Водоем. Часть 1. Погасшая звезда - Александр Киричек

— Ну, как? Обжегся, милок? — раздался за спиной знакомый басок.

Открыв глаза, Сергей понял, что он снова на кладбище, а река, девушка, дремучий лес — не более, чем грезы, хотя очень яркие и запоминающиеся. Рука горела, но ожог, похоже, был не сильным — так, покраснение, и не более того. Впрочем, он был не уверен, ведь полученные позавчера в дар от Ариадны ожоги еще не прошли… Он поднес ладонь к лицу… Вот это да! На пальцах блестели кристаллики голубого льда. Значит, это был не совсем сон или…

— Что это было? — обратился он к монаху.

— Я ничего не видел, а ты? — загадочно отвечал вопросом старик.

— Я видел… Видел девушку, она назвалась Ге… Гермионой, кажется, нет… как-то иначе…

— Может, Гекатой, Гестией, Гиппокреной? — предположил старик.

— Нет, нет… Ну, да ладно… И еще там был лес и река, и она рассказала мне про Иномирье. Ты знаешь, что это такое?

— Приблизительно… — лавировал монах.

— И что же?

— Долго объяснять, Сереженька! Плохое это место, нечистое, там плач и скрежет зубовный…

— Это Ад?

— Не нравится мне это слово, но если ты хочешь — называй его так… Действительно, Иномирье — это один из отсеков царства мертвых, пожалуй, самый обширный и густо заселенный.

— А Междумирье? — вновь поинтересовался Костров.

— Междумирье? Ну, это что-то вроде Чистилища, хотя, конечно, не совсем… Там обитают неправильно захороненные и ряд других категорий…

— Каких? — не унимался Сергей.

— Ну, откуда мне все знать… — сопротивлялся монах.

— А эта девушка, она там почему? — наступал Костров.

— Какая девушка? — Харитон вскинул брови, насторожился.

— Ну, та, что сейчас была со мной, эта Ге…

— Не знаю, дружище! Откуда мне знать? — недоумевал старик.

— А Ольга? Она тоже там? — Сергей надеялся, что хоть на этот вопрос его таинственный собеседник знает ответ.

— Ольга? Возможно… — неопределенно промолвил монах, а потом добавил: — Междумирье — странный мир. То ли живые там обитают в своих снах, то ли мертвые… Поговаривают, что там могут встречаться первые и вторые, но…

— А Иномирье? — задал Сергей вопрос, который интересовал его больше всего все последние дни.

— Иномирье? Смертным туда вход заказан, как и младшим богам, лишь высшие асы могут его посещать, но и им приходится платить за это каждый раз, — загадочно разъяснял Харитон. — Но, по слухам, есть один путь, точнее, одна легенда, если тебе интересно, то расскажу…

— Еще бы… Мне все интересно! — теперь Сергей готов был поверить если не во всё, то почти во всё, если уж не в немыслимое, то хотя бы в невозможное, а потому весь обратился в слух.

— Даже не легенда, а поверье. Вот послушай. Раз в году, в самую короткую ночь, вода в Реке Плача, обычно остающаяся ужасно холодной — около семидесяти градусов мороза, — внезапно становится теплой, ну, относительно теплой — градусов 15–17 тепла. И такой она остается всю ночь, но с появлением первых лучей солнца снова обретает температуру в 66 градусов ниже нуля…

— Да, но разве вода может быть такой холодной, оставаясь жидкой? — усомнился Сергей.

— Да, в реке Плача может, очень даже… Но дело не в этом… А в том, что вода эта особая, густая, с повышенной вязкостью, короче, и даже когда она становится теплой, то ни пловец, ни лодка, не могут по ней проплыть ни сантиметра… Но есть существо, единственное существо, которое может плыть в этой воде достаточно быстро…

— И какое же?

— Это способно делать только одно-единственное животное — Единорог! Слыхал про такое?

— Созвездие такое есть… — проявил свою скудную осведомленность юноша.

— Да, но на созвездии далеко не ускачешь, — сострил Харитон Тимофеевич, — нужен настоящий, живой, всамделишный единорог. Только он может доплыть до середины реки и разбить своим алмазным рогом хрустальный зеркальный купол, закрывающий душам путь в Царство Тишины.

— И что за купол? — Сергей тут же припомнил, что девушка тоже его упоминала.

— Хрустальный купол, зеркальный… Без него души давно разбрелись бы по всем мирам… Ну, так вот, — смачно продолжил монах, — проникнуть туда — пол-дела, даже скорее четверть дела, надо еще вернуться обратно, а до того… Все зависит от того, зачем тебе туда надо? Так зачем? — поднял брови Харитон.

