200 километров до суда... Четыре повести - Лидия Вакуловская

«Жена!.. — фыркал он про себя. — Что они, все чукчанки, такие придурковатые? Главное, в два счета купилась!.. Заливал я ей классически, это факт: «Разрешите представиться: гражданин Коржов, геолог с секретным заданием!»

Заснул он где-то под утро, а проснулся, когда в запотевшее окошко заглядывало высокое солнце. Таюнэ в избушке не было. Но, видно, она только что вышла — в печке горел огонь, а в кастрюле, сдвинутой на самый край, что-то тихо булькало.

Однако в избушке произошла какая-то перемена. Шурка сразу заметил это и тут же увидел, что со стены исчез большой яркий плакат с бодрым призывом: «Охотник, дай стране больше мягкого золота!» Плакат этот почему-то был разостлан на столе.

Шурка проскакал на одной ноге к столу (нога болела пуще прежнего) и замер, пораженный. На обратной, чистой стороне плаката углем были намалеваны река, лодка, женщина на корме, избушка и мужчина, сидящий на камне. Внизу прыгающими буквами было написано: Таюнэ ехал скора. Василя штала Таюнэ. Таситаня.

Забыв о боли в ноге, Шурка кинулся на двор. Лодочного мотора, который обычно лежал в сарае, на месте не было. Исчезли и весла.

Подгоняемый предчувствием беды, Шурка торопливо заковылял к берегу. На сером песке у воды остались лишь вмятина от носа лодки да чуть приметные отпечатки торбасов.

«Амба!» — подумал Шурка, оглядывая пустынную реку, и зло сплюнул в воду.

Потом с каким-то тупым отчаянием сказал себе:

«Черт с ним, пускай берут! С такой ногой далеко не смоешься…»

Он достал из кармана щепоть сыпучей смеси из сухой травы, чая и махорочной трухи (он изобрел эту смесь, когда нечего стало курить), свернул цигарку и, морщась, затянулся этим постреливающим искрами куревом.

6

В селе Таюнэ управилась за день.

Первым делом она пришла в медпункт и сказала фельдшерице Анне Петровне:

— Таюнэ нада много хороший порошка, когда волк кусает, когда песец кусает.

Пожилая фельдшерица обрадовалась приходу Таюнэ. Она бессменно заведовала местной медициной со времени организации колхоза, много сил отдавала профилактической работе в селе, растолковывала людям, для которых еще недавно первым лекарем был шаман, как предупреждать разные болезни, и оттого, что не все слушались ее и не всегда понимали, она была приятно тронута тем, что Таюнэ по доброй воле обратилась к ней.

Роясь в шкафу, где хранились медикаменты, Анна Петровна охотно рассказывала:

— Укусы песцов или лисиц надо сразу обработать йодом или зеленкой, но йодом лучше. Ты молодец, что пришла, другие не верят. А вот если волк укусит, надо сразу ехать в медпункт. Волки и собаки разносят бешенство гораздо чаще, тут без уколов не обойтись. Но, по правде говоря, сколько здесь живу, не помню, чтоб волк кого покусал.

— Я знаю — кусал, — возразила Таюнэ. И спросила: — Как лечить скоро, когда кусал?

— Может, конечно, и кусал, не спорю, — согласилась фельдшерица. — А лечить, как всякую рану. Хорошо стрептоцидом присыпать, быстро затягивает. Я тебе и стрептоциду дам, белого и красного.

— Много давай, — попросила Таюнэ.

— Дам, дам, не жалко, — мягко ответила Анна Петровна, высыпая из стеклянных баночек таблетки стрептоцида.

Потом Таюнэ отправилась в магазин. В магазин ей пришлось ходить трижды, так как ни за раз, ни за два она не могла унести всего, что купила.

Продавщица Катерина Петровна тоже была пожилая, тоже русская и тоже знала Таюнэ с детства, как и фельдшерица Анна Петровна. Обе женщины были родными сестрами и жили в селе без малого десять лет.

Пока Таюнэ нагружала свой мешок чаем, сахаром, галетами и прочей снедью, Катерина Петровна отпускала ей продукты и щелкала на счетах. Но когда Таюнэ попросила дать ей «много, много папироса», Катерина Петровна страдальчески сморщилась.

— Да ты что, неужто курить стала? — спросила она и решительно добавила: — Не дам!

Таюнэ мгновенно сообразила, чем грозит ей гнев Катерины Петровны, прибегла к хитрости.

— Я курила нет! — замотала она головой. — Охотника курила, охотника говорила: «Таюнэ, бери магасина много-много папироса. Охотника курить нада!» Ты понимала?

— А, тогда другое дело, — успокоилась Катерина Петровна. Но тут же снова подозрительно спросила: — Кому ж ты из охотников берешь?

— Там охотника, морж стрелял, — Таюнэ махнула рукой на дверь. — Я завтра море ходила буду, охотника видала буду, папироса давала буду.

