Конфиденциальный источник - Йен Броган

Я побежала на север, пересекла парк, вернулась по тенистой тропе, оглядываясь каждый раз, когда ветерок колыхал листья или поднимал слишком много пыли. На полпути домой я наконец-то ощутила успокоительную духовную пустоту, некое подобие безмятежности под пестрыми осенними листьями.

Ненадолго. Когда я открыла дверь в квартиру, там разрывался телефон. Уолтер ушел, на матраце лежало сложенное одеяло. Я надеялась, он останется на завтрак, но, должно быть, Уолтер спешил. Трубки не было ни на базе, ни на столе, ни в спальне. Звонок прекращался, отдаленный и приглушенный. В кровь выбросило новую порцию адреналина. Я пошарила под матрацем. Нет.

В итоге я нашла телефон в туалете под полотенцем и приставила к уху.

— Я прочел твою статью в газете. Боже, ты в порядке? — прозвучал знакомый баритон.

— Леонард?

— Ты в порядке? — переспросил он.

— Выбилась из дыхания. — Последовала пауза. — Я бегала.

Трубка выдала короткий гудок, предупреждая, что вот-вот сядет батарея. Неужели Леонард искренне волнуется обо мне? Или расстроился, что я не позвонила на передачу после убийства? А может, в этом маленьком штате радиоведущие всегда звонят домой своим слушателям?

— Я в порядке.

Стоя перед зеркалом шкафа-аптечки, я видела в нем отражение маленькой женщины в мокрой от пота спортивной одежде, с красными щеками и безумными глазами.

— Ты получила мое письмо? — спросил Леонард.

— Да, — ответила я, но все это было сто лет назад.

Пот лип ко мне подобно пару на стекле душевой. Я встала на ванную, чтобы открыть вентиляционное окошко.

— Ты сегодня свободна? Можно пригласить тебя на ленч?

Батарея садилась, и голос его звучал все слабее.

Ленч с Леонардом из «Поздней ночи», с мужчиной, которому я звоню почти каждый вечер и терпеливо жду на проводе. Еще вчера я бы согласилась не задумываясь, но сегодня могла думать только о работе и о разговорах с полицией.

— У меня задание по работе.

— Как насчет вечера? У меня этой ночью выходной. Есть ли у меня шанс увидеть тебя за ужином?

Выходной ночью? Что это значит?

— Я не знаю, когда освобожусь, — ответила я.

— Встретимся в восемь вечера, у ресторана «Рафаэль». — Голос стал едва уловим. — Послушай, я представляю, как действует на людей такая травма. Поговорим, успокоишься.

Телефон издал еще один предупредительный гудок.

Значит ли это, что газета все-таки поместила мою статью на первую полосу? А он решил выпытать из меня детали?

— Что именно ты хочешь? — спросила я.

Батарея так ослабла, что я ничего не услышала.

— Что? — переспросила я, по-прежнему стоя на ванне, и вопрос эхом разнесся по комнате.

Перед тем как телефон полностью отключился, я поймала конец ответа Леонарда:

— Я был лично знаком с Барри Мазурски. И это настоящая трагедия для Род-Айленда.

Глава 4

В субботнее утро редакция казалась вымершей даже по сравнению с предыдущим поздним вечером. На рабочем месте находился только один журналист, навалившийся на стол в дальнем углу комнаты. Редактор, должно быть, вышел покурить.

Когда я вошла, журналист на секунду поднял глаза, оторвавшись от телефонного разговора. Я направилась вверх в кафе, взяла себе кофе и прихватила свежий номер «Кроникл».

Вернувшись, села за стол и уставилась в газету. Моя статья красовалась на первой полосе, в правом нижнем углу.

Читая собственное описание произошедшего, я пыталась понять, что имел в виду Леонард, говоря о настоящей трагедии для Род-Айленда. Перед глазами невольно появилась дырка во лбу Барри с обожженной по краям кожей, темно-красная кровь. Я сделала пару глубоких вдохов, чтобы прогнать видение. Любое убийство — трагедия.

Интересно, что сейчас чувствует семья Барри? Надеюсь, жена поцеловала его утром, отправляя на работу. Какая же зыбкая эта вещь — жизнь. За долю секунды пуля может положить конец всем заботам, всем мыслям, всем чувствам в твоем сердце.

Меня напугал глухой звук: под стол задвинули вращающееся кресло. Направлявшийся ко мне журналист походил на капитана школьной команды по борьбе — небольшое квадратное туловище и веснушчатое лицо. В походке чувствовалась целеустремленность.