— Мне? Туда? Да я пока не собирался… — пустился в пояснения Сергей, стараясь и для себя объяснить, зачем же ему нужно это знать. — Просто интересно… Я же философ как никак, а потому мне надо знать побольше, чтобы понимать…

— Просто, говоришь? Интересно, говоришь? Ну-ну, а чего ж я тогда тебе все раскрываю, язык напрягаю… Ну, да ладно, авось когда пригодится… В общем, делаешь там все свои дела, но надо успеть до рассвета, до того момента как закончится эта самая короткая ночь… Стоит появиться краешку солнечного диска и — тот, кто не успел, останется там навеки… Беда в том, что никто не знает, что там, за куполом, но говорят, что на однорогой лошадке можно проскакать, если, конечно, повезет…

— Постой, дедушка, но вроде там нет солнца? Как же тогда понять, что наступил рассвет?

— Спроси что-нибудь полегче… Почем мне знать… Рассказываю, что знаю. Так что не обессудь… — посетовал старик. — Только обычно никто оттуда не возвращается…

— Неудивительно, столько трудностей, условий, — подтвердил Сергей.

— Да, из Иномирья непросто вернуться человеку, хотя прецеденты были, правда, редкие… Ну, вспомни хоть Алкестиду, супругу Адмета. Тут, конечно, сила любви оказалась самым важным, а вот Орфею и Хермоду не повезло, сам знаешь…

— Про Орфея-то, конечно, знаю, а вот Хермод…

— Ну, не суть важно. Хотя… У него лошадка была, увы, безрогая, и он на ней надеялся брата своего вызволить. Да куда там, а ведь был храбрый воин… А причина банальна — не по той дороге поскакал назад, в результате заблудился и опоздал… М-да… Храбрость храбростью, любовь любовью, а иногда надо и думать, — подытожил свое повествование Харитон. — Ну, ладно, бог с ним, с этим Иномирьем, пойдем-ка я чаем тебя напою пока совсем не стемнело, да и гроза, кажись, намечается…

В самом деле, стоило им зайти под сень бревенчатой сторожки, похожей скорее на васнецовскую избушку на курьих ножках, чем на служебно-административное здание, как в серо-свинцовой вышине загромыхало, над кладбищенской тишью нависла ранняя ночь. Частые всполохи на мимолетные доли секунды освещали блестящие плиты, выглядевшие на фоне трепыхающихся веток и трав как обездвиженные истуканы, древнерусские каменные бабы. Казалось, что их неподвижная немота — символ самой смерти, остановленного навсегда времени жизни тех, которые под ними погребены навечно, на веки веков, которых никогда больше не будет, которым не суждено видеть и дышать даже через триллионы триллионов лет, когда вся Вселенная погрузится в черную тьму, бороздируемую одинокими электронами, тщетно ищущими свою позитронную «вторую половинку», затерянную в раздувшемся до бесконечности мертвом космосе…

И вдруг засвистел старенький совковый электрочайник, засвистел еще до того, как успели забарабанить по жестяной крыше первые сочные кусочки авангарда дождя, пролагавшие путь всей многомиллионной небесной армии, уже стремительно приближавшейся к жаждущей оплодотворяющей влаги женщине-земле. Этот свист, поначалу похожий на легкое жужжание, но с каждой секундой крепнущий, растущий, мужающий, отвлек Сергея от грустных мыслей о бренности всего и вся, заставил отвлечься от зловещей картины за окном, и очами обратиться к гостеприимному монаху:

— Дедушка, давно ты тут работаешь?

— Хе-хе, да столько же, сколько тут погост, — ответствовал старик.

— И сколько же тут погост? — поинтересовался Сергей.

— А я помню, может лет пятьдесят, а может и поболе… Кажись, еще до войны начали тут хоронить…

— А сколько тебе лет, дедушка?

— Сколько дашь, столько и будет, — улыбнулся монах, — но поболе, много поболе, чем тебе, милок.

— А Оля? Ты что-то о ней знаешь? Ты говорил: «заступница» и еще что-то… Расскажи о ней, прошу тебя!

— А что сказать-то? Там же все написано — на могилке-то. Девица справная, добрая, в ночных проказах не замечена. Влюбиться в нее что ли хочешь?

— Влюбиться? — вскинул удивленные брови молодой философ.

— А что? Чем плохо? Пунктуальна — на свидания ходи хоть каждый день, всегда тебя ждет, никогда не опоздает. Молчалива — ничего лишнего не скажет, так что можно доверить любые тайны. Неприхотлива — одежда, еда, украшения, подарки дорогие ей ни к чему, будет рада и полевому цветочку. Если сюда добавить такие достоинства, как вечная юность, верность — никогда тебе не изменит с другим, безотказность — никогда не скажет «нет», да мало ли еще чего можно хорошего найти, получается, что лучшей любимой тебе и не сыскать во всем свете. Али я не прав? — и старик хитро прищурился, глядя прямо в глаза Сергею.