министров СССР с президентом США и премьер-министром Великобритании» приведен такой текст: «Лично и строго секретно. От Черчилля маршалу Сталину. На Западе идут очень тяжелые бои, и в любое время от Верховного командования могут потребоваться большие решения. Вы сами знаете по Вашему собственному опыту, насколько тревожным является положение, когда приходится защищать очень широкий фронт после временной потери инициативы…

… Я буду благодарен, если Вы сообщите мне, можем ли мы рассчитывать на крупное русское наступление на фронте Вислы или где-нибудь в другом месте в течение января и в любые другие моменты, о которых Вы, возможно, пожелаете упомянуть. Я никому не буду передавать этой весьма секретной информации, за исключением фельдмаршала Брука и генерала Эйзенхауэра, причем лишь при условии сохранения ее в строжайшей тайне. Я считаю дело срочным».

Уже назавтра Черчиллю поступило ответное послание. «Мы готовимся к наступлению, — телеграфировал маршал Сталин, — но погода сейчас не благоприятствует нашему наступлению. Однако, учитывая положение наших союзников на Западном фронте, Ставка Верховного Главнокомандования решила усиленным темпом закончить подготовку и, не считаясь с погодой, открыть широкие наступательные действия против немцев по всему Центральному фронту не позже второй половины января».

После обмена посланиями не прошло и недели, как 13 января 1945 года Советская Армия поспешила на помощь англо-американскому десанту в Арденнах, попавшему в декабре сорок четвертого года в «клещи» немецких танковых дивизий генерал-фельдмаршала Рундштедта. Началось новое генеральное наступление советских армий на всем фронте от Черного до Балтийского моря, в результате которого в районе Кенигсберга — Данцига была прижата к морю огромная группировка фашистских войск. Попытки ее вырваться не увенчались успехом, а положение окруженных ухудшалось с каждым днем. И тогда — было это 20 января 1945 года — в ставке Гитлера состоялось специальное совещание.

Единственное решение, утвержденное фюрером, гласило: в кратчайший срок собрать в Данциге максимальное количество транспортных судов, погрузить на них наиболее ценные кадры и в охранении боевых кораблей вывезти в западные порты Германии — Киль и Фленсбург…

Словом, эвакуация. А как она происходила, какая атмосфера царила при этом, я мог представить, лишь дополнив сухую справку определенной дозой фантазии. Правда, как оказалось позднее, особо фантазировать не было необходимости: немецкие историки Гейнц Шен в книге «Гибель „Вильгельма Густлофа“» (1959), Каюс Беккер в книге «Военные действия на Балтийском море» (1960), Мартин Пфитцманн в журнале «Марине» (1975. № 3—10), писали в общем-то то же самое, почти один к одному.

… Данцигский порт опоясан двойной цепью солдат. Серо-зеленые фигурки видны не только возле входных ворот. Их живая цепочка протянулась и вдоль высокой каменной стенки, преграждающей путь к причалам. Солдаты стоят не шевелясь, не стряхивая черные снежинки, обильно и плавно сыплющиеся на плечи, рукава, воротники шинелей, лица. Черные снежинки — это пепел от канцелярских архивов. Уже двое суток в глубине порта за пакгаузами жгут огромные горы бухгалтерских книг и разноцветных папок.

Для солдат это верный признак того, что дела плохи. Настолько плохи, что впору думать, как спасаться…

Спасение! Мысль о нем не покидает ни одного из стоящих в оцеплении солдат. Но где оно, спасение? В чем оно? Кто и как его принесет? Не обречены ли безмолвные стражи порта? Спросить они не имеют права. Это категорически запрещено. Да и не у кого. Даже офицеры в растерянности. Остается только надеяться на чудо и исполнять свой долг. Исполнять безропотно, без вопросов и размышлений. Потому что солдаты хорошо знают, как поступают с теми, кто имел неосторожность пожаловаться, что надоело воевать, что не видит выхода, что сопротивление только увеличивает количество жертв. От Данцига до Готтенхафена тянется аллея вековых деревьев, на которых висят трупы солдат одной из армейских частей, обвиненных в трусости и предательстве рейха.

Нахмурены солдатские лица. Сумрачны взгляды. Боязно солдатам. Однако «порядок и послушание — прежде всего»! И потому подрагивающие пальцы солдат лежат на спусковых крючках автоматов. Солдатам доверен ответственный пост. Их долг — выполнить приказ, зачитанный хмурым высоким штурмбанфюрером, выполнить во что бы то ни стало.

