У всякого народа есть родина, но только у нас – Россия. Проблема единения народов России в экстремальные периоды истории как цивилизационный феномен российской государственности. Исследования и документы - Юрий Дьяков

Традиционно насаждая свою администрацию, и Древняя Русь, и Москва, и Петербург опирались в национальных районах на местную знать, приближали наиболее ярких и способных ее представителей к трону. Выходцы из балтской и тюркской среды, позднее из Грузии, Армении, Украины, Бессарабии, Прибалтики, Финляндии, с Северного Кавказа занимали периодически высокие посты в российском руководстве, в правительстве, армии, в царской свите. Царская администрация, по существу, не распространила крепостное право на большинство национальных районов России, оставив эту «привилегию» за русским крестьянством. Сохраняла она и конфессиональные особенности национальных районов.

Веротерпимость была традиционна для России, хотя это не исключало активной миссионерской (и порой весьма воинственной) деятельности православной церкви. По существу, с XVI по XX вв. Россия выработала стройную систему административного управления национальными районами, примеряясь к особенностям, традициям, обычаям, верованиям и даже уровню экономического и политического развития того или иного региона[18]. Достаточно вспомнить конституционное устройство Польши и Финляндии в составе абсолютистской России в первой четверти XIX в., у истоков которого стояли Александр I, M. M. Сперанский, Н. Н. Новосильцев[19], или прогрессивные реформы П. Д. Киселева в 20‑е годы XIX в. в Молдавии и Валахии, одобренные Николаем I[20].

В условиях подобной политики русскому национализму, то есть линии на преимущественное положение русской нации среди других наций России, на подавление прав других наций и народностей, практически не находилось места. Даже в известной формуле «православие, самодержавие, народность», в теории «официальной народности» не нашлось места для тезиса об исключительности в рамках империи русской нации[21].

Говоря о том времени, Герцен отметил, что это был удивительный период внешнего политического рабства и внутреннего интеллектуального освобождения. Апелляция идеолога «официальной народности» графа С. С. Уварова к «русским традиционным институтам» включала и основные принципы национальной политики[22], хотя, конечно, реальная власть великорусской правящей верхушки вносила свой «насильственный» колорит в отношения метрополии и национальных районов, что порождало многочисленные и острые конфликты на национальной почве: бунты, восстания, убийства русских чиновников и т. д. Конечно, при этом нельзя игнорировать тот факт, что в ряде регионов России, несмотря на их добровольное вхождение в состав России (Украина, Грузия, Армения, Казахстан и другие), не говоря уже о насильственно присоединенных территориях (часть районов Северного Кавказа, в том числе Чечня, Средняя Азия, узбекские ханства), постоянно «тлели угли» местного национализма[23]. Эти «угли» порой приводили к крупным национальным пожарам, что вызывало ответную реакцию властей, приводило к тяжким репрессиям.

Наконец, необходимо сказать и о том, что национальная политика российского правительства лишь в малой степени вовлекала в свое русло широкие слои народа. Российское крестьянство, жители больших и малых городов с древности привыкли жить рядом с представителями иных, также коренных для России, народов, они вместе трудились, противостояли врагу. Это приводило к тому, что в народной среде развивался стихийный интернационализм, что находило адекватный ответ и среди иных народов в составе России.

Таким образом, можно определенно сказать, что в России геополитические условия существования страны не способствовали развитию русского национализма, обращенного на другие народы России. Националистические настроения скорее сохранялись среди определенных слоев национальной верхушки, утратившей свои былые привилегии в составе России, части национальной интеллигенции по мере развития национального самосознания этих народов, их вступления в общецивилизованное русло развития, стесненных потерей своей политической независимости. Со стороны России это выражалось, скорее всего, в преимущественном положении православия как государственной религии среди других конфессий.

Наряду с этими интернационалистскими и националистическими чертами, тесно переплетенными и обращенными внутрь страны, существовали иные национальные тенденции. Я бы назвал это «оборонительным национализмом». Известно, что Древняя Русь, затем Московское государство сформировались позднее, чем иные крупные государственные образования своего времени. Основные торговые пути, выходы к морям были давно и прочно заняты соседями – Византией, Польшей, Германской империей, Золотой Ордой, позднее Швецией, Турцией, Крымским ханством, Поволжскими татарскими ханствами и т. д. Это приводило к тому, что и Русь, и Московское государство долгими веками постоянно дискриминировались и в сфере экономики, и в сфере политики. В свою очередь, это обстоятельство вызывало активное стремление и Древней Руси, и Московского государства к самоутверждению, повышению своего международного престижа, к борьбе за государственную титулатуру, к собиранию под свою руку прежде принадлежащих земель, к формированию концепций, соответствующих этим государственным интересам. Не случайно в XI в. появилось знаменитое «Слово о Законе и Благодати» митрополита Илариона, в котором он с гордостью обозревает исторический путь Руси, равной по своему значению другим государствам мира[24]. Не случайно позднее складывается концепция преемственности Древней Руси, Владимиро-Суздальской Руси и Московского государства, а потом формулируется идея «Москвы как Третьего Рима»[25], не случайно русские летописцы XV–XVI вв. ведут родословную Рюриковичей чуть ли не от императора Августа. В этих подходах немало стандартного, свойственного идеологиям и других средневековых государств, но немало здесь и чисто российских политических комплексов.

