Я — ваши неприятности - Татьяна Полякова

— Он видел, — зашипела Серафима с избытком энтузиазма. — Глаза чуть не выскочили…

— Его доконала “мечта бандита”, — съязвила я.

— А вот и нет.

— Жена Циркача, — шепнул Владимир Петрович. — Вон там, слева, ставит свечи.

Я с любопытством посмотрела на женщину, стоящую перед иконой Богородицы. Высокая брюнетка с приятным, но строгим лицом. Одета просто. Если бы не Владимир Петрович, я вряд ли обратила бы на нее внимание. Неожиданно женщина повернулась еще раз, увидела меня и стала разглядывать. Не могу похвастать, что к этому можно привыкнуть. Какое-то время мы смотрели друг на друга, потом она отвернулась.

— Каким взглядом одарила, — зашипела тетушка. — Правду говорят: сердце-вещун.

— Тетка, не могла б ты помолчать? В церкви разговаривать неприлично.

Серафима вроде бы обиделась, но замолчала. Владимир Петрович томился бессловесно. Где-то через полчаса жена Циркача направилась к выходу, верный друг слабо дернулся.

— Стоп, — сказала я. — Не сразу. Выждав минут десять, мы покинули церковь. Циркач стоял возле открытого капота своей “восьмерки” и рылся в ее недрах. Мы прошли совсем рядом, он чуть приподнял голову и проводил нас взглядом, понаблюдал, как мы покидаем стоянку, после чего вытер руки и закрыл капот. Надо полагать, машину он уже починил. Мы свернули за угол и дружно закричали и захлопали в ладоши, причем Владимир Петрович громче всех. Чему и радовался негр Саша, вообще понять не — возможно.

Тетка Серафима два квартала заходилась в радостном визге:

— Слопал наживочку, что б мне про — и пасть.

— Это было классно, — влез Владимир Петрович и пожал мне руку. — Мои поздравления.

— Точно. Китайская стена рухнет, а тут мужик… Я уж и сама малость потерялась, а когда ты по ступенькам пошла, и вовсе очумела. Едва не брякнула: ваше высочество, платочек изволили уронить… Он нарочно тебя ждал, — усмехнулась Серафима, — хотел еще раз увидеть.

— А вы правда актриса? — спросил Саша.

— Правда. Только в кино не снимаюсь. Я в театре играю.

— А Циркач про вас спрашивал.

— Что? — в три голоса спросили мы.

— Спросил, кто такая.

— Вот так подошел и спросил? — нахмурилась Серафима.

— Конечно. Я ж его давно знаю, в “качалку” вместе ходили. Подошел и говорит: привет, Саня. Хозяина сменил? А я ему: нет. Илья перед знакомой выслуживается, виды имеет, а к ней племянница приехала, актриса. Вот он меня к ним и определил… Все, как вы велели.

— Молодец, — похвалила тетушка. — Еще что-нибудь говорил?

— Конечно, мы ж минут двадцать стояли. Он спросил: а мент чего с ними? Я говорю: не знаю, по разговорам, так они вроде давно знакомы. А Циркач спросил, как вас зовут. Я говорю: Лика — и добавил: правда, красавица? А он: да уж, ничего не скажешь…

Я слушала Сашу и хмурилась, Серафима буйно радовалась, а меня терзали смутные сомнения.

Около двенадцати мы расстались, но не с моими сомнениями, а с мужской половиной команды — Я продолжала терзаться. После обеда меня потянуло в Италию.

— Тетка Серафима, — сказала с легкой тоской. — А что с нашим отпуском?

— А чего с ним такого особенного? Отдыхаем.

— А как же Италия?

— Временно накрылась. Но, если мы здесь быстренько разберемся, имеем шанс передохнуть в Венеции.

Такая наглость меня разозлила.

— Не представляю, как мы можем разобраться “быстренько”. Пока мы ни на шаг не продвинулись.

— Как это? — возмутилась тетушка. — Да у него глаза на лоб вылезли.

— Подумаешь, глаза… И вообще, по-моему, мы переборщили. Он простой парень, а мы со своим реквизитом его скорее всего напугали. Он не пойдет на контакт.

— Ты эту публику не знаешь, — усмехнулась Серафима. — Для них самое лучшее не достаточно хорошо, можешь мне поверить.

— Нет, — покачала я головой. — И потом, эта женщина… — Что за женщина? — насторожилась Серафима. — Его жена…

— Вот только этого не надо, — начала свирепеть тетушка. — Давай мыслить шире. Всю эту кашу заварили они, а не я.

— Не усматриваю логики. Циркач кашу не заваривал, а его жена тем более.

Бандит он или нет, а лезть в его жизнь порядочное свинство.

— Знаешь, что настоящее свинство? Волновать свою измученную тетку. Хочешь, чтобы я на старости лет без копейки осталась, по вокзалам мыкалась?! — Она вроде бы собралась реветь, я испугалась и стала мыслить шире.

