Венера плюс икс. Мечтающие кристаллы - Эдвард Гамильтон Уолдо
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Огненно-оранжевый медленно встал и вышел из-за своего стола. Сохраняя на лице дружеское и одновременно печальное выражение, он произнес трехсложное слово и жестом указал на стену за спиной. В стене открылась дверь, и все присутствующие, за исключением Чарли, одобрительно заворковали и стали показывать Чарли на открывшееся за дверью помещение, приглашая его за собой.
Тот двинулся вперед, но ровно настолько, чтобы посмотреть на то, что находилось по ту сторону дверного проема. Он ожидал увидеть примерно то, что увидел: комната была переполнена незнакомыми, нелепыми с виду и странно расставленными приборами и приспособлениями, мешанина которых не смогла скрыть от Чарли главный предмет из всего, что там находилось, и этот предмет Чарли не понравился. Это был оббитый чем-то мягким и прочным стол, на одном конце которого было закреплено нечто, похожее на шлем, а по краям и внизу находились скобы, явно предназначенные для фиксации рук и ног. Операционная!
Нет, Чарли это было не по душе! Он попятился, но за его спиной стояли трое. Развернувшись, Чарли хотел было ударить кулаком того, кто стоял ближе всех, но руку его захватили и удержали, а самого оторвали от пола. Он попытался лягнуть кого-нибудь, но чья-то сильная обнаженная нога захватила и обездвижила его ноги. Огненно-оранжевый подошел к нему, улыбаясь и словно прося прощения, и прижал к его руке белый шарик размером с шар для настольного тенниса. Шарик щелкнул и опал. Набрав воздуха в легкие, Чарли вознамерился заорать, но, сколько он потом ни старался вспомнить, заорал он тогда или нет, так и не вспомнил.
– Видал такие? – спрашивает Херб.
Они сидят в гостиной. Херб лениво перелистывает страницы газеты, Смитти поит водой младенца, искусно удерживая его на полусогнутой руке.
– Какие? – переспрашивает он.
– Короткие трусы. Мужские.
– Ты имеешь в виду нижнее белье?
Херб качает головой.
– Нет, – говорит он. – Купальные. Еще меньше, чем бикини. Черт, да они весят не больше четверти унции.
– Купил себе?
– Черта с два. Сколько они там стоят?
Херб принимается изучать детали рекламного объявления.
– Полтора доллара за штуку, – говорит он.
– Зайди в дисконтную лавочку на Пятой авеню, возьмешь пару за два доллара семьдесят три цента.
Херб продолжает вдумчиво рассматривать иллюстрацию.
– Есть белые, черные, бледно-желтые и розовые.
– Угу! – хмыкает Смитти.
Он осторожно извлекает соску изо рта ребенка. Икота прошла, тот спит.
– Ну, давай, Чарли! Просыпайся.
О, мама, еще четыре минуты, я не опоздаю, честно, я же пришел в два ночи, и я надеюсь, что ты никогда не узнаешь, как я набрался накануне, не обращай внимания! Который час? Мама!
– Чарли! Я выразить не могу, как мне жаль…
Жаль? Лора, я же хотел, чтобы у нас все прошло идеально. Но кто, в реальной жизни, заканчивает одновременно? Ну, перестань! Это легко исправить. Давай попробуем еще… О, Чарли…
– Чарли? Твое имя – Чарли? Можешь называть меня просто – Рыжая.
…однажды, когда ему было лет четырнадцать (он помнил, помнил!), среди его друзей была девочка по имени Руфь. Как-то на вечеринке они затеяли игру с поцелуями – парочке выпадала очередь, и они отправлялись на «почту», в которую превратился широкий темный тамбур между входными дверями и дверями в гостиную в старинном доме на Сэнсом-стрит. Всю вечеринку Чарли не сводил с Руфи глаз. У нее была теплая на вид оливковая кожа и блестящие, короткие, иссиня-черные волосы. Облик ее дополнял негромкий голос, тонкие, изящно вырезанные губы и застенчивый взгляд. На Чарли каждый раз она смотрела не больше мгновения, и под оливковой кожей он не смог бы увидеть румянца, но, даже не видя этого, он понимал, что она краснеет. И когда гогочущие и хихикающие приятели выкрикнули его имя, а потом ее, и они должны были пойти на «почту» и закрыть за собой дверь, единственное, что он смог произнести, так это залихватское – «Сейчас все будет, не проблема»!
Он раскрыл перед ней дверь, и она, сделав несколько осторожных шажков, скользнула в темноту тамбура, так низко опустив глаза, что, казалось, они у нее полностью закрыты, а ее длинные ресницы касаются теплых щек; плечи ее округлились от напряжения, а пальцами она судорожно сжимала запястья. Сзади же молодняк продолжал хихикать, постанывать и причмокивать, изображая страстные поцелуи. Чарли широко ухмыльнулся, вошел и закрыл за собой дверь.
А внутри молча стояла она, и ему захотелось показать себя бравым сердцеедом, известным своими победами. Он подошел и крепко взял за плечи. И Руфь впервые подняла на него свои умные застенчивые глаза и позволила ему упасть в их темноту, где он и утонул; и он не знал, сколько прошло времени – годы или же доля секунды, но он вынырнул и произнес: это все, что я хочу сделать, Руфь; и он осторожно поцеловал ее в самую серединку теплого лба, и тут же отстранился, чтобы еще раз заглянуть в глаза девушки, потому что, Руфь, сказал он, это все, что я должен сделать. Ты понимаешь меня, Чарли, выдохнула она… Да, ты понимаешь меня…
– Ты понимаешь меня, Чарли! Конечно, ты меня понимаешь!
Чарли открыл глаза, и туман рассеялся.
Кто-то склонился над ним, но это была не мама, не Лора, не Рыжая, и не Руфь. Над ним нависло то странное существо в красном одеянии, которое привело его в помещение с операционной, и теперь это существо проговорило:
– Ты ведь понимаешь меня, Чарли?
Это был не английский язык, но произнесенные слова были понятны Чарли – так, словно это существо говорило по-английски. Более того, Чарли уловил и различия. Сказанное на этом, ранее непонятном для Чарли, языке, каким-то странным образом несло дополнительные смыслы: «Ты» было не просто местоимением второго лица, но обращением, полным дружелюбия и уважения – так обращаются к родному дяде; глагол «понимаешь» призывал не столько констатировать успешность ментальных процедур, сколько говорил о наличии взаимопонимания, возможного лишь между близкими людьми; в слове «меня» не было и тени превосходства, звучащего в сходной английской фразе – нет, это слово говорило о заботе, желании помочь и утешить.
Чарли абсолютно точно считывал содержательность этих слов, хотя и не понимал пока, что за культурный контекст стоит за ними, но ясно осознавал – если ему захочется сказать что-то подобное по-английски, его поймут, и именно в том ключе, в котором он понял фразу на языке аборигенов. Нечто было добавлено, но ничто не было утрачено.
Он чувствовал себя… просто отлично. Немного хотелось спать, слегка терзал стыд – как он мог быть настолько тупым, чтобы увидеть в этих людях врагов, желающих причинить ему вред!
– Я – Сиес, – проговорил человек в красном. – Ты меня понимаешь?
– Понимаю, – ответил Чарли.
– Пожалуйста,