— Я лично вздерну того из вас, кто плохо выполнит свой долг и пропустит на территорию порта хоть одного постороннего! — подчеркнул штурмбанфюрер в заключение. — Вам доверено выполнить задачу особой важности. Горе тому, кто не оправдает доверия фюрера!

… Крепнет январский ветер. Зло сечет глаза перемешанная с пеплом мелкая снежная пыль. Зябко. Переминаясь с ноги на ногу, солдаты внимательно следят за подступами к порту, за дорогой, по которой сплошным потоком мчатся легковые машины. И все — в порт. Солдаты понимают: легковые машины — значит, едут партийные бонзы, фюреры разных рангов, генералы и офицеры. «Что это значит? Почему? Зачем? Неужели эвакуация?» При этой мысли солдаты ежатся от страха. «Если важных господ тысячи, то куда деваться нам, рядовым?»…

Исподтишка оглядываясь, сквозь ажурную вязь стальных ворот видят солдаты еще одну живую цепь — цепь черных шинелей, протянувшуюся вдоль забора с внутренней стороны. А дальше — огромный теплоход, покрытый черно-желто-зелеными пятнами камуфляжа.

Около него, занявшего чуть не половину причальной стенки, тоже черная цепь шинелей — эсэсовцы. На кормовой части, на крыле мостика и носовой части борта теплохода яркая надпись готическими буквами, видимая даже от портовых ворот, — «Вильгельм Густлоф».

Как-то их, солдат охранной роты Данцигского порта, водили на этот теплоход на экскурсию. Показывали просторные двух- и четырехместные каюты, отделанные благородным деревом, с яркими настенными светильниками, даже с кондиционерами; заводили в огромный театральный зал с бесчисленными рядами мягких кресел, в гимнастический зал с поблескивающими лаком и никелировкой спортивными снарядами, в танцевальный зал с паркетной палубой. Показали даже, правда не пуская внутрь, апартаменты самого фюрера — прихожую, кабинет, спальню, ванную, залитые ярким электрическим светом, устланные иранскими пушистыми коврами и ковровыми дорожками. Подводили к плавательному бассейну, где вода подогревается до требуемой температуры. Дали заглянуть в сверкающие хрустальной посудой залы ресторанов…

Долго ходили по палубам и помещениям лайнера солдаты, буквально ошарашенные увиденным богатством и красотой. И снова убеждались, что роскошь эта не для них, а для избранных, для элиты страны!

Помнится, во время экскурсии по лайнеру офицер со значком члена НСДАП в петлице рассказывал, почему лайнер носит это имя. Вильгельм Густлоф был активным партайгеноссе, одним из ближайших сподвижников фюрера. Он организовал и возглавил членов партии национал-социалистов в Швейцарии, в ее немецкой части. Видимо, это не понравилось врагам фюрера, да и правительство Швейцарии побоялось потерять часть страны, населенную немцами. И вот в один из февральских дней 1936 года в кабинет Вильгельма Густлофа под видом курьера из Германии проник какой-то югославский юноша. Он всадил в лоб Густлофа пять пуль из пистолета…

На похоронах своего боевого товарища присутствовал сам Адольф Гитлер.

— Смерть твоя не была напрасной, — заявил тогда фюрер. — Память о тебе мы сохраним!

И вот, когда фюрер заказал для цвета нации, для своих партайгеноссе туристский лайнер, он нарек его именем своего сподвижника — Вильгельма Густлофа.

Теперь на судно, названное «плавучим раем», грузятся тысячи испуганных, потерявших голову господ. А это значит только одно — бегство. Правда, бегство хорошо подготовленное. В предыдущие дни на лайнер загрузили сотни машин продуктов, вин, деликатесов. А на палубе установили шесть счетверенных 88-миллиметровых артустановок. Все-таки опасно в море — русские катерники, летчики и подводники внушают страх. А бежать все равно надо!

Вон к подтянутому, лощеному офицеру, стоящему на палубе лайнера возле главного трапа, пробивается толстяк — наверняка чиновник какого-нибудь гебитс-комиссариата из Остланда, Польши или Прибалтики. Как он раскланивается, что-то объясняя или что-то выпрашивая у того офицера! Да-а, когда дело касается жизни или смерти, куда исчезает надменность и респектабельность больших господ: они, как все смертные, улещивают и унижаются, стараются разжалобить…