В поисках священного. Паломничество по святым землям - Рик Джароу

С тех пор я довольно часто принимал эту позу. Меня на самом деле не очень беспокоило, останавливаются ли машины или нет. Часто затянувшееся ожидание увенчивалось поездкой с человеком, обладавшим исключительной душой. Кроме того, стоя на дороге, можно было глубже ощутить внутреннюю музыку местности, ее пульс.

Покинув ферму этим утром, я поймал машину, за рулем которой сидел почтенный джентльмен, без устали рассуждавший о победе социалистов на недавних выборах и о том, что США собираются подорвать экономику Франции методом увеличения курса доллара. Но больше меня поразило его произношение имен американских президентов – он говорил: «Кар-тёр», «Ре-ган», и в голосе его звучали нотки презрения.

Мы проехали мимо ряда гигантских серых строений, торчавших из пустынной земли, словно исполинских размеров валуны. Они напоминали перевернутые воронки, стоящие на расстоянии друг от друга, окруженные колючей проволокой. Водитель объяснил мне, что это ядерные реакторы – их построили недавно в рамках государственной энергетической программы. Один вид этих безжизненных башен вызвал дрожь во всем теле, я больше не хотел думать об этом. Я просто смотрел, как они постепенно исчезали из вида, оставляя на песке длинные неподвижные тени. В небе не было ни облака.

Я искупался в океане близ Жан-Ле-Пена, прогулялся по городу и прошел еще пару миль на юг по дороге, обдуваемой морским ветром. Затем добрался до квартала старых домов, на заднем дворе которых были разбиты огороды и стоял парник. Открыв дверь, Орисса замерла от удивления. С момента последней встречи прошло пять лет, и сейчас я заявился без приглашения, никого не предупредив. Лицо ее было ясным и свежим, а темно-каштановые волосы, достигавшие плеч, придавали ее образу приятную хозяйскую ноту. Округлый живот Ориссы слегка выступал из-под красной рубашки, а ее эльфоподобный сын Маллаки с важным видом разгуливал по дому. Джон приехал рано утром. Его рельефное лицо выражало чуткую восприимчивость. Он все еще щурился от солнца, а черные волосы были зачесаны на бок. Не теряя времени на объяснения, он снял со стены гитару и исполнил несколько песен о земле и небе.

Следующим утром мы отправились в горы. Джон и Орисса считали традиционную йогу немного ограничивающей, и вместе они постепенно шли к созданию своего собственного танца, движения и музыки, руководствуясь исключительно вдохновением. Мы прокладывали свой путь в горы, подогреваемые солнцем, чьи лучи приветливо мерцали среди деревьев. Гора-земля казалась воплощением вечной женственности, Богиней Мира, дарящей свою энергию всему сущему – почве и камням, диким цветам и лесным лозам, спокойным прудам и шумным водопадам.

Мы остановились около естественного бассейна, образованного камнями, вбиравшими в себя падающую воду. Сосны, устремленные вверх, росли, казалось, прямо из скал и впитали в себя спокойствие их каменной неподвижности. Вода бежала по камням, и ее звук смешивался с тишиной воздуха.

Мы разделись и прыгнули в воду. Орисса стояла, широко раскинув руки, и капли воды сверкали на ее теле. Она тихо напевала игривую мелодию, устанавливая добрые отношения с жителями той местности. Дух, облеченный в форму, становится формой самого духа, если не мешает расти зерну жизни. В своем единстве мы ощущали биение истинной жизни на священном теле Матери-Земли.

Вечером Джон рассказывал, что заключил с землей пакт, в соответствии с которым он обязался работать вместе с ней и учиться у нее. Он собирался вести натуральное хозяйство без использования плуга и удобрений – этот способ, говорил он, использовали на Дальнем Востоке. Еще он рассказывал об органическом и биодинамическом хозяйстве в Ардеше, о чем я знал очень немного. Вечера мы проводили, слушая его рассуждения о различных земных коммунах, иногда он проигрывал запись Ланца дель Васто – тот рассказывал о своем личном опыте жизни в коммуне на южном склоне Альп в местечке Л′Арш: его основали, руководствуясь идеалами ненасилия и самодостаточности. Члены коммуны сами шили себе одежду, вели хозяйство, собирали питьевую воду из свежих горных источников. Дель Васто провел много времени вместе с Ганди, когда ездил по Индии, а вернувшись, положил начало этому делу.

