Предание Темных - Доуз Кейси

И из-за этого мои движения становятся еще более дерганными, более неточными. Я понимаю, что вот-вот он кинется на меня вновь, и теперь-то уж точно резать будет не по лозам. А если я даже и выпутаюсь из них, едва ли смогу убежать дальше этой холодной комнаты – уж явно не для этого он подвешивал нас с Антоном. Который, к слову, каждое мое действие сопровождает утробным нарастающим мычанием.

Одна лоза на ноге оказывается прочнее всех прочих – чем сильнее я ее дергаю, тем она становится тоньше и острее, совсем как скотч, а не какое-то растение. Наконец, мои руки начинают кровить, а я окончательно сдаюсь.

В конце концов, какой в этом смысл? Он стоит прямо рядом со мной, с ножом в руке, и наблюдает за моими попытками, как за какой-то игрой. Распутаюсь или не распутаюсь – это ничего не изменит.

И это осознание будто бы заставляет меня замереть. Я перестаю, наконец, теребить сотый раз эту лозу на ноге, замутненным взором смотрю на свои окровавленные процессом этой бойни руки, после чего позволяю им безвольно упасть на стол.

Когда это происходит, Влад, наконец, подает голос. Тихо, едва слышно, будто бы самому себе, он говорит:

– Прости меня.

Не веря своим ушам, я поднимаю голову. Он стоит все здесь же, рядом со мной, и взгляд его все такой же тяжелый, но уже не мрачный, а скорее грустный. Будто бы ребенок, который только сейчас понял, что сильно сжав птицу, в итоге сломал ей шею. Он смотрит на эту птицу, и еще не до конца понимает, как это мог сделать именно он. Он же просто играл!

Только Влад не ребенок, а взрослым людям такое свойственно, только если у них совсем не все дома. Впрочем, это совсем не открытие! Но почему-то именно эти слова будто бы что-то выключают во мне. На место обреченности вдруг приходит злость. Нет, не злость – даже ярость. Настоящая ярость, заставляющая меня вновь уже более остервенело дергать треклятую лозу.

– Простить?! – ору я, а растение между тем рассекает мои руки все глубже и глубже – простить!? Ты связал меня, пока я спала, и притащил сюда! Ты все спланировал, дождался, пока все уедут, связал и Антона, а потом..

– Я этого не делал – перебивает он – я хотел лишь освободить тебя.

– Ну конечно!

Понимаю, что следует наоборот подыграть, что я верю ему, верю в его байки, так как тогда он, быть может, сочтет, что меня еще безопасно отпустить. Однако, внутри меня будто уже завелся какой-то механизм, который невозможно остановить – и этот механизм считает совершенно иначе, очевидно, работая порознь с инстинктом самосохранения. И заодно порознь со здравым смыслом, так как уже очевидно, что бесполезно теребить эту лозу, но я продолжаю раздирать себе руки резкими бесплотными движениями.

– Конечно, это не ты делал! Тогда кто, если нас в замке было всего трое? Антон? Ах, точно, он ведь тут же, с нами! – словно подтверждая мои слова, дворецкий вновь начинает мычать – кто тогда это сделал?!

На этот раз Влад опять молчит. Тот же тяжелый взгляд, так же нет ответа. Очевидно, даже психам подвластно понимать, когда их бредни заходят в окончательный тупик.

Мои руки уже изодрались окончательно, потому теперь я начинаю, будто в припадке, дергать той самой ногой, принявшись раздирать противной лозой уже ее. Влад молча наклоняется, вновь перехватив нож поудобнее.

– Убери от меня свои чертовы руки!

Но он все равно приподнимает уже натянутый, будто струна, стебель над моей лодыжкой (не касаясь кожи) и осторожно перерезает лозу ловким движением. После чего уже разжимает нож и кладет его на стол рядом со мной.

Лишившись, наконец, этой преграды – тут же стряхиваю с себя остатки пут и вскакиваю со стола, на несколько шагов от Влада, пока не упираюсь в стену. Хорошо бы, если бы это была сторона выхода – но дверь, которую теперь, поднявшись, я вижу – находится за его спиной.

Это усложняет дело.

Теперь гляжу на нож, который опрометчиво не схватила за собой со стола. Влад тяжело вздыхает и говорит медленно, будто бы каждое слово стоит ему усилий подъема стокилограммовой штанги:

– Я понимаю твое смятение. И, скорее всего, твое желание теперь уехать..

