Счастливый оборот - Леонид Сергеевич Ленч

ЛЮБЛЮ ЛЮДМИЛУ

«Люблю Людмилу!» — так называлось лирическое стихотворение, присланное в газету, редактировал которую некто Переносцев Спартак Лукич, мужчина начитанный, вдумчивый, с философским складом ума.

Что делают в газетах с лирикой, получаемой по почте?

Прежде всего ее регистрируют, как любую грубую прозу — будь то жалоба жены, обманутой мужем или материал, обличающий нерадивого управдома.

Девушку из отдела писем, которая регистрировала «Людмилу», тоже звали Людмилой, поэтому она тщательно к с особенным удовольствием записала на регистрационной карточке фамилию, имя, отчество и адрес автора лирического стихотворения: Пулин Василий Иванович, Проломная, 19.

Затем стихотворение с пометкой наверху в правом углу рукописи «Самотек» было отправлено в отдел литературы и искусства и попало на стол заведующего отделом Аркаши Сарафанова.

Маленький, хилый, очкастый Аркаша, морща по скверной привычке нос и поминутно почесывая себя за ухом, взял рукопись и пробормотал стихи вполголоса: поэзию он любил оценивать на слух.

Стихотворение про Людмилу Аркаше понравилось.

— Сеня, ты можешь оторваться? — спросил он сотрудника с аккуратным пробором на лысеющей голове, который что-то писал за соседним столом.

Сотрудник с пробором издал в ответ нечленораздельный звук, нечто вроде «эммда», означавший на скупом и сжатом редакционном языке: «Обожди, сейчас, только поставлю точку». Вслед за тем он поставил точку и уже внятно произнес.

— Ну…

— Стихи поступили — сказал Аркаша Сарафанов — Самотек, но, кажется, можно напечатать. Послушай!

— Не читай! Я воспринимаю стихи только после обеда.

— После обеда Лукич уедет, а мне нужно сейчас с тобой посоветоваться. Я все не буду читать. В общем, тут лирический герой — молодой каменщик. Понимаешь? Он строит жилой дом и в то же время любит девушку Людмилу. Понимаешь? По-моему, здорово!

— Я так не могу. Мне нужно глазами посмотреть. Дай рукопись!

— Обожди! Он строит дом и в то же время говорит о своей любви к Людмиле. Говорит страстно, вдохновенно, с такой, понимаешь. покоряющей строительной силой!

— Да как именно говорит-то?

— Кирпичом говорит. Открыто! На весь мир. Вот послушай.

II маленький, хилый Аркаша, выпрямив сутулую спину, прочитал вслух утробным торжественным голосом:

Мне все преграды нипочем,

Во мне играет жизни сила,

Я по фронтону кирпичом

Кладу: «Люблю тебя, Людмила!»

Он положил рукопись на стол, снял очки, привычно ссутулился и скатал своим нормальным тенорком:

— Правда, здорово?

Сотрудник с пробором сбил щелчком пепел с сигареты и процедил:

— Про любовь — и кирпичом? Тяжеловесно как-то!

— А по-моему, в этих стихах присутствует весь дух нашего времени, весь его благородный пафос, вся его строгая этика. Ты вникни: человек строит дом. Как? Навечно! И тут же каменным языком заявляет о своей любви к Людмиле. Это, брат, тебе не письмецо в конвертике. Тут вечностью пахнет! Красиво? Красиво! Оригинально! Ново! Я за то, чтобы печатать! Пойду к редактору, порадею старика!

Сотрудник с пробором пожал плечами и снова промычал нечто вроде «эммда», на этот раз означавшее «Поступай, как знаешь!»

Редактору Переносцеву стихи про Людмилу тоже понравились. А он любил, пользуясь любым поводом, поучить своих сотрудников. Написав на рукописи «В набор! Сп. Переносцсв», — Спартак Лукич сказал:

— Вот видите, товарищ Сарафанов, как внимательно нужно относиться к так называемому самотеку. Ведь сколько раз, наверное, наши профессиональные писатели и поэты проходили, а скорей всего, проезжали, вернее, порхали, на всех видах транспорта мимо этого жилого дома, и никому из них даже в голову не приходило, что они проходят, вернее, проскакивают, или, точнее, пропархивают, мимо великолепной, я бы сказал, философской темы. А Пулин понял всю, так сказать, глубину. О чем этот факт говорит, товарищ Сарафанов?

Не дав Аркаше даже рта раскрыть, Спартак Лукич сам ответил на свой вопрос:

— Этот факт, товарищ Сарафанов, говорит о том, что новое, передовое можно встретить на каждом шагу, нужно только внимательно глядеть по сторонам.

Спартак Лукич был абсолютно прав, и Аркаше Сарафанову осталось лишь кивнуть головой в знак своего полного согласия с этими мудрыми мыслями и пообещать редактору в дальнейшем смотреть по сторонам, что называется, «в оба».

Стихотворение «Люблю Людмилу» было напечатано в воскресном номере газеты.

А в среду в комнату отдела литературы и искусства вошли в сопровождении Людмилы из отдела писем две девушки в платьицах из полосатого штапеля и в одинаковых босоножках, только на одной босоножки были голубые, а на другой — белые.

Людмила из отдела писем подвела посетительниц к столу Аркаши Сарафанова, сказала «К вам!» — странно улыбнулась и ушла.

— Мы с жилстройки! — сказала девушка в голубых босоножках, рыжеватая, с бойким вздернутым носиком и с ямочками на щеках. — Мы штукатуры. Я Люся!

Она протянула журналисту руку лопаточкой Последовало рукопожатие.

— Мила! — сказала девушка в белых босоножках, брюнетка с чуть раскосыми графитно-черными глазами, и тоже протянула руку лопаточкой.

— Садитесь, девушки! — бодро сказал Аркаша Сарафанов. — Садитесь и выкладывайте, что у вас стряслось.

Девушки переглянулись, и рыжеватая Люся с ямочками на щеках бойко начала:

— В вашей газете стихи были напечатаны, «Люблю Людмилу», за подписью В. Пулина. Он у нас на стройке работает, мы его знаем, этого В. Пулина, и просим напечатать на его стих наше опровержение…

Криво улыбаясь, Аркаша Сарафанов прервал бойкую Люсю:

— Стихи, девушка, — это… стихи, литература. Как можно опровергать стихи?

— А вы стихи не опровергайте. Вы просто дайте заметку, что факт про Людмилу не подтвердился.

Предчувствуя недоброе. Аркаша потребовал детальных объяснений.

— Тут и объяснять нечего! — сказала Люся с ямочками на щеках. — .Меня зовут Людмилой, и ее (она показала на свою черноглазую подружку) тоже зовут Людмилой. Только она Мила, а я Люся. А В. Пулин, допустим, в это воскресенье идет гулять со мной, клянется, что любит, говорит: «Прочти, что выложено на пятом этаже, это исключительно для тебя». Одним словом, давит на мою психику!

— А в следующее, допустим, воскресенье. — подхватила черноглазая Мила. — В. Пулин идет гулять со мной. И тоже клянется, что любит! И тоже давит этими кирпичами на мою психику. А потом до такого докатился нахальства, что напечатал в вашей газете стих про свое некрасивое поведение!

Аркаша Сарафанов стал ерзать на стуле, потом вытащил из кармана платок и вытер вспотевший лоб.

А обе Людмилы продолжали наступление:

— У нас на завтра назначено собрание. Мы будем разбирать моральный облик В. Пулина, приходите послушать!