Один из своих визитов к его горе я запомнил навсегда. Мы провели там всего лишь один уикенд, но впечатление было такое, словно я посетил другую планету. Люди одевались в собственноручно сшитые одежды небесно-голубого цвета – они представали подлинными мастерами в любом ремесле; каждый вечер они собирались вокруг одного из старейшин. В этой местности располагалось несколько коммун. Каждая обладала своим уникальным ощущением мира, вела особый образ жизни. И все же они были тесно взаимосвязаны, подпитываемые энергией пионера духовности дель Васто, ведомые одним из старейшин, который играл роль координатора, посредника и духовного проводника. Самое сильное впечатление от пребывания в Л′Арше я получил утром перед отъездом. Наш микроавтобус никак не заводился, и меньше чем за две минуты десяток людей бросили свою работу в полях и пришли, чтобы помочь нам тронуться с места. Этим все сказано.

Вечером, окруженный звуками земных существ, напоминавшими непрерывную аффирмацию, я думал о своих личных идеалах. Я хотел раскрыть целебные силы земли, пробудить свои притупленные чувства, вновь обрести осознание этих забытых существ. Дэвы полей и лесов, ангелы – все они прятались от человека, пребывающего в страхе. Кроме того, я страстно желал стать тем, кем мне было суждено стать, и сделать землю такой, какой она должна быть. Мы сели на крыльцо, образовав исцеляющий круг, негромко напевали, и вибрации гармонии расходились по сторонам, теряясь в прохладном и свежем воздухе.

Нотр-Дам де ла Гард

Через несколько дней я добрался автостопом до Экс-ан-Прованса и столкнулся там с Джо-Джо, своим старым другом, прямо на Кур Мирабо. Он курил, прислонившись к колонне на улице так, словно ожидал меня. Мы не виделись много лет, но он почти не удивился нашей встрече и сразу сопроводил меня к дому Патрика, куда я, собственно, и направлялся. В последний раз я видел его на берегах Ганги, тогда он зависал с Шивой Бабой, который покуривал травку и вырезал из тыквы музыкальные инструменты. Там он жил под именем Прабхавананададжи, или что-то подобное.

Когда мы прибыли, его не оказалось дома. Я решил не терять времени, и все утро стирал свою одежду, впитавшую пыль дорог, а потом сушил ее под лучами прованского солнца. Воздух был сухим и свежим, в нем смешивались ароматы трав и голоса птиц; слышался шелест ветра, обрывки радиопередач из салона проносящихся мимо авто, лязг вилок и ножей по керамическим тарелкам. Я подумал, как это необычно – слушать ясно, без участия ума, ничего не фильтруя: это подлинное чудо, способное пробудить энергию тишины.

Патрик и его женщина, приехавшая с островов, приготовили восхитительный индийский ужин. Патрик стал настоящим дзенским мастером в деле приготовления чапати, индийских лепешек. Он все делал одной рукой, замешивал тесто в медной сковороде, подбрасывал, а затем выравнивал лепешки аккуратными движениями. Он ловко и безошибочно, одним изящным движением лепил их и сворачивал одна за другой. Затем слегка поджаривал на огне, пока они не становились мягкими, толстыми и при этом воздушными. Он складывал лепешки друг на друга и заворачивал в полотенце, чтобы не дать им остыть. И это было одной из самых прекрасных вещей в Индии – там ты мог освоить множество полезных практических навыков, например готовить сырую пищу, чистить котлы при помощи кокосовой кожуры, использовать воду вместо туалетной бумаги…

Мы не виделись довольно долго, и поэтому весь вечер провели в ностальгических воспоминаниях типа: «А помнишь, когда…», в особенности, когда вошел Сахас. В детстве, когда ему исполнилось всего восемь лет, родители бросили его в отеле. Но он был дитя Господа, и ему везло в жизни. Он продавал журналы, продавал аудиозаписи. Он мог продать все что угодно. Последнее его занятие было тесно связано с путешествиями – он разъезжал по стране в четырнадцатилетнем «Пежо», продавая шелкографию из Гонконга со стопроцентной наценкой. Он оказался настолько хорош в этом деле, что за неделю умудрялся заработать столько, что ему хватало на жизнь полтора месяца. Разумеется, доходы эти он не декларировал. Вскоре он вернулся в Экс, где Патрик выделил ему комнату и поручил ухаживать за храмом. Из окна его комнаты открывался хороший вид на сад, и каждое утро он срывал самые свежие цветы и украшал ими статую Шивалингама, стоявшую в центре храма. У Сахаса были все необходимые атрибуты для проведения служб – свечи, колокольчики, картинки, тарелки с нарезанными фруктами и тому подобные вещи, а также новый телевизор, стоявший в углу комнаты. Все это досталось ему благодаря выдающемуся рыночному таланту. «В наших краях, мадам, восемь плюс восемь равняется десяти, – зазывал он проходящих мимо покупателей. – Ведь я не умею считать».