Формирование института государственной службы во Франции XIII–XV веков. - Сусанна Карленовна Цатурова

данного исследования законодательных документов. Так, именно в архиве Канцелярии находятся «письма аноблирования» (дарования дворянства), ценные для изучения привилегий служителей короны. Ключом к этому массиву является рукописный указатель, составленный бенедиктинцем отцом Карпантье для 1877 писем из Сокровищницы хартий и Палаты счетов[76]. Поиск адресатов аноблирующих грамот был расширен за счет иных рукописных указателей и извлечений[77]. В сфере регистрации грамот аноблирования, равно как и иных привилегий королевских должностных лиц, центральную роль играла Палата счетов, архив которой сгорел, что существенно затрудняет изучение многих сфер административной практики короны Франции. Тем не менее ряд важных указов и документов из архива этого ведомства был мной выявлен по рукописным извлечениям и публикациям[78].

Королевские акты о привилегиях чиновников были дополнены мною рукописными извлечениями из архива Палаты прошений Дома короля, который систематически сохранился только с 1573 г.[79] Наконец, архивы Королевского совета для исследуемого периода почти не дошли до нас: до XVI в. остались отдельные листки, хранившиеся у секретарей в домашних собраниях[80]. В этой связи представляют особую ценность редкие публикации сохранившихся фрагментов, которые также были исследованы на предмет поставленных проблем[81].

Собранный в результате обширный и репрезентативный корпус законодательных актов дает возможность изучить поэтапно процесс формирования структуры исполнительного аппарата, численный состав ведомств и служб и его изменения, дисциплинарные нормы службы, процедуры комплектования, систему вознаграждения и привилегий, политические полномочия, формирование прав на занимаемые должности и статус служителей короны Франции. Системный подход к анализу королевского законодательства позволяет обнаружить важную черту складывающейся административной структуры — преемственность правовых норм и институтов власти. При этом исследование большого объема королевских указов выявляет «зигзаги» этого нелинейного процесса, роль сиюминутных задач и внешних событий, столкновение стратегий королей и ведомств или отдельных служителей.

Однако естественно возникает вопрос, в какой мере королевское законодательство отражало реальность и влияло на нее, а в какой мере являло собой широковещательные и прекраснодушные декларации, мало соотносящиеся с реальностью. Известная декларативность законодательных актов приобретает самостоятельную ценность в русле изучения формирующегося нового языка и риторики власти, символических стратегий в конституировании государства и заявляемого идеального образа чиновника. Этот идеальный образ власти и ее служителей мог очень далеко отстоять от реальности, и следует постоянно помнить о зазоре между фикцией законов и действительностью. Но провозглашаемые декларации, цели и идеалы власти в контексте политической антропологии раскрывают значение политической культуры, сыгравшей активную созидательную роль в построении государства.

Соединение истории средневекового права с политической культурой выявляет суть такой характерной черты королевских указов, как повторяемость отдельных правовых норм, традиционно трактовавшейся лишь как признак неэффективности вводимых норм, как доказательство их неисполнения. На самом деле, повторяемость норм означала не только неэффективность прежних указов, но и придавала этим нормам особую ценность в виде «освященной давностью традиции», и чем чаще повторялась та или иная норма, тем ценнее она выглядела в глазах законодателя.

Наконец, нельзя забывать, что право издавать законы для всего королевства на первых порах было самой уязвимой из королевских прерогатив. Именно поэтому в текстах королевских указов, особенно в преамбулах, присутствует указание на причину их издания. Чаще всего в качестве оправдания законодательной инициативы короля выдвигается защита интересов подданных — их огромный ущерб, страдания и «стенания», «достигшие ушей монарха». Эти обоснования интересны и важны не только с точки зрения риторики власти и ее идейных основ, но и применительно к «больному вопросу» о взаимосвязи права и практики. Дело в том, что за очень редкими исключениями, каковыми являлись, например, ордонансы Людовика IX Святого о «преобразовании нравов» 1254–1256 гг. или ордонанс Филиппа IV Красивого от 23 марта 1302 г. «о реформировании королевства», в истоке большей части королевских «открытых писем» находились конкретные казусы — прошения, жалобы, конфликты чиновников или подданных[82]. Следовательно, королевские указы были так или иначе связаны с административной практикой и с реальной жизнью.

Административная практика и юридические тракты

Связующим звеном между законодательными актами и административной практикой являются письма королей Франции к ведомствам и отдельным служителям, отражающие взаимоотношения короля и его исполнительного аппарата и сохранившиеся весьма неравномерно. После пожара 1618 г., постигшего Парламент и уничтожившего большую часть его минут, лишь в XVIII в. из сохранившихся писем были созданы регистры, которые содержали письма королей, грандов, знати и т. д.[83] Исследуемому периоду посвящен только первый регистр, в котором мною обнаружено три письма в Парламент, касающихся рассматриваемых в работе вопросов[84].

Лакуны в переписке королей Франции с верховными ведомствами позволили восполнить публикация Р. Казелем закрытых писем короля Филиппа VI Валуа и публикация писем Карла V Мудрого, осуществленная Л. Делилем[85]. В эту же категорию «эрудитских подвигов» следует поместить 11-томное издание полной переписки Людовика XI, где собрано воедино все огромное эпистолярное наследие этого короля, выявленное издателями в различных столичных и провинциальных архивах[86].

Системное изучение собственно административной практики затрудняется кричащей неравномерностью сохранности архивов ведомств и служб. Так называемые Старые фонды в Национальном архиве едва ли не на 90% состоят из архива Парижского парламента. Такое соотношение не только адекватно отражает статус, компетенцию и численный состав этого ведомства[87], но и обусловлено «благоприятным» стечением обстоятельств: случившиеся в Парламенте в 1618 и 1776 гг. пожары, хотя и нанесли ущерб, но не затронули главного богатства этого учреждения — его регистров[88]. В результате объем архива Парламента, растянувшегося под землей в районе Маре на 7 км и не имеющего аналогов ни в одной стране мира, обескураживает исследователей, поскольку является беспрецедентным по масштабу собранием всевозможных сведений по истории Франции вплоть до ликвидации Парламента 15 октября 1790 г.[89] Общий состав фонда достигает 26 789 единиц хранения, из которых регистры составляют 10 500. Собственно административная практика отражена в самой большой, «гражданской секции» (Parlement civil). С 1364 г. Парламентом было решено завести отдельную серию регистров слушаний дел и заседаний Совета, а с 1400 г. — отдельно Совета, куда вписывались и интересующие нас вопросы — регистрация указов, комплектование, выборы чиновников, дисциплинарная деятельность и политические акции[90]. Исследовать в полном объеме административную практику Парламента не представляется возможным ввиду слишком большого объема сохранившихся материалов[91].

Но не только это затрудняет задачу. Едва ли не наибольшее препятствие для этой гипотетической задачи заключается в том, что это, можно сказать, закрытый архив. Ревностно ведя документацию, бережно храня регистры, Парламент относился к своему архиву как к величайшей, но корпоративной собственности, не пуская в него никого, включая королей Франции, и даже адвокатам, имевшим право ознакомиться с материалами дела, разрешалось