Драко Малфой и Невозможное счастье - Джуд

Наверное, знал и полтора месяца назад… точнее, пятьдесят восемь дней назад, когда Гарри простился с ним и Сольвейг и снова уехал.

А может, и не было никаких предчувствий, но сейчас, когда он знает, ему кажется, что так было всегда? Но если бы было — разве бы он отпустил Гарри?

Отпустил, — произнес кто-то вслух, и Драко вздрогнул, оторвавшись от окна; его взгляд заметался по комнате, и только через несколько минут до него дошло, что это сказал он сам.

Он вновь отвернулся к окну, и тогда, как это часто бывает, пришла светлая, веселящая душу, как пузырьки шампанского, уверенность — что все это шутка, и что сейчас руки Гарри обовьют его сзади и голос мурлыкнет в ухо — разыграл я тебя? Драко так страстно захотелось, чтобы это случилось, что он готов был простить и неуместность, и жестокость шутки. Она была ничуть не жестокой по сравнению с правдой.

Он не подошел, не заключил в теплые объятия, его дыхание не коснулось шеи. На кровати — на их с Гарри кровати — лежала посылка в траурной ленте. И так будет теперь всегда.

Надо было двигаться. Готовить похороны, сообщать друзьям, родственникам, самое ужасное — Сольвейг…

Вжимаясь лбом в холодное стекло, Драко Малфой ждал, когда его сердце разорвется.

История вторая. Женщина в поезде

Слышишь, слышишь -

Дождь крадется по ступенькам крыш.

Тише, тише,

Он все ближе, что же ты не спишь?

Нынче ночью

Снятся сны о солнце и тепле.

Впрочем, если хочешь,

Я спою тебе об иной земле…

Это произошло тем самым первым летом. Гарри нравилось считать его первым — первым летом после Хогвартса, первым летом после Вольдеморта, летом, когда он покинул Дурслей, летом, с которого началась их с Драко совместная жизнь. Пока еще не в законном браке — не то чтобы для Гарри это имело какое-то значение, но почему-то все окружающие, те, которые считали себя ответственными за судьбы двух юнцов, решили, что им следует повременить со свадьбой до окончания с одной стороны, Школы авроров, с другой — Университета. Ни Гарри, ни Драко не возражали. Это не имело значения и уже ничего не могло изменить. Драко вообще предлагал забыть об этой свадьбе… но Гарри не согласился.

— Хочу, — строго сказал он, и Драко покорно кивнул.

Сдав экзамены в Школу Авроров, Гарри вернулся к Дурслям — просто потому, что он не знал, куда еще ему возвращаться. Очевидно, предполагалось, что жить они с Драко и Сольвейг будут в Имении… но Гарри же не мог вот так запросто поехать туда. Хотя бы потому, что он попросту не знал, где находится Имение, и можно ли туда вообще добраться…

И он отправился к Дурслям — если бы они удивились, увидев его на пороге своего дома, он всегда мог сказать, что приехал за вещами.

Дурсли не удивились. Дурсли даже не выразили недовольства — наверное, оттого, что теперь Гарри был совершеннолетним волшебником и мог колдовать в любое время и в любом месте. Гарри прибыл поздним вечером — долг родственников обязывал оставить его на ночь, что и было исполнено, хотя и без особой радости для обеих сторон.

В комнате было темно, но от окна пролегла по комнате лунная дорожка, захватившая пухлую сумку и край обшарпанного сундука. На кровати, глядя на луну огромными и темными — наверное, так казалось, потому что их не закрывали очки, — глазами, лежал Гарри. Он думал.

Ночь — не лучшее время для размышлений. Каких только ужасов не приходит в голову в темноте! То, над чем смеешься днем, ночью оказывается непоправимой ошибкой, почти катастрофой. Тревоги, которым не было ни времени, ни места, пока Гарри сдавал экзамены, сейчас накинулись на него стаей голодных крыс.

Размышления о будущей жизни с Драко, об Имении, с которым не было связано ни одного приятного воспоминания, о Сольвейг… о том, заслужил ли он вообще такое счастье, как Драко, сможет ли он когда-нибудь стать достойным его, не окажется ли на содержании у богатого наследника… и еще сотня подобных мыслей метались в голове Гарри, не давая ему уснуть. В то же время он прекрасно понимал, что все его сомнения — ничего не стоящая ерунда, и что ни он, ни Драко подобных мыслей не заслужили.

Просто они не виделись больше месяца. Не разговаривали через Кружаную сеть и не писали писем. Это было не сознательным решением отдохнуть друг от друга — просто так вышло, что им обоим было не до переписки, по крайней мере, Гарри. Про Драко он не знал наверняка. Возможно, тот не писал по другим причинам — но Гарри не позволял себе думать, каким. Это были слишком страшные мысли.

Гарри перевернулся на живот, уткнулся лицом в подушку и стал думать, что же ему делать завтра. Он заберет свои вещи, уедет от Дурслей, доберется до Диагон-аллеи… а дальше? Где-то в Лондоне собирался поселиться Сириус с Ремом и Волчонком, но где именно, Гарри не знал. Да ему и не хотелось к Сириусу — бедным бездомным родственником. Хватит, кушали… У него есть своя семья. Вроде бы есть…

Робкое рассветное солнце, заглянувшее в окно гарриной комнаты, застало молодого человека спящим. Лучи скользнули по векам в синеватых жилках, высветили тени под глазами и заострившиеся скулы, поиграли с растрепанными волосами… может, им хотелось, чтобы Гарри проснулся? Но он крепко спал.

За окном негромко профырчал мотор, прошуршали по асфальту шины, и Гарри, вздрогнув, проснулся. Звуки, разбудившие его, тут же стихли — словно кто-то пытался подкрасться незамеченным и настороженно замер, схоронившись в тени, когда его обнаружили. Гарри нахмурился, соображая, приснилось ли ему, что к дому подъехала машина, или же это было на самом деле — и в это время позвонили в дверь.

Внизу прошлепали тапочки тети Петуньи — она тоже плохо спала и встала с первыми лучами. Гарри услышал ее голос — удивительно, но он звучал не недовольно.

Гарри никогда раньше не пришло бы в голову сравнивать тетю с птицей — разве что с вороной или любопытной гусыней, — но сейчас она именно что щебетала по-птичьи.

«Дежа вю…» — понял Гарри. Год назад он проснулся точно также. Рев мотора, шорох шин, голосок тети Петуньи… а когда вышел из комнаты, он увидел в холле Драко. Наверное, то был первый раз в его жизни, когда он понял, насколько сильно — так, что страшно стало, — любит Драко…

Гарри вскочил с кровати, натянул джинсы и футболку и выскочил на лестницу.

— Бо-о-оже, миссис Дурсль, я же просил — никакого официоза, для вас я Драко, просто Драко, — чувственно тянул мужской голос, а женский на высоких нотах лепетал:

— Ну тогда… тогда… вы просто обязаны звать меня Петунией, Драко. Иначе я чувствую себя рядом с вами такой старой…