Мемуары Мойши - Хельга Графф

Забыв о том, что он должен куда-то ехать, добрый самаритянин начал активно и с энтузиазмом объяснять, куда и на чем нам двигаться дальше. Чем дольше он объяснял, тем сильнее проявлялось недоумение на наших слабоумных лицах. Вот зараза, ни одного знакомого слова! С разочарованием оглядев наши туповатые мордуленции, дядечка решил наглядно показать вид транспорта, на котором нам предстояло ехать далее, и пустился танцевальным элементом «ползунец» вокруг автобуса. Мы проводили его тоскливыми взглядами… Когда же, в конце концов, весь красный и мокрый от усердия, он вырулил с другой стороны, оставалось только констатировать, что его усилия не увенчались успехом!

Мы стояли, как дебилы, не в силах понять его замысловатый экзерсис. Едва отдышавшись, он пустился вприсядку, пытаясь изобразить транспортное средство. Затем в ход пошел бег на месте, а потом и интенсивные прыжки в высоту вкупе с ручными пассами, изображающими движение колес, при этом он умудрялся бесконечно повторять: «Zug», «Zug», но видел перед собой лишь глупые физиономии новых завоевателей Запада. Автобус, меж тем, упорно стоял на месте в ожидании конца танцевального марафона, и, представьте себе, никто не возмутился! В нашей стране мы бы уже за свою тупость и несообразительность получили бы от разъяренных пассажиров и водителя битой по голове, а эти сидели тихо и ни капли агрессии к нам не проявили! Тут насторожилась Элька и с неуверенностью заявила:

– Цуг – это, по-моему, поезд…

Вы бы видели, как обрадовался наш нежданный и усердный гид, увидев просветление на наших глуповатых лицах. Потом Элька вспомнила, как называется по-немецки вокзал, и мы вновь радостно ввалились в автобус и купили три билета до железнодорожного вокзала. Вот это удача!

Центральный вокзал города Ганновера оказался провинциальной занюханной станцией с почти полным отсутствием интерьера. Толкая перед собой тележку с багажом, сложенным в двухметровую пирамиду, верхушку которой горделиво венчал двухкассетный магнитофон, даже не упакованный в какую-нибудь коробочку, мы, естественно, обращали на себя внимание окружающих нас немцев. Они провожали странное трио удивленными взглядами и улыбками. Кое-как, с грехом пополам, взяв три билета до нужного нам городка, мы поспешили на посадку. Эскалаторов для подъема на платформу тогда еще не было, появились они гораздо позже, а пока сообразительный Левка, как опытный стратег, расставил нас с Элькой по местам. Она стояла внизу лестницы, охраняя наши баулы, а я наверху, а между нами, как хомяк больной бешенством, носился с чемоданами и сумками в зубах господин Штерн, перетаскивая снизу вверх наш домашний скарб. На последней, десятой, сумке ножонки его заплелись и он распластался рядом со своим грузом. Общими усилиями поставили его на ноги, отряхнули, а затем мелкими перебежками с трудом дотащили багаж до платформы. Не успели оглянуться, как подошел поезд. Побросав барахло в транспортное средство, с радостью разместились на своих местах.

Поезд тронулся, и тут от резкого толчка на Левку свалился чемодан, который, обрушиваясь на голову своего хозяина, еще и сорвал стоп-кран. Поезд дернулся и остановился. Прошло минут десять, и вдруг в вагоне появился обозленный машинист, который, увидев сорванный стоп-кран, что-то строго начал выговаривать, обращаясь непосредственно к нам. Не на шутку перепугавшись, мы ни в чем признаваться не захотели, хотя сделать это было больше некому. В раннее утро воскресного дня в вагоне находились только мы, всем своим видом показывающие, что нас тут вообще не сидело! Ругнувшись напоследок, работник транспортного цеха ушел, а мы с Элькой начали приводить в чувство Левку, который после атаки чемодана выглядел, как из-за угла пыльным мешком треснутый! Вот не хватало еще, чтобы долгожданная эмиграция началась с похорон! Не дай бог! Благополучно доехав до города Бад-Пирмонт – пункта назначения, стоящего в документе, – нам все же пришлось взять такси, и буквально за пятнадцать минут мы домчались до лагеря контингентных беженцев, как нас теперь называли, где должны были зарегистрироваться и откуда брала начало новая заграничная жизнь.

Приняли нас весьма доброжелательно. Выделили огромную тридцатиметровую комнату с шикарной террасой. Вечером того же дня назначили встречу с чиновницей, курирующей поступающие потоки эмигрантов. Она провела с нами обстоятельную беседу, разъяснила правила пребывания здесь и заполнила документы. Этот лагерь был перевалочным. Многочисленных еврейцев, притащившихся со всех концов России и стран СНГ, отправляли отсюда в другие лагеря, или, как их тут называют, хаймы. Ехать нам предстояло через пару недель, а пока оставалось наслаждаться тихими днями эмигрантской жизни. В первый же день нам выдали деньги, не в долг, а безвозмездно, где-то марок сто пятьдесят или двести, если мне не изменяет память. Это событие сильно подняло настроение, и я подумала, что если финансовые дела и дальше пойдут так бодро, то вскоре мы сможем накопить приличную сумму, даже и не подозревая, что подкопить денег нам не удастся еще долгие годы.

