Этот странный мир. Сборник - Борис Евгеньевич Штейман

– Помешиваю старинной ложечкой с нашей семейной монограммой кашу. – Она может быть плохой или… очень плохой". Мысль не нова. Но позволяет определить позицию как вечно-безразличную оппозицию. Продолжая помешивать кашу, мгновенно достаю нож и бросаю его в старинный буфет. Нож с силой втыкается в темную дубовую поверхность. Она вся испещрена следами от прошлых попаданий. "Жизнь дороже прошлого…" – Меланхолия начинает овладевать мной. Бросаю варить эту чертову эту кашу, хотя такого цвета лица у меня не было даже в юные годы.

Поднимаюсь к Михалычу. Стучу и запоздало думаю: "А вдруг он дома? И ничего! Сообщу про Ильича". Мои опасения не оправдываются. Открывает дверь Элла.

– Я тебя жду, жду! Противный! – в нетерпении говорит она.

– Мы же не договаривались, – удивляюсь я.

– Ну не будь таким… – она мнется, подыскивая нужное слово: – Дураком!

Расстегивает пуговицы моей рубашки.

– Быстрей! – торопит она.

– Но я же еще не ел, – поддразниваю ее.

– Потом, потом… – шепчет она, прерывисто дыша…

"У нее божественная шея…" – думаю безразлично. Мы лежим без сил на все том же злополучном ковре. На нас смотрят люди с полотен Михалыча.

– Где твои жемчужные бусы? – интересуюсь я.

До Эллы не доходит смысл вопроса, она еще не вернулась в этот мир. Приходится повторить.

– Зачем тебе? – наконец звучит ответ-вопрос.

– Нужно! – "великолепное слово!"

– Эта сучка Эн взяла! Представляешь?! – Элла чуть приподнимается, опираясь на локоть. Гнев искажает ее умиротворенное до этого лицо: – Ты ведь тоже спал с нею?!

– Ну что ты. Как тебе не стыдно! – увещеваю ее и неожиданно сообщаю: – Ты знаешь, что Валентин Ильич скончался?

Слежу за реакцией.

– Знаю… – не сразу отвечает она, отворачивается, встает, одевается и уходит.

Ильичу бешено, просто фантастически везло в той, как оказалось, его последней игре. С первой же раздачи к нему пожаловал мизер. Причем сразу "железный". Потом подряд две девятерных, десятерная. Снова мизер. В общем, настоящий обвал! Не говоря уже о более мелких удачах. Короче, играл фактически он один. Это всех изрядно раздражало. Такая невероятная пруха! Они даже повздорили с Серегой. Ильич бросил на стол, кажется, пикового короля. И сразу же взял его назад. А Серега заскандалил: карте место. Ильич, который в другое время ни за что бы не уступил, так как остальные партнеры свои фишки на стол не выложили, на сей раз великодушно, даже, я бы сказал, снисходительно-оскорбительно уступил и все равно свои набрал. Не к добру было такое везение, не к добру! Нам с Михалычем не везло. Она все время от нас ускользала. И велосипед-то у нее был обычный, дамский. У калитки своей дачи она резко тормозила, так что заднее колесо с пестрой сеточкой шло юзом, велосипед становился перпендикулярно забору, и она въезжала в калитку, которую ей услужливо открывала то ли бабка, то ли нянька. Будто ждала там каждый раз ее возвращения. А может быть, действительно ждала. В зеленых обтягивающих трико девица выглядела просто великолепно. "Возможно, она циркачка?" – гадали мы, прячась от солнца в тени большого дерева и напряженно вглядываясь в конец дачной улицы. У меня был полугоночный велосипед, на котором я быстро набирал скорость, но все равно каждый раз не успевал. И мы вихрем проскакивали мимо ее калитки, сначала я, потом Михалыч на своем довоенном драндулете. Конечно, тот Михалыч к этому никакого отношения не имел. Этот был гораздо старше. Но ведь и девчонка с велосипедом тоже была давно. Так что, возможно, что это те же самые люди. Правда, у того был большой нос и густые темные брови… Но за столько лет нос мог похудеть и уменьшиться, не говоря уже о возможности пластических операций, а брови выцвести и слегка выпасть… Но Михалыч, партнер по игре, старше меня лет на десять. А тот был моим ровесником! Тоже ни о чем не говорит. Я же не спрашивал, сколько лет тому парнишке, моему дачному приятелю. При помощи диеты и специальных йоговских упражнений можно и в девяносто выглядеть как в тридцать…

Кажется, я не выключил огонь под кашей. Одеваюсь и мчусь к себе. Элла будет сердиться, что ушел не попрощавшись. В конце концов, я ей ничего не обещал, а дома может быть пожар.

Конечно, газ выключен, и поверхность каши уже покрылась сиреневой пленкой. Мне нравится безвременье, когда дряхлеет власть. Никаких гарантий извне. Никакой уверенности в завтрашнем дне. Скорей, это и есть настоящее время, а остальное – болото с дурными испарениями. Только теперь начинаешь чувствовать "сейчас", когда в любой момент оно может прерваться. Деньги превратились в труху. Только натуральный обмен. Я тебе подзорную трубу, чтоб пораньше увидеть врага, ты мне – мешок сухарей, чтоб не помереть с голода. Главное же – это игра! Мы все с нетерпением ждем вечера, чтобы снова испытать судьбу. Конечно, без Ильича будет плохо. Теперь можно признать, что он был лучшим игроком из нас…

– Давайте помянем Ильича! – предлагаю я.

Мы молча выпиваем. И также в молчании, не сговариваясь, играем распасовку. У меня еще в запасе две бутылки сухого. Завтра моя очередь. А сегодня ласкает нёбо коньяк Сереги.

Игра постепенно становится все более жесткой и интенсивной. Серега совершает грубейшую ошибку – проносит пику. Мне кажется, он по своему обыкновению уже до игры хорошо принял. Михалыч довольно улыбается. Молча, презрительно смотрю на Серегу. Он чувствует себя виноватым… Эти странные карточные комбинации. Если мы лишимся еще одного партнера, придется пилить гусарика. Интересно, кто следующий? Прямо "Прощальная симфония"… У Михалыча сытый, уверенный вид. Догадываюсь о причине: его вдохновляет малышка Эн.

7. Рыба-кит

Я не на шутку увлекся живописью. Элла принесла мне голландские краски и замечательные кисти. В оснастке – половина успеха. Вначале я собирался изобразить чрево кита, а внутри – нас, сидящих за столиком и увлеченных игрой. Хотелось с максимальным натурализмом изобразить внутренности этого огромного млекопитающего, медленно плывущего на глубине моря-океана. Но по не зависящим от меня причинам вместо кита получился обыкновенный российский лещ. Мне кажется, если бы я сумел заключить свои творения в такие же роскошные рамы, как у Михалыча, то мои полотна были бы лучше, чем его.

У меня колоссальные планы. Хочется написать несколько натюрмортов с кашей из детского питания. Думаю изобразить почерневшую от времени керосинку с маленьким закопченным слюдяным оконцем, за которым трепещет язычок пламени. А на ней стоит светлый, слегка помятый алюминиевый ковшик, в нем закипает каша из "Здоровья" с гречневой мукой. На сизо-кофейной поверхности образуются лопающиеся пузырьки. Можно было бы даже создать