В поисках священного. Паломничество по святым землям - Рик Джароу

Сахас некоторое время провел в нашем ашраме, потом путешествовал вместе со мной и Бернардом, по ходу обучая нас искусству продавать и торговаться. В то время он переживал свой, так сказать, нигилистский этап в жизни – он отворачивался от религии и взор его был обращен в сторону рынка. Какое-то буддистское братство пригласило нас на ночлег в Тулон-сюр-Арру. В этом месте царила очень тихая, возвышенная атмосфера – буквально перед нашим появлением туда приехал лама, чтобы провести недельный курс медитации. Индуизм хоть и совпадает с буддизмом в чисто теоретической добродетели сострадания по отношению ко всем формам жизни, все же в индийской культуре, основанной на кастовой иерархии, проводится четкое различие между отдельными видами живых существ с целью соблюдения «брахманической чистоты». И на следующее утро во время тихого завтрака Сахас внезапно запрыгнул на стол и стал публично отчитывать ламу за то, что тот позволил кошке есть со своей тарелки. «Подобное поведение недостойно человеческого существа», – кричал Сахас тоном святого индуиста. На лице ламы не дрогнул ни один мускул, но все, кто собрался в то утро за столом, подняли такой шум, что завтрак превратился в сущий переполох.

Теперь у Сахаса, остепенившегося с тех пор, в одном углу комнаты располагался алтарь, а в другом – телевизор, и он переключался с одного на другое. Однажды вечером он заглянул ко мне и с хитрой улыбкой на лице сообщил, что у него для меня что-то есть. Он достал из кармана самодельный амулет из серебра, на котором были выгравированы имена Бога на санскрите, и повесил его мне на шею. Я не осмелился спросить, где он его взял. Тогда я в ответ протянул ему сверток вибхути[9], священного пепла, благословленного Сатьей Саи Бабой, индийским святым. Я рассказал ему о целебных силах этого праха, приобретенных им в результате освящения. Не долго думая, Сахас отсыпал немного пепла и стал втирать его в правую ногу – он сказал, что накануне здорово ушиб ее и теперь боль не давала ему покоя. На следующее утро Сахас радостно пел, держа в руках корень цикория, добытый им на завтрак. Он показал мне ногу. «Все прошло! C′est puissant, ton truc», – сказал он.

Показав мне Экс и его достопримечательности, Сахас повез меня в Марсель. Наш путь лежал через Долину Волхвов – это загадочное место, в котором искатели и оккультисты всех мастей проводили долгие бессонные ночи, пытаясь исследовать все его чудесные тайны. Роланд упорно настаивал на том, что «если провести здесь хотя бы одну полную ночь, что-то обязательно случится». Прежде чем отправиться на заработки на крупный арабский рынок, Сахас высадил меня недалеко от порта и спросил, куда я собираюсь дальше. Я указал на вершину горы, с которой на город смотрела статуя Девы Марии. «C′est bien, – довольно кивнул он, – bien»[10].

Я добрался до подножия холма. Мне хорошо запомнилось это место – место, где я молился, и величественная золотая фигура Девы Марии возвышалась над городом, стоя на вершине Нотр-Дам де ла Гард, собора Богородицы, устремив свой взор в море. Наверх вела узенькая тропа, хорошо обдуваемая морскими ветрами, пересеченная лестничными пролетами. С каждым шагом я чувствовал ее приближение, и вот фигура Богородицы оказалась прямо передо мной.

Невозможно найти подходящие слова, чтобы описать бытие Марии, понять, кто она есть или кем может быть. Да, в каком-то смысле она – Великая Мать, поразительный поток абсолютной грации, и свет ее ауры озаряет собой весь холм, на вершину которого паломники стремятся попасть с самого утра. Золотая фигура Марии, держащей в руках младенца Христа, возвышается над многолюдным городом. Младенец раскинул руки, словно устремившись к небу. Взор Марии наполнен проникновенной безмятежностью. Своей безмерной молитвой она способна вернуть на путь каждого; она оберегает корабли, что покидают гавань, уходя в далекие моря. На краю холма, на бетонной изгороди возвышается огромных размеров распятие. С его вершины можно заглянуть в самое сердце Средиземного моря, коснуться берегов Африки. Здесь можно ощутить легкую перемену, тонкое благоухание, которое носится на руках ветра над поверхностью воды. Здесь – начало, Присутствие высшего, пробужденное в памяти.

