Подвиг "тринадцатой". Слава и трагедия подводника А. И. Маринеско - Виктор Геманов

Но не все было гладко. Некоторое время спустя в редакцию газеты зашел приехавший в Калининград по своим издательским делам командующий Краснознаменным Балтийским флотом в годы войны адмирал в отставке Владимир Филиппович Трибуц. Состоялся большой заинтересованный разговор журналистов с гостем. В ходе его затронута была тема героизма подводников Балтики в Великой Отечественной войне. Коснулись мы и подвига экипажа Краснознаменной подводной лодки «С-13». И тут я услышал неожиданное и категоричное заявление Владимира Филипповича, обращенное ко мне:

— Ни в коем случае не пишите о Маринеско!

— Почему?

— Помнится, в годы войны мне докладывали, что у него были недостатки и упущения. Причем серьезные. Как же мы будем воспитывать людей на его примере?

— А какие недостатки были у Маринеско?

— Пьянство!

Что ж, аргумент был очень серьезный. Он логично объяснял позицию адмирала. И все-таки что-то не нравилось мне в этой жесткой позиции, было в ней что-то недосказанное и, как мне казалось, недоказанное. Захотелось убедиться в правильности довода, потому что из личного опыта знал, как порой внешне правильные формулировки, выдержанные в нужном тоне, сказанные вроде бы к месту и в соответствующей обстановке, не играют положительной роли, так как не соответствуют правде жизни, противоречат истине.

Какова же была на самом деле правда жизни? Нет ли здесь каких-то наслоений?

Выяснить, уточнить, поставить все на свои места в запутанном, обросшем домыслами и догадками деле — такая задача встала передо мной со всей пугающей очевидностью. Почему? Да потому, что к этому времени мне довелось ощутить, почувствовать, что все, связанное с Александром Ивановичем Маринеско, осложнилось громоздкой, сложной и непробиваемой позицией, занятой по отношению к герою рядом лиц, имевших довольно высокое положение. Кем, чем и как была навязана эта позиция? Когда и в силу чего возникла? Какую истинную цель преследует? Ответа на эти вопросы я не находил, сколько ни бился. Никто не мог точно объяснить причин умолчания подвига, многозначительно пожимали плечами да показывали пальцами вверх — там, мол, ищите!

Разумеется, такое положение дел вызывало у автора определенную долю пессимизма. Тем более что могучая сила авторитетов давила на психику людей, которым предстояло работать с ожидающей выхода в свет рукописью, заставляла их оглядываться, до некоторой степени подстраховываться: «Мало ли что, а вдруг?..» Пессимизм усугубился, когда я обратился к командующему Балтийским флотом адмиралу Александру Евстафьевичу Орлу, в годы войны бывшему командиром дивизиона, в который входила «С-13». Хорошо знакомый мне лично, много раз беседовавший со мной о подводниках адмирал на этот раз отмолчался. Спустя некоторое время к нему, ставшему уже начальником Военно-морской академии, я послал письмо с просьбой поделиться личными впечатлениями об Александре Ивановиче как о командире и человеке. В ответ — ни слова, даже формального, сухого, — ничего!

В общем-то умолчание — тоже определенная позиция, и довольно красноречивая.

И тогда во мне заговорило упрямое желание добиться своего: лично разобраться, установить, убедиться, чтобы воздать должное герою. А то, что Александр Иванович настоящий, не надуманный, не назначенный приказом герой, у меня к тому времени не было сомнения. Потому что десятки встреч с членами экипажа «С-13» — матросами, старшинами и офицерами, разговоры с работниками штаба бригады и командирами подводных лодок, такими, в частности, как Герои Советского Союза М. С. Калинин и С. П. Лисин, орденоносцы А. М. Матиясевич, Е. Г. Юнаков, В. Ю. Браман и другие, показали лицо настоящего Маринеско — прямого, честного, открытого, не терпящего в отношениях фальши, лжи и двуличия, человека дружелюбного и компанейского. К нему никак не подходило короткое, как удар хлыста, словцо «пьянство».