На дворе стояло лето, которое вкупе с потрясающей немецкой природой принесло спокойствие и умиротворение в наши измученные перестройкой души. Бад-Пирмонт оказался прелестным курортным городком. Здесь были обалденный парк с озерами, кишащими зеркальными карпами; концертные залы, лесные массивы и почти полное отсутствие светофоров! Просто дисциплинированные водители как вкопанные останавливались перед переходом, давая пешеходам спокойно пройти по нему! Вечерами мы выходили с Левкой на прогулку и удивлялись тому, что люди здесь так рано ложатся спать (темными вечерами ни в одном доме не светилась ни одна лампочка). Позже нам объяснили, что окна просто-напросто закрываются непроницаемыми жалюзи. Днем мы разгуливали по магазинам, знакомясь с товарами, которых не было тогда в России. И впервые, после длительного российского воздержания, сделали мне большую покупку – брюки за целых сто марок! Как оказалось впоследствии, это было крайне недальновидно и расточительно, потому как здесь можно одеться всего на пять-десять марок и выглядеть довольно прилично. Истинную цену деньгам мы узнали гораздо позже.

Через три дня Эльку отправили в местную школу, и на наше удивление, ребенок, хоть практически и не знал языка, пошел туда с радостью. В первый же день общительная Элька подружилась с ребятами и все последующие дни до отъезда с удовольствием посещала местное учебное заведение.

В последние перед эмиграцией годы, работая с детьми в качестве преподавателя танцев, я выезжала с ними на гастроли в Гамбург. Это было мое первое посещение Германии и вообще заграницы. За зарубежную поездку в творческом центре между педагогами и коллективами шла беспрецедентная борьба. В конечном итоге в списке счастливчиков оказался мой танцевальный коллектив, состоящий исключительно из мальчиков, детский театр мод с невнятной руководительницей Юлией Владимировной и цирковой кружок под руководством педагога по фамилии Петров. Кроме того, с нами, разумеется, поехала заместитель директора дома творчества, бывшая комсомольская функционерка Нина Алексеевна и задрипанный корреспондент одной из питерских газет Валера, собирающийся в ближайшее время впервые стать отцом. В его функции входило освещение нашего заграничного турне.

По приезду в Германию нас поселили в доме престарелых в пригороде Гамбурга, где мы тоже дали концерт для стариков, вызвав неподдельный восторг последних. Ребята с успехом выступали в школах и на уличных площадках. Выступления чередовались с экскурсиями и прогулками, педагоги парами выезжали в город, чтобы побродить по изобилующим товарами магазинам. Настал и наш, с циркачем Петровым, черед, и, оставив детей на попечение других руководителей, днем мы выехали в Гамбург, где приятно провели время до вечера. Вот только с наступлением темноты очень растерялись, не зная и не ведая, как нам добраться до нашего местопребывания. Кое-как разузнав, какой автобус идет в те края, а надо сказать, что ни Петров, ни я немецким не владели, мы вошли и купили билеты, не зная точно на какой остановке выходить. Водитель ничего объяснить нам не смог, за окошком стояла кромешная тьма и, в отчаянии обсуждая с Петровым катастрофическую ситуацию и оглядывая редких пассажиров, я в сердцах произнесла:

– Господи! Да кто-нибудь знает, когда нам выходить?!

И тут, как гром среди ясного неба, раздалось на чисто русском:

– Я знаю!

Парень, оказавшийся бывшим соотечественником, буквально за руку привел нас к воротам нашего временного пристанища, за что мы были ему безмерно благодарны. Стало понятно, что тут полно земляков и даже без знания языка никогда не пропадешь!

Последний день перед отъездом из Гамбурга мы, взрослые, по давней русской традиции отмечали бурно и, разумеется, водкой. За душевными разговорами и не заметили, как в ход пошла вторая бутылка! А с утра, выйдя с вещами на улицу, я просто ужаснулась, увидев общество, стоящее во дворе. Складывалось впечатление, что половина собравшихся – пациенты психиатрической клиники. На моих мальчишках сидели ковбойские шляпы из отдела игрушек, а за пазухой торчали игрушечные пистолеты и сабли. Детские мордашки прятались за веселыми мультяшными масками! Не лучшим образом после вчерашнего бурного междусобойчика выглядели и взрослые. Особенно своим неадекватным видом выделялся журналист Валера, третью бутылку водки вылакавший лично. Он с трудом стоял на ногах, держась за больную головушку, на которой почему-то красовалась шапка с заячьими ушами, а рядом с ним притулились два тряпочных мешочка, куда он сложил подарки для жены и новорожденного, купленные на блошином рынке! И представьте себе, мешки с перепоя упаковал изнанкой наружу! А еще творческий человек, черт побери, пресса! Даже не знаю, как такой безумный коллектив пустили в самолет! Однако позже Валеркины хвалебные дифирамбы в питерских газетах, посвященные нашему гастрольному турне, затаив дыхание, читали всем коллективом. Вот такой оказалась моя первая встреча с Германией!