Такое объяснение вполне удовлетворило Катерину Петровну, и в мешок Таюнэ полетели пачки папирос и махорки.

Потом Таюнэ перешла к прилавку с промтоварами. Но размеры телогрейки и валенок, которые она потребовала, снова вызвали недоумение Катерины Петровны. Она, как и ее сестра, только по своей линии, вела разъяснительную работу среди женщин-чукчанок и следила за тем, чтобы они со вкусом, а не как попало, одевались.

— Зачем тебе такая телогрейка! Ты же в ней утонешь, — сказала Катерина Петровна. — Тебе от силы сорок восьмой размер надо.

— Такая нада, — ответила Таюнэ и для убедительности надела телогрейку прямо на свою меховую кухлянку.

— Да кто ж так носит? Ее под кухлянку надо надевать. Так некрасиво, — уговаривала Катерина Петровна.

— Красиво, — не согласилась Таюнэ. И объяснила: — Так много тепло будет.

Видя упрямство Таюнэ, Катерина Петровна сердито махнула рукой и отпустила все, что та просила. Тем более, что в магазин набилось порядком покупателей и заниматься одной Таюнэ ей было некогда.

Под вечер, неся к заливу, где стояла лодка, капканы в мешке, Таюнэ повстречалась с председателем Айваном. Он сидел на крыльце своего дома, выстругивал ножом полоз к нартам. У ног его дремала породистая сытая лайка. Вокруг дома наперегонки носились дети Айвана — девочка лет шести и мальчик чуть постарше.

— Етти, — поздоровалась Таюнэ, проходя мимо дома Айвана.

— А, Таюнэ! А ну подожди, — сказал он ей тоже по-чукотски и, отложив в сторону полоз, направился к ней.

Айван был мужчина лет тридцати, широколицый, широкоскулый, немного коротконогий, немного длиннорукий, немного медлительный. Он и сейчас подходил к ней не спеша, застегивая пуговицы распахнутой меховой куртки, на которой алел орден Трудового Красного Знамени. Орден Айван получил в прошлом году и носил его всегда на верхней одежде, перевинчивая в зависимости от времени года то на куртку, то на телогрейку, то на зимнюю кухлянку.

— Ты когда вернулась, что я не знал? — спросил он.

— Сегодня вернулась, — ответила Таюнэ, перекладывая тяжелый мешок с левого на правое плечо. — Я в правление зашла, тебя не было, а я утром опять на участок еду.

— Зачем опять на участок? — удивился Айван. — Ты на моржа хотела сходить. На банке Ветров зверобоев мало, а морж хорошо идет. Тебе туда ехать надо.

— Нельзя, — ответила Таюнэ и снова перекинула мешок на другое плечо. — Зима идет, мне избушку чинить надо, крыша плохо держит. Уголь возить надо, капканы готовить. Может, ты за меня сделаешь?

— Гм-м… — сказал Айван и, взявшись рукой за подбородок, задумался.

Дети его, мальчик и девочка, были здесь же. Прилипнув к ногам отца, они молча слушали разговор взрослых.

— Ладно, — наконец решил Айван. — Оставайся на участке. В этом году план на пушнину большой, хорошо бы много песцов взять.

Таюнэ улыбнулась. И вдруг, постучав себя согнутым пальцем по голове, сказала по-русски:

— Айван хорошо шарики голова работает! Айван башка светлый.

Из сеней выглянула старуха Гиуне, мать Айвана, позвала его. Дети мигом отлипли от отца и быстро побежали к ней.

— Тасвитаня, Таюнэ ходила лотка, — сказала она снова по-русски, кивнув Айвану. — Ты ходи… твоя бога душа мама, — мирно посоветовала она, старательно выговаривая те самые слова, которые говорил геолог, вспоминая свою маму.

От этих слов Айван дернулся, а брови его подскочили вверх.

— Ты где такие слова слышала? — строго спросил он ее по-чукотски.

— Один человек русский говорил, — улыбаясь, сообщила Таюнэ. — Хороший человек, умный.

— Дурак он! — сердито ответил Айван и приказал: — Чтоб больше этого не говорила! За такие слова губы тебе бить надо.

Но Таюнэ не поверила ему. Продолжая хитровато улыбаться, она сказала:

— Ты, Айван, сам мало слов русских знаешь. Ты в школу ходи, букварь учи, тогда все узнаешь.

Она поправила мешок на плечах и легко зашагала к берегу, оставив Айвана в полной растерянности.

Поздно вечером Таюнэ постучала в школьное окно, одиноко светившее в черноту улицы.

Учительница Оля, увидев Таюнэ, обрадовалась, потащила ее в свою тесную комнатушку, поправила сморщенное на кровати одеяло, убрала с него книжки и газеты и, так как единственная табуретка была завалена тетрадками, усадила Таюнэ на кровать.