В соборе находилось множество моделей кораблей, которые служили своеобразным подтверждением Материнской опеки. В этот момент все мои мысли устремились к Марии, Богородице, архетипу всех матерей. Все мы – ее дети, и мы можем ощутить чистоту ее материнской любви, простоту ее сердца. К ней обращен голос ребенка – ребенка, у которого нет никаких сомнений в том, что она ответит ему. Ее золотая фигура возвышается над городом с его дрейфующими портами. Ее сострадание не имеет границ, оно простирается повсюду, касаясь своей рукой морских пляжей, наркопритонов и рыночных площадей. Она – во всем этом.

Я вошел в тишину грандиозного собора, прошел к алтарю и встал на колени. У меня не оказалось с собой четок, и молитву я читал, отсчитывая бисер на своих индийских бусах. В соборе были и другие люди, но как только взор мой упал на изображение Марии возле алтаря, все остальное перестало для меня существовать. Мной овладело смешанное чувство преклонения и безопасности. В присутствии Марии появилось дитя души. Оказавшись в лучах ее славы, я понял, что моя жизнь находится в руках высшей силы. Я не был воспитан в религиозных традициях и, в общем-то, не очень хорошо представлял, кто такая Мария и что она собой представляет, но ребенок внутри меня знал это и воззвал к ней:

Радуйся, Мария, благодати полная!Господь с Тобою;благословенна Ты между женами,и благословен плод чрева Твоего, Иисус.Святая Мария, Матерь Божия, молись о нас, грешных,ныне и в час смерти нашей. Аминь.

Я знал, что я – ее дитя, и меня оберегает ее любовь независимо от того, кто я и что делаю в обычном мире. Я знал, что ее любовь невозможно ни купить, ни выпросить никакой религиозностью. Я, как ее вечное чадо, уже был наделен ее любовью, и неважно, как далеко я путешествовал и сколько мне еще предстояло пройти. Ребенок внутри меня знал это, и когда он появился, корка моей прежней личности отвалилась сама собой.

После того как я обошел собор, погруженный в полумрак, в дальнем углу меня привлекла полка со стоявшими на ней журналами. Я перелистывал страницы и вдруг ощутил чье-то присутствие. Подняв глаза, я увидел перед собой священника в черной рясе. Он молча позвал меня за собой, и вместе мы прошли в небольшую комнатку, располагавшуюся слева от главной часовни. Его голову покрывали седые волосы, передвигался он с трудом. Лицо его было сухим, но во влажных глазах ощущалась некая печаль. Он спросил, что привело меня в эти места, и пока я говорил, он с трудом, дрожащими руками, открыл один из ящиков своего стола. Старый священник протянул мне черные четки с серебряным крестом посередине и сказал: «Это тебе. Помолись за меня в своем паломничестве». Я взял четки и поблагодарил его, стараясь не смотреть на его руки.

Я спускался с холма, с благоговением держа в руках четки. Я хотел взять их себе как знак того, что Мария – со мной, но перед глазами все еще стоял образ этих старческих рук. Наши руки встретились на миг. Мы не могли остаться вместе, но между нами возник образ креста. Я начал напевать песню о Богородице, которую слышал однажды:

Я искал Ее в тихом саду,И стояла Она на вершине холма.Она снега белее была.Она – ангел золотой,Образ страждущей души…

Улицы были пустынны. День клонился к закату. Все казалось заброшенным – изнемогающие от зноя порты, испачканные мазутом пляжи. Но я знал, что она будет ждать всегда. Эти руки и вены… Я пытался пошевелить пальцами, но тыльная сторона моих ладоней ныла от боли. Я еще раз посмотрел на море, обитель Нептуна. Прилив окатывал морской водой берега, и словно морской волной, этот миг наполнил меня глубоким чувством, и душа доверилась ему.

Снова в Париже

Париж – это точка, в которой сходится всевозможный опыт. Это центр мандалы, в котором ощущается то самое примирение, способное открыть человека для Света. Я шел вдоль бульвара Сен-Жермен, и моими компаньонами были воспоминания о прошлом: я вновь повстречал бородатого путешественника со впавшими глазами, и он уверенно сообщил мне, что идет никуда, расположенное нигде. Я вновь ощутил поглощающую грусть, вызванную попытками поспевать за друзьями, которые покупали сласти на улице Риволи: подобные чувства возникают, когда начинаешь понимать, что чему-то суждено навсегда исчезнуть из твоей жизни.

Над улицами повис едкий табачный туман, а в кафе пахло только что выкуренной сигаретой, чей запах уже успел смешаться со свежим утренним воздухом, который тонкой струйкой тянулся от моста Сен-Мишель. Свет повсюду погашен, а под фонарными столбами спали многочисленные книжные лавки. Было истинным мужеством пройти сквозь все это, не имея направления; увидеть все это, и не возжелать.