– Хорошо, что хотя бы в этом мы оба отдаем себе отчет! – бросаю я, хотя пора бы придержать язык.

– .. но замок сейчас для тебя самое безопасное место, Дженна – добавляет он. И не хватает только закадрового смеха и аплодисментов, как в тупых ситкомах на самых идиотских и абсурдных шутках.

Он делает шаг ко мне, но я настолько поспешно отскакиваю, что Влад тут же останавливается и возвращается на свое место:

– Обещаю, такого больше не повторится. Здесь ты в большей безопасности, чем где-либо.

Против воли вырывается истеричный смешок, скопленный всем тем увиденным мною за последние пять минут безумством:

– Безопасности?! Да это уже даже не смешно! Большего бреда я в жизни своей еще не слышала, даже когда говорили, что голоса на выборах подтасованы русскими хакерами! До твоего появления все места в этом чертовом мире были в равной степени для меня безопасны, но если и появилось теперь что-то опасное – то оно стоит прямо передо мной, едва положив нож на стол! И учитывая, что замок твой – то, если на то пошло, именно он и представляет для меня теперь самую большую опасность, а не наоборот!

Голос предательски срывается, показывая, насколько на самом деле моя злость базируется на страхе и беспомощности перед сложившейся ситуацией:

– Ты больной на голову, Влад! Знаешь, Лео был не прав, когда говорил про девчонок в шортиках. Нет, ты не извращенец..

Его лицо на мгновение озаряется неуверенной надеждой, когда я тут же добавляю, не делая паузы и отбивая каждое слово, точно приговор:

– Нет, не извращенец.. Просто чертов псих! Долбанный психопат, которого клинит так же часто, как поломанный мобильник! И если ты в самом деле думаешь, что сможешь заставить меня здесь остаться еще хотя бы на минуту, то можешь сразу кончать со мной! Потому что только охладев, я перестану желать убраться отсюда как можно дальше! От этого замка, а главное от тебя, чертова психопата! Ты ненормален и, более того, опасен! Тебе следует принимать таблетки, или..

С каждым произнесенным мною словом на его лице проступает все большая странная бледность, выделяя резкие черные круги под глазами, словно у человека, который не спал неделю кряду. Его взгляд становится каким-то стеклянным, словно он вновь не в этой реальности. Влад замирает, точно робот, глядя в одну точку и медленно втягивая воздух.

Эта картина предстает такой жуткой, что я невольно замолкаю.

Кажется, не это стоило болтать, если хочется живой отсюда выйти. Выключатель, отвечающий за неразумную ярость, что резко врубился во мне, когда он просил прощения, теперь так же резко вырубился. Теперь, глядя на это странное зрелище, я пячусь еще дальше, словно желая слиться со стеной и стать стеной, лишь бы человек передо мной не мог меня заметить.

Но напротив – теперь он поднимает этот стеклянный взгляд на меня. Я уже думаю, как бы попытаться забрать свои слова обратно и чтобы такого нагородить, чтобы помочь ему вернуться к мысли о моем заверении в безопасности замка (так как рано или поздно эта мысль даст мне благополучно сбежать отсюда или хотя бы добраться до мобильника), как за дверью слышатся какие-то голоса.

Забыв про осторожность, я тут же кричу:

– Я ЗДЕСЬ! ПОМОГИТЕ! Я ЗДЕСЬ!

Но когда дверь с шумом распахивается, тут же замолкаю на полуслове, ожидая увидеть кого угодно, но только не их.

-2-

– Какого…? – Лео так резко тормозит, едва не напоровшись на подвешенного вверх ногами Антона, что Сандра и Милли, бегущие следом, врезаются в его спину с громкий «ой!».

Дворецкий начинает мычать еще громче, а все его попытки трепыханий сводятся лишь к тому, что он начинает качаться в воздухе. Осторожно обойдя его, будто взбешенную боксерскую грушу, Лео озадаченно оглядывается и делает шаг ко мне.

Раньше, чем я успеваю задаться вопросом о том, как они все здесь оказались, просто кидаюсь к ним, радостная, что мое спасение сегодня все-таки практически состоялось. «Практически» – потому что всегда нужно отдавать пару процентов на то, что у психов бывает больше силы, чем у людей, и мало ли, если Влад доберется до ножа на столе – что может случится.