В поисках священного. Паломничество по святым землям - Рик Джароу

Святая Тереза обладала этой абсолютной уверенностью. «Время на небесах я полностью посвящу благим делам на земле, – говорила она. – После моей смерти я пролью на землю дождь из роз». И ее присутствие ощущалось там, как мягкий, медленный поток. Я часто думаю о том, говорят ли святые и поныне? Не отдельным провидцам, а множеству людей, на плечах которых лежит бремя этого мира, для тех, кто приходит в церкви и зажигает свечи в поисках благословения. Смотрят ли они с небес на землю, когда их просят о чем-то, или приходят во сне и указывают верный жизненный путь? Возможно, кто-то видит дальше. Я чувствовал, что в этот день святая Тереза обронила на меня один из своих цветков – его аромат я ощутил в словах молодого священника… Как же трудно принять дар от кого-то другого.

Солнце заходило за облака. Я сел в поезд обратно до Руана и смотрел, как веер солнечных лучей стелился над сельской местностью. Я заметил, что одежда моя выпачкана. Я снял все, кроме синего купального костюма, зашел в прачечную и бросил вещи в стиральную машину. Автомат со стиральными порошками оказался неисправен, и я на ломаном французском попросил немного порошка у женщины, стоявшей рядом. «Ну конечно же, берите сколько вам нужно», – сказала она на превосходном английском.

Ее звали Нэнси – так же, как и город на севере Франции, – а родом она была из Иллинойса. Последние несколько лет она жила во Франции, работая над докторской диссертацией по истории средневековья.

– Когда разберешься со своей одеждой, можешь подняться ко мне на чашечку чая, если хочешь.

Ее небольшая студия своим аскетизмом напоминала монастырскую келью. Нэнси поставила пластинку из обширной коллекции лютневой музыки, и пока звуки ее наполняли собой комнату, я смотрел в окно на шпиль собора. Мы пили чай, сидя за столом, у которого была прозрачная стеклянная столешница. Она задумчиво произнесла:

– Знаешь, если бы ты оказался европейцем, я бы тебя не пригласила. Я бы даже не улыбнулась тебе на улице.

– Это нормально, – ответил я. – Я стараюсь ничего не ожидать в принципе.

– Что ж, мне приятно повстречать здесь американца, – сказала она.

Ей было интересно, что происходило в Америке, и я ответил:

– Ничего.

Она сказала, что много думала об этом, и уже после первого года, проведенного здесь, у нее отпало всякое желание возвращаться в Америку с ее фаст-фудами. Я спросил, знает ли она, что Макдональдс теперь есть даже на Елисейских Полях.

Внезапно лицо ее стало чрезвычайно серьезным, она наклонилась ко мне и спросила, сколько мне лет. Я думал об этом, гладя на шпиль, пока играла старинная лютня.

– По крайней мере, лет пятьсот, – ответил я.

Она не восприняла мои слова всерьез и продолжала выпытывать мой возраст.

– Мне сейчас тридцать, – начала она причитать. – Ты знаешь, каково это? Ты этого не понимаешь, пока это не случается с тобой. Но мне все равно, честно. Если я сейчас умру, мне не о чем будет сожалеть.

Все успокоилось. Я внимательно посмотрел на нее, и в ее глазах, волосах – во всем этом я увидел одновременно и юную деву, и старуху. Наше дыхание стало синхронным, подчиняясь звукам лютни. Не было нужды говорить что-то или делать. И я ощущал тесную связь с Нэнси, словно нам суждено было оказаться в этом месте сейчас. Я не думал, что мне нужно строить из себя Генри Миллера или Билли Грэма. Мне вообще не требовалось надевать чьих-либо масок или что-либо объяснять. Мне было достаточно того, что я пил чай, и мне было примерно пятьсот лет.

Мы обменялись адресами и распрощались. Выйдя за дверь, я услышал слово «завершение». Впереди ждала целая ночь на поезде, спешащем на запад. Я мог остаться наедине с собой и смотреть, как за окном проносится мир. Я добрался до станции и сел на поезд, идущий до Ванна.

Крест Ванна

В мире существуют нации, между ними ведутся войны, старый раскол облачается в новые одежды идеологий, но аура святых делает абсолютно неважными вопросы жизни и смерти. Само их присутствие говорит от лица запредельного, и возможность найти убежище для одинокой души – их дар. Так происходит передача, молчаливый дар, который навсегда остается с тобой.

В соборе Ванна находились мощи Винсента Феррера. Я собирался зайти в собор, чтобы отдать дань почтения, но внезапно обнаружил, что иду в совершенно противоположном направлении, явно выбираясь за пределы города.

