Обратный отсчет: Синтез - Токацин

перекладинами. Когда он притерпелся к красному свету вокруг себя, то понял, что там не так уж темно — вдоль стены за перекладинами, в двенадцати метрах от сармата, были закреплены светодиоды, белые и красные. Сейчас белые были погашены.

Над перекладиной показался силуэт человека в скирлиновом комбинезоне. Он остановился напротив Гедимина.

— Первый, второй, подготовиться!

Человек снял что-то с пояса и отступил на полшага, держа предмет двумя руками и вытянув их над барьером. Гедимин увидел учебный станнер — с такими охотились за ним курсанты позапрошлой зимой.

— Первый — сектор «альфа», второй — сектор «альфа». Огонь! — скомандовали по громкой связи. «Сектор?» — Гедимин, увидев, как курсант поднимает станнер, скосил глаз на своё тело — подсветка с лица перешла на корпус — и увидел тонкие светящиеся линии, разделившие его на четыре части, от шеи до ступней. Повернуть голову так, чтобы рассмотреть пометки вдоль бока, он не мог.

Разряд станнера прошёл вдоль левого бока, зацепив плечо и рёбра, но сармат не почувствовал ничего, кроме лёгкого жжения и последовавшего за ним онемения. «Самая малая мощность,» — не без удивления подумал он.

— Первый — сектор «дельта», второй — сектор «альфа». Огонь!

Курсант судорожно сглотнул и сместил сопло станнера правее. Второй разряд обжёг сармату грудь — заметно левее грудины. Ненадолго заныло под лопаткой, но мощность станнера была слишком мала, чтобы нарушить сердечный ритм.

— Отбой! — скомандовали по громкой связи. Курсант щёлкнул предохранителем, развернулся на каблуках и побежал дальше по коридору. Красные светодиоды погасли, загорелись белые.

— Третий, четвёртый, вперёд!

…После двадцатого попадания в глазах у Гедимина мутилось, но отползти он, закреплённый на щите, не мог — оставалось разглядывать курсантов и думать, как быстро удастся потерять сознание. За перегородкой справа от него — там, где останавливался для стрельбы первый из каждой пары — кто-то сдавленно стонал, а после выстрелов — вскрикивал. Услышав его впервые, Гедимин вздрогнул всем телом, — кричащему было больно всерьёз. «Он меньше,» — определил ремонтник через несколько минут. «Видимо, слабее.»

Очередной разряд ударил его в солнечное сплетение, и он стиснул зубы, — меньше всего ему хотелось выдавать свою боль. «Меткая мартышка,» — подумал он, щурясь на силуэт за перекладинами. Сначала его сильно удивляло, что кто-то промахивается, потом — что некоторые смотрят на него со страхом, как будто сами висят на щите, а он в них стреляет, а потом — уже ничего.

Через полчаса красный свет погас, и сармата оставили в покое. Он закрыл глаза, попытался расслабить мышцы, — от постоянных разрядов они будто окаменели, и постоянное напряжение усиливало боль. Гедимину казалось, что он прополз под камнепадом.

За перегородкой послышались шаги. Сармат прислушался. Там кто-то тихо стонал. Раздался плеск воды. Стоны прекратились.

Через несколько минут открылась дверь в помещение, где находился Гедимин. Снова зажёгся свет — в этот раз белый — и двое в белых комбинезонах подошли к сармату. Один пощупал его запястье.

— Этому воды. Он здоровее того. Продержится до вечера.

— Кто… — попытался спросить Гедимин, но ему в рот сунули шланг, закреплённый на горлышке бутылки. Он успел сделать пару глотков, прежде чем сосуд отобрали, и люди быстро пошли к выходу. Двери снова лязгнули, и наступила тишина, только за перегородкой кто-то тяжело дышал.

«Если высвободить руки…» — сармат напряг предплечья, пошевелил скованными запястьями в разные стороны и помянул про себя ядро Юпитера. Это были магнитные браслеты — с третьим магнитом, фиксирующим их, где-то за спиной Гедимина. Никаких дополнительных креплений, способных разломать фриловую доску, на которой его растянули, не было; поднять руки и размахнуться для удара не давало притяжение — преодолеть его сармат не смог, как ни пытался. «Надёжная конструкция,» — Гедимин попытался отжать нужный элемент на браслете одной рукой, но только туже застегнул его на запястье. «Где не надо, там макаки стараются.»

… — Тридцать первый, тридцать второй, вперёд!

В глазах у Гедимина темнело, стены плыли вокруг, и он давно упал бы, если бы не ошейник. Очередной приступ слабости качнул его, и он, стараясь не удавиться, с трудом сдвинул своё тело вверх и оперся о щит. Воздуха не хватало, мышцы, скрученные спазмами, ещё подчинялись, но каждое движение было болезненным.

— Сектор «альфа»… — с трудом расслышал сармат через гул в ушах. В следующую секунду из груди окончательно вышибло воздух. Кто-то что-то крикнул, но слов Гедимин уже не слышал — он, хрипя, сползал по щиту. «Хоть бы шею сломать…» — мелькнуло в мозгу и тут же угасло.

Следующее, что он почувствовал, — как холодная вода стекает по затылку и спине, и «лапа» экзоскелета упирается в грудь, выравнивая сармата на щите. Ему что-то вкалывали в предплечье — в глазах прояснялось медленно, медика он не видел, но силы быстро возвращались. Секунд через пять Гедимин выпрямился и открыл глаза. Ему дали воды.

— Тридцать третий, тридцать четвёртый, вперёд!

Экзоскелетчик, хлопнув «кулаком» о «кулак», вышел, подгоняя перед собой пару человек без брони, — сармат не успел их разглядеть. Едва перекладина в десяти метрах от него вернулась на место, за ней появился курсант со станнером. Гедимин криво усмехнулся. «Их там ещё много?»

— Тридцать четвёртый, сектор «бета». Огонь!

Спазмы от попадания разрядов в живот проходили быстро, но были самыми болезненными. Гедимин стиснул зубы, ожидая удара, но ничего не происходило. Курсант посмотрел на него, вернул станнер на предохранитель и опустил руку.

— Тридцать четвёртый, огонь! — повторили по громкой связи. — Курсант Хендрикс, вы слышали команду?

— Да, сэр, — отозвался человек. — Я не буду стрелять.

Гедимин изумлённо мигнул.

— Что?.. Повторите, курсант Хендрикс, — тот, кто отдавал приказы, был удивлён ничуть не меньше.

— Я не буду стрелять, сэр. Это не стрельбы, а пытка. Я не буду участвовать в пытках, — Хендрикс прикрепил оружие к поясу. Гедимин попытался вспомнить, где он слышал это имя, — после интенсивного обстрела мозг работал плохо.

— Двенадцать часов гауптвахты, курсант Хендрикс, — ответили по громкой связи. — Тридцать