— Я ведь не отказываюсь, хотя до старости тебе далеко, а о вокзалах и вовсе нет речи… Но сегодня мы пережали.

— Ты меня с ума сведешь, — всплеснула она руками. — И что теперь?

— Надо заземлять образ. Показаться еще раз.

— Опять в церкви? Так ведь целую неделю ждать. Не можем мы так бездарно тратить время, эдак и к Новому году с долгами не разделаешься.

Я решительно поднялась с дивана.

— Звони Володе, пусть приедет. Володя приехал, чем вызвал во мне смутные подозрения. Впечатление было такое, что ему совершенно нечем себя занять.

— Ну что опять? — спросил он с излишней суровостью.

— Образ будем заземлять, — пожала плечами Серафима. — Сара Бернар говорит, пережали.

— В самый раз.

— Слушайте, если уж я участвую в этом дурацком спектакле, то буду делать все, как считаю нужным, — пришлось повысить мне голос. — Где живет этот ваш Циркач?

— На Подбельского, двухкомнатная квартира в пятиэтажке.

— По соседству имеется какое-нибудь заведение, куда бы я могла направиться утром?

— Плавательный бассейн.

— Замечательно. Во сколько Циркач выходит из дома?

— Анжелика Станиславна, у него ведь рабочий день ненормированный, откуда ж мне знать?

— Что ж, придется его подкарауливать.

— А у меня в девять планерка. Так что Циркача подкарауливать я никак не могу.

— Обойдемся, — махнула рукой Серафима. — Много от тебя толку.

Утром мы заняли позицию на улице Подбельского слева от сквера. Машина здесь в глаза не бросалась и стояла в тени, так что был шанс не свариться заживо до того момента, когда появится Циркач. Накануне мы здесь все облазили и составили план. Впрочем, никакого особого плана и не требовалось.

Пять минут десятого дверь подъезда в котором жил Циркач, открылась и показался он сам. Зеленые слаксы, пестрая рубашка, кроссовки и темные очки. На деюсь, у него хорошее зрение. Я подхватила сумку и пошла навстречу. Сегодня я точно была Джульеттой. Солнечное утро, легкий ветерок, безмятежность… Я смотрела прямо перед собой и слегка улыбалась. Он как раз отпирал машину, увидел меня, замер, проводил долгим взглядом. Я чувствовала его спиной. Толкнула стеклянную дверь бассейна и с облегчением вздохнула. Все-таки странно, что я так нервничала.

— Ну, теперь только ждать, — сказала Серафима, когда я вернулась в машину. — Не можем мы ему больше глаза мозолить. Как думаешь, клюнул?

Я только пожала плечами.

К вечеру мы заскучали. Энтузиазм испарился, осталось осознание того, что мы уже сделали все, что могли, а будет ли от этого толк, неизвестно. Тетушка с заметной тоской поглядывала на мебель, точно прощалась с ней навеки. А я опять подумала об Италии, она выглядела еще заманчивее.

— Ox, — глухо простонала Серафима, — может, в ресторан, а, племяшка? На людей посмотрим, себя покажем?

— Отвари пельменей, — посоветовала я.

— Ну что ты к дивану прилипла? Ты ж богемная женщина…

— Мама всегда говорила, что “богема” слово бранное и меня к нему не приучила.

— Мама человек мудрый, но недопонимает.

Серафима слонялась по квартире и насвистывала, чем очень меня раздражала.

— Прекрати, — сказала я. — Все деньги высвистишь.

— Откуда ж им теперь — взяться? Ох, горе-горькое, и квартира-то уже как чужая…

— Что за упаднические настроения? — возмутилась я. — Кто советовал держать хвост по ветру?

— Удержишь тут, как же. Сегодня, между прочим, понедельник.

— Я могу позвонить своему плешивому бизнесмену, — предложила я и покраснела. — Это ты на меня дурно влияешь. Встряхнись. Хочешь, махнем километров пятьдесят на велосипедах или поднимемся на Эверест?

— Не хочу.

— Хорошо, пойдем в ресторан. Серафима махнула рукой, поразмышляла и сказала:

— Он должен клюнуть. Мужик он, в конце концов, или нет?

— Ты меня спрашиваешь? — удивилась я.

Тут в дверь постучали, я испугалась, а Серафима нахмурилась.

— Кто это?

— Понедельник, — напомнила я. Тетка замысловато выругалась и пошла открывать. Входная дверь хлопнула. Услышав голос Владимира Петровича, я облегченно вздохнула. Он прибыл не один. Рядом сиял улыбкой Илья Сергеевич Тарханов с тремя белыми розами в руках. Положительно, он имел виды на Серафиму. Приняв розы, та милостиво протянула руку и сказала:

— Что ж, проходите. — Теплоты в ее голосе было как в мороженой рыбе. Илью Сергеевича это не смутило, он продолжал улыбаться так же лучезарно.

— Вы в подъезде столкнулись? — поинтересовалась Серафима.