Иисус висит на кресте, обращенном ко всему городу, ко всем его жителям – торговцам, портовым докерам, лавкам, растянувшимся вдоль зеленого канала. Голос во мне произнес: «Смерть Иисуса – это и твоя смерть». Ощущение присутствия усилилось. Дальше идти было некуда. Крест был точкой, в которой сходились все беспомощные попытки оттянуть неизбежный момент.

Русло канала устремлялось в открытое море, но короткая тропа вела через высокую траву и колючие кусты на плато в чистом поле. Кому-то суждено было умереть. Великая ложь жизни оказалась невыносимой, желание умереть захлопнуло последнюю дверь. Плоская равнина, на которую я взошел, была не видна со стороны канала. Но теперь, издалека, я увидел огромных размеров распятие. Оно было выточено из цельного камня высотой около пятнадцати футов, с кругом посередине. По сторонам симметрично расположились апостолы, лев, бык, орел и человек.

Во всем этом ощущалось тотальное Присутствие, и меня переполнило понимание того, что смерть возможна только через Его погибель. Я медленно приблизился к кресту и прочитал надпись, высеченную на камне:

Тот, кто погиб на кресте,

Обрел жизнь вечную во Христе.

Я испытал изумительное освобождение, словно камень свалился с плеч. Я пал на колени перед распятием, ошеломленный простой мыслью: человек вовсе не хозяин своей жизни. Я почувствовал вибрации, исходящие из вышних сфер:

От начала времен самым главным вызовом, брошенным человеку, была триумфальная смерть на кресте. Изнутри становится очевидно, что все в конечном итоге ведет человека на крест. Он нависает тенью над этим миром и манит человечество на протяжении всей его истории. В дебрях собственных теней ты забудешь себя и попытаешься получить наслаждения этого мира, который есть всего лишь тень истины, захочешь силой взять то, что принадлежит тебе по рождению. Истинно, все это приведет тебя к неистощимому источнику любви.

Я сел возле этой святыни, преисполненный душевного покоя, и молился о том, чтобы всегда помнить о кресте, с которым человек несет свою жизнь.

Лурд

Ночной поезд стремился вдоль побережья в сторону Испании и на рассвете достиг испанского порта близ города Андай. Небо исполнилось духом Мира, а океанический воздух дышал живой энергией. Море было холодным и неприветливым. Ветер трепал колючие кусты куманики, в изобилии торчащие из прибрежных скал вдоль гавани. Я ощутил новые вибрации, которые ощущались во всем – в скалистом береге, земле, воздухе. Вдаль тянулись вереницы белых оштукатуренных домов и монастырей, а портовый рынок уже начинал новый день, щедро украсив свои прилавки апельсинами и оливками. Все утро я провел, вдыхая запахи рыночных рядов и морского бриза, погрузившись в размышления о старом бродяге Уитмене.

В какой-то момент я ощутил, как вместе с плеском соленой воды приблизилась его душа, и я – зная, что он услышит меня, – во весь голос спросил:

– Кто эти странники? Смотри, как они проходят мимо. Белокурые норманны, черноглазые испанские женщины, как соборы – одновременно мрачные, как ночь, и сияющие, как солнце. Их стихийность исцеляет! Ты когда-нибудь ощущал в них свою свободу?.. Ты даровал себе тишину и покой, и я верю, что ты, подобно мне, скитался голодным и полным пустоты, ты всматривался в лица прохожих, ты искал… Пастухи Каталонии – я видел их издалека. Их стада паслись на вершине холмов – таких высоких, что в точке соприкосновения с небом замирала мысль. И ты знал о целебной силе воздуха и морской воды и земли… Ты был вскормлен свежестью ее плодов, пил соки, текущие рекой? Я уверен, что ты был всем этим. Желал ты чего-то или добивался, был в покое или в страдании – ты всегда пел музыку своей жизни!

Солнце неспешно уходило за скалы. Путники плескались в соленой воде, побросав свои рюкзаки на влажном песке. Весь день я провел, сидя на камнях около воды, пока ветер не усилился и завыванием своим не напомнил мне о том, что меня ждет поезд и продолжение дороги.

Издалека город выглядел Меккой для коммерсантов. Плотными рядами выстраивались вдоль улиц бесчисленные кафе и отели вперемешку с сувенирными лавками, в которых продавались преимущественно пластиковые бутылки в виде Девы Марии для святой воды. Прилавки были усыпаны всеми мыслимыми и немыслимыми безделушками, эксплуатирующими религиозную символику: резные фигурки Девы Марии, не менее тридцати разновидностей четок, статуэтки Христа, Мадонны, книги, среди которых выделялись томики Библии в посеребренных футлярах, подвески и многое другое. Я уже порядком утомился, и оттого зрелище это выглядело особенно омерзительным. «Так, сейчас я быстро спущусь в грот, наберу святой воды из источника и смою с себя пыль этого грязного места», – думал я.