Параллельно с этими тенденциями и почти одновременно с ними и Русь, и Московское государство вынуждены были отчаянно бороться против натиска степных кочевников – наследия далеких скифско-сарматско-гуннско-аварско-хозарских времен – против печенегов, половцев, позднее татаро-монголов. Это была вековая изнурительная борьба, в которой истощались силы народа, утрачивались лучшие земли, разорялись города и села, а русские столицы неоднократно подвергались осадам, штурмам и пожарищам. В этих условиях на Руси закономерно складывались национально-патриотические настроения, отраженные в фольклорной и литературной традициях, кульминацией которых стали бессмертные «Слово о полку Игореве» и лирически-горделивая «Повесть о погибели русской земли». Глубоко патриотическое начало звучит в летописях XII–XV вв., в «Поучении» одного из видных деятелей Древней Руси, великого киевского князя Владимира Мономаха. Появляется знаменитая «Задонщина» – повесть о борьбе русского народа с татаро-монголами в XIV в. и его победе на Куликовом поле.

Если политические претензии Руси-Московии носили в основном государственно-идеологический характер, то патриотические мотивы имели глубоко народную основу. В тяжелых условиях борьбы народа за выживание развивалось русское национальное самосознание, спаянное с глубоким народным национализмом.

Несомненно, что эти тенденции вели к формированию национальной идеологии. Однако это был национализм, обращенный не внутрь страны, не по отношению к населявшим ее народам (тем более что, как уже подчеркивалось, основы для такого рода национализма в народе практически не существовало), а вовне страны, по отношению к ее исконным внешним врагам. Борьба с татаро-монгольским игом в течение веков стала основным стержнем русского самосознания. Эти характерные исторические черты русского национализма, замешанного на патриотизме, на национальном ущемлении и страданиях народа, сохранились и позднее, уже в пору формирования Русского централизованного государства, и в XVII в., в послесмутное время.

XVI–XVII века прошли в суровой борьбе за овладение торговыми путями по Волге, за сокрушение вечных противников – осколков Золотой Орды – Казанского и Астраханского ханств, за овладение выходом к Балтике. Москва шла в наступление, начиналась великая российская экспансия на Восток и Северо-Запад, бывшая логическим ответом на давление Востока и католического мира на русские земли. Смута, нашествие поляков и шведов всколыхнули победно патриотическую волну в России. Не случайно спасителем России, освободителем Москвы в 1612 г. от интервентов стало народное ополчение во главе с народными же героями Мининым и Пожарским.

Но в то же время со времени создания единого государства с центром в Москве, затем в период его стабилизации уже в послесмутное время формировались и иные стороны русского национализма, вдохновляемые державными претензиями царской власти, боярско-дворянских группировок. От обороны Россия переходит к экспансии, от возвращения своих исконных земель – к завоеванию новых территорий – в Сибири, на Юге (Крым, Молдавия, Валахия). Такого рода политические тенденции стали основой для складывания русской самодержавной националистической идеологии, которая уже обращается не только вовне страны, но и внутрь ее. В императорской России уже имеет место четкое разделение на русских и инородцев. И по мере укрепления абсолютистского государства и его унитарных черт, стеснения былой вольности народов (например, Украины, Грузии, Азербайджана) эта разница обозначается все более и более четко. Былая ненависть к латинству и «бусурманству» как носителям антирусских геополитических традиций и опора на православие как на силу национально-патриотическую превращаются в императорской России в великодержавную формулу «православие, самодержавие, народность», которая, как уже отмечалось выше, несла в себе скорее автократические, нежели националистические, начала. Именно эта формула стала основой российского государственного национализма. Этому способствуют и некоторые политические тенденции внутри страны в XVIII–XIX вв., такие, как борьба с «бироновщиной» – засилием немцев в русской правящей верхушке, завершившаяся переворотом, совершенным «русской партией», который возвел на престол дочь Петра I – Елизавету. К этому же относится и борьба против немецкой ориентации Петра III, и новый переворот под русскими знаменами, который привел к власти правительство Екатерины II, чьей идеологией официально становится русский национализм.