Да, он не чурался «наркомовских» ста граммов. Да, на берегу, особенно после трудных, но удачных боевых походов, получив так называемые «призовые» деньги за потопленные вражеские корабли, он обрастал шлейфом «друзей» на час и тогда не ограничивался «наркомовскими». Но не вина его в том, а беда. Других он мерил по себе, а сам был без «двойного дна», весь нараспашку. Потому и обманывали, и подводили его. Это очень помешало герою в службе. Испортило ему жизнь. Приклеило расхожий ярлык на оставшиеся дни. И еще горько аукнулось после трагической смерти героя…

Не перестаешь удивляться тому, как все-таки живы порой, как упрямы бывают сложившиеся представления некоторых людей! Хорошо еще, если мнения эти остаются только их достоянием, не оказывают негативного влияния ни на кого и ни на что. К сожалению, в жизни получается иначе.

Конечно, если у человека сложилось мнение на основе непосредственного опыта, личных наблюдений, его следует уважать, считаться с ним. А если представления и мнения эти производные, со слов других людей? Пусть даже людей, чья принципиальность, честность, порядочность не вызывали до того сомнений. Уже это ущербно, так как мнение-то не личное, а приносное. И более того — ущербно и даже преступно, потому что зачастую такие вот «сообщения», принятые на веру, неподтвержденные, к тому же вызванные неизвестно какими причинами, играют зловещую роль. Приобретая характер некоего документа, они утверждаются на определенное время, держатся цепко, становясь на удивление живучими. В свою очередь, это держит доверившихся людей в плену ложных представлений, мешает им усомниться в правильности услышанного, в его соответствии истине.

Нет, далеко недаром до сих пор еще подобные мнения и представления господствуют в умах людей, не дающих себе труда вернуться к исходному рубежу своего познания, заново, а вернее, наконец-то проанализировать то, о чем им было сказано ранее. Сказано, вполне возможно, сгоряча, под настроение, а то и просто по злому умыслу. Ошибка или добровольное заблуждение, закрепившиеся в умах и сердцах людей, долго мешают восторжествовать правде, справедливости, воздать должное достойным.

И еще одно соображение. Случается, что в основе искаженного представления о человеке и его истинной ценности лежит действительный факт, какой-либо случай из его жизни, волею злого или ленивого ума возведенный в высокую степень. Факт этот, по сути своей ни в коей мере не сравнимый по значимости со всем, что сделано этим человеком во имя и на благо коллектива, общества, Родины, обрастает небылицами и домыслами, превращается в ползучую легенду, всю жизнь преследующую его. Уже это само по себе кощунственно и преступно, потому что в результате калечится судьба человека. Но даже преступление по отношению к личности теряет в весе, если мы учтем тот моральный и материальный урон, который несет общество из-за искажения истины: страдают интересы дела, которому этот человек служил, отдавая все силы, знания, умения, вкладывал душу.

Надо ли удивляться, что в силу таких вот обстоятельств широкие слои населения подчас совсем не знают о сути тех славных дел и событий или же получают о них искаженное представление.

Именно так случилось с Александром Ивановичем Маринеско. Достаточно перелистать страницы газет «Красная звезда» и «Страж Балтики» за 1988–1989 годы, в которых появились статьи, порочащие подвиг экипажа «С-13», написанные тенденциозно и некомпетентно.

Однако, хотят того или не хотят невольные или заведомые виновники, историческая справедливость должна восторжествовать. История — дама капризная, но справедливая. Вот какие мысли одолевали меня, когда размышлял я о сути и подоплеке мнений Владимира Филипповича Трибуца и Александра Евстафьевича Орла, резко контрастировавших с удивительно единодушным мнением, так сказать, рядовых подводников, откликнувшихся на первые очерки о моем герое.

Да, начинать работу над рукописью приходилось в условиях, далеко не способствовавших успеху. И все-таки в душе моей с каждым днем крепла вера в правильность принятого решения. Главное — я был убежден в своем герое: в его беззаветной преданности Родине, искреннем стремлении внести посильный вклад в разгром врага, в его профессиональном мастерстве и командирской грамотности, в его человечности и доброте к людям, в цельности его натуры, в его правдивости и стремлении к справедливости.

Разумеется, я не видел его этаким ангелом во плоти, идеалом. Как говорится, и на солнце есть пятна. Но все негативное, все мелкое, наносное у героя моего терялось на фоне главного, основного — глубокого патриотизма мужественного человека, поднявшегося до высот самопожертвования во имя своего народа. Человек с ущербинкой, тем более с глубоким пороком на такое не способен.

А если это, главное, не вызывает сомнения, то разве могут «мелкие брызги» проступков героя и чьи-то амбиции помешать созданию образа человека, которого по масштабу подвига впору называть не только национальным, народным героем, но и вполне официально — Героем Советского Союза?! По его заслугам, по праву высшей справедливости!