Коллега бросил конверт на мою клавиатуру и заговорщически наклонился:

— Не могу поверить в такую удачу, но Дороти сказала, вы хотите написать продолжение по делу Мазурски.

Я кивнула.

Не успел он представиться, как я догадалась, что передо мной стоит Джонатан Фрицелл, журналист, которого переманили из «Нью-Хейвен реджистер». Несмотря на полученную в Колумбии степень магистра и родственные связи в совете директоров «Кроникл», он не пользовался популярностью.

— Я тут занят по горло: освещаю демонстрацию против азартных игр на площади Кеннеди. Боже, как я ненавижу подобные сборища! Кстати, у вас получилась неплохая статья.

У него надменная интонация жителя Коннектикута и самоуверенный вид.

Джонатан снова указал на конверт и поблагодарил меня за помощь. Он ничуть не беспокоился, что я вторгаюсь на его территорию: то ли счел, будто в Провиденсе происходит достаточно убийств, то ли не увидел во мне конкурента. Последнее было бы печально, думала я, открывая карандашом конверт.

Хэлли!

Следует написать краткий биографический очерк. От первого лица. О человеке, которого ты знала. Подключи и другие источники. Появится на первой полосе воскресной газеты. Не больше двадцати дюймов. Позвони в полицейский участок за подробностями об автокатастрофе на Гано-стрит. Прошлым вечером информацию не дали.

Дороти

Как только я спросила диспетчера об аварии, она соединила меня с майором Холстормом, одним из детективов, опрашивавших меня накануне, и тот сразу пригласил меня прийти в участок для допроса.

— Прямо сейчас?

— Желательно да.

В его голосе была настойчивость. Наверняка что-то случилось. Неужели они поймали преступника? Я хотела получить хоть какую-нибудь информацию, но полицейский попался немногословный. Интуиция подсказывала: надо немедленно бежать туда.

Участок находился в трех кварталах от редакции в направлении Ла-Салль-сквер. Я схватила чистый блокнот и зашагала вдоль Фаунтин-стрит к старому строению с клейкой лентой на дверном замке. Диспетчер позвонил, и меня провели на второй этаж в кабинет следователей, где прошлым вечером я давала показания.

По другую сторону дороги, на незначительном расстоянии строился новый офис ведомства общественной безопасности: город решил вложить в него пятьдесят миллионов долларов. Вернувшись в обветшалый участок при дневном свете, я поняла, как остро он нуждается в ремонте. Грязный линолеум потрескался, а окна, покрытые повисшим в помещении смогом, едва пропускали свет.

В дверном проеме стоял Холсторм, не очень высокий мужчина, примерно на пару лет старше меня, однако такой вспыльчивый, что становилось страшно. Даже прошлым вечером, несмотря на все старания вести себя помягче, он едва сдерживал нетерпение, словно чувствовал, что в моей голове роятся мысли, противоречащие исследовательскому процессу.

Лицо у детектива было хмурое. В моей статье допущена какая-то ошибка? Я написала больше, чем рассказала полиции?

Холсторм опустился в кресло за столом и пригласил меня присесть на один из металлических стульев с прямой спинкой, словно созданный специально для пыток.

— Вам не следовало писать такое в газету, — сказал он. — Вы поставили себя в опасное положение.

— Я журналистка.

— Вы свидетель.

Я вскинула руки к потолку:

— Так уж получилось.

Он собрался было продолжить спор, но передумал и лишь вздохнул. Очевидно, за свою карьеру он потерял достаточно много времени в бесполезных дебатах с журналистами. Какая досада иметь в свидетелях представителя этой профессии!

— Хочу, чтобы вы взглянули на пару фотографий.

— Вы поймали преступника?

— Это нам и надо проверить.

Детектив рассказал, что полиция преследовала белую «тойоту-камри» с разбитой задней фарой и вмятиной на крыле. На перекрестке Гано-стрит и шоссе И-95 машину занесло. Водитель не справился с управлением, врезался в столб и вылетел через переднее стекло. Подозреваемого привезли в больницу Род-Айленда, где он сейчас лежит без сознания.

Я представила себе человека в куртке цвета хаки с капюшоном, его твердый, злой взгляд и почувствовала облегчение: без сознания, лежит на больничной койке. Стоило воздать благодарность сильному дождю и скользким дорогам.

Если гонка закончилась автомобильной аварией, стало быть, начнется официальное расследование, а значит, Холсторм и департамент не будут слишком скрытничать.

— Возникли какие-то сложности? Будет ли проведено внутреннее расследование в связи с аварией?