Курсант. На Берлин - Павел Барчук

которое усердно пялился последние минут десять, затем осоловелым взглядом посмотрел на сидевшего рядом Эско. Пусть думает, будто меня просто в сон клонит.

— Есть такое дело. Сами понимаете, господин полковник, по лесу несколько дней шляться, это вам не лёгкая прогулка.

— Понимаю. Как не понять? — Кивнул Риекки. — Ну вот сейчас и отдохнешь. Оно, конечно, разведка наша с тобой так нянчиться не стала бы, Алексей. Ты тоже, знаешь, цени приличное обхождение.

Слова его на первый взгляд могли показаться неуместными. То есть, просто, ни с чего, он вдруг про хорошее обхождение ляпнул, когда речь вообще о другом шла. Однако я уже понял, каждая фраза господина Риекки имеет смысл. Особенно, если она наоборот, выглядит бессмысленной, как вырванный из контекста кусок предложения.

Мне просто дали понять, что я непременно должен оценить факт целостности своего тела вообще и некоторых его органов в частности. Дали понять, что все могло быть иначе. Я мог бы сейчас сидеть в каком-нибудь особо глухом подвале без окон, где меня бы методично учили говорить правду. Естественно, с помощью рук, ног и всяких подходящих для этого инструментов.

По сути, Риекки открыто намекнул, если я не буду благодарен за «хорошее обхождение», то оно очень быстро может стать плохим.

Плохой полицейский — хороший полицейский. Это мы знаем. Это мы видели в действии не раз. Особенно, в своей настоящей жизни. Так-то я весьма даже успешным юристом был. Много, чего насмотрелся.

Только в нашем с Риекки случае он один сразу две роли играет. В данный момент пока что время хорошего полицейского. Начну сильно кочевряжиться, сразу сценарий поменяется на более печальный.

Ясное дело, такого поворота не хотелось бы. Я, конечно, видел в фильмах, как разведчиков мордуют в усмерть, а они героически сплевывают зубы на залитый кровью пол и проклинают врага. Так вот мне подобная роль вообще не подойдёт.

И что самое смешное, Шипко, чьи наставления сейчас вспомнились, сказал чистую правду. Даже если я очень захочу сдать все явки, имена и пароли, сделать этого не смогу. Потому что я их, блин, хрен знаю! В моей голове на данный момент есть только одна четкая установка –попасть в Берлин. Но сделать это необходимо так, чтоб не я сам «попал», а меня туда настойчиво пригласили. Потому что, если верить словам Шипко, цели у моей группы будут слишком сложные и слишком опасные. Но вся конкретика ждет в конечной точке. То есть… В Берлине!

Соответственно, придётся мне с этим старым лисом, как его назвал Панасыч, потягаться в хитрожопости. Ибо нет ни малейшего желания изображать из себя героя раньше времени.

К счастью, отвечать на многозначительные высказывания начальника сыскной полиции мне не пришлось. Машина, в которой мы ехали, остановилась возле красивого здания, расположенного на углу двух улиц с закономерно невыговариваемыми названиями. Интересная история, но у финнов отчего-то самые значимые места непременно находятся на перекрестках. Какая-то особая архитектурная планировка города. Вряд ли они настолько суеверные.

Господин Риекки сразу же выскочил из автомобиля, едва тот замер напротив входа в гостиницу. Я без задержки последовал его примеру.

Чертовы раритетные машины. Какие же неудобные. До сих пор привыкнуть не могу к этим дверям-перевертышам.

Впрочем, с другой стороны, чего уж выделываться. После путешествия по прекрасным карельским лесам я был бы рад даже велосипеду. На самом деле, удолбался в усмерть, пока изображал из себя юного натуралиста.

А все потому, что для достоверности Шипко, дай бог ему здоровья, карту мне не дал, компас тоже, а направление указал едва ли взмахом руки. Типа, пойдешь налево — заблудишься, пойдешь направо — в болоте утонешь к чертям собачьим. Прямо топай, Алёша. Не прогадаешь.

Поэтому пришлось изрядно покружить и это кружево уложилось не в пару дней, как планировали, а в три. Но зато мой след финские спецслужбы порадует. Там точно не возникнет сомнений, что я реально заблудился. Хотя устал, конечно, как собака.

Хорошо, что после нашей короткой беседы, состоявшейся в кабинете, Риекки повел себя ровно так, как и предполагал Шипко, чей голос всего лишь минуту назад заезженной пластинкой крутился в моей голове. Эско, посмотрев на то, как я выгляжу, решил снова сыграть в доброго дядюшку и предложил для начала привести себя в порядок.

Всё-таки несомненно Панасыч в деле разведки силен. Это — факт. Голова у него работает, как часы. Часы…

Я поднял руку и глянул на запястье. Здесь, родимые. На месте.

Это был очень неожиданный, а главное — приятный сюрприз. Часы отца я получил через несколько дней после того, как в лесу произошла ты ситуация с Клячиным, когда он хотел убить Панасыча, а по факту вышло наоборот.

Про Клячина, кстати, думал часто. Имелась какая-то глубокая обида, что ли. Глупо? Конечно. Этот человек служил Бекетову. Он выполнял для него всякую грязную работенку. Да и свои интересы тоже имел. С хрена ли я вдруг решил относится к нему хорошо, совершенно непонятно. Ну… Мне тоже уроком будет.

А часы принес Шипко. Принес и торжественно… Ну ладно. Не торжественно. Украдкой сунул их мне в карман, когда я, Подкидыш и Бернес выходили из столовой.

— Здесь не надевай. Как границу перейдёшь, тогда — на здоровье. — Заявил он мне, а потом развернулся и ушел.

Конечно, было очень любопытно выяснить, откуда появились часы? Вернее, откуда, я итак знаю. С руки убитого Клячина. Получается, все-таки руководство проверило рассказ Шипко о том, что случилось в лесу. Как он и говорил. Видимо, тело Клячина нашли, а все ценное забрали. Или это сделал сам Панасыч. Часики-то особенные. Они — часть шифра, оставленного отцом. Ясное дело, их в лесу бросать никак нельзя.

В любом случае, я решил поумерить свое любопытство и лишних вопросов не задавать. Вот вообще не та ситуация, где нужно выяснять детали. Какая разница, кто конкретно вернул часы, главное — они теперь там, где и должны быть.

— Ого… Наручные. Впервые вижу такой интересный экземпляр…

Эско Риекки стоял рядом со мной, поэтому, естественно, на часы сразу обратил внимания.

Мы отошли от машины, и теперь просто замерли на