Голодная Гора - Морье Дю

- Правда? Я в этом сомневаюсь.

- Вам просто нравится представлять себя хуже, чем вы есть на самом деле. Это неумно. Вам следует вернуться на ту сторону и заняться делами своей страны.

- А что сделала для меня моя страна?

- Начнем с того, что она дала вам жизнь.

Она засмеялась, и сердце у него облилось кровью - как мало она знала о его истинном характере, о его эгоизме, пороках, полной беспринципности.

- Мне говорили, что я родился семимесячным, - сказал он. - Возможно, именно поэтому я лишен всяких добродетелей. К тому же, в день моего рождения погибла моя тетушка Джейн, любимица в семье. Вот она могла бы что-то из меня сделать. Она должна была стать моей крестной матерью. Мне кажется, что вы немного похожи на ее портрет, который висит в столовой в Клонмиэре.

- Вам, вероятно, не захочется, - сказала она, - чтобы я стала вашей крестной матерью вместо нее?

Он подозрительно посмотрел на нее. Куда, черт побери, она клонит? В устах другой женщины ее слова можно было бы расценить как флирт, п если бы женщина была постарше и поопытнее, то за откровенное заигрывание. Но Кэтрин говорила то, что думала, и это было прекрасно. Она обратила на него спокойный взор своих карих глаз и снова улыбнулась.

- Вы боитесь, что я возьму на себя роль гувернантки? - спросила она. Обещаю вам, этого никогда не будет. Но вот если у моего крестника возникнут какие-либо затруднения, я буду рада помочь ему в них разобраться.

Джонни забыл об остальных членах своей семьи, забыл о людях, сидящих за другими столиками, о снующих туда-сюда лакеях, о шуме и суете полного ресторана. Ему казалось, что в зале нет никого, кроме него, с его воспаленной измученной душой, и благословенного исцеляющего присутствия Кэтрин Эйр.

- Вы такая необыкновенная женщина, вы совсем не похожи на остальных, медленно проговорил он. - Как жаль, что я не встретился с вами раньше.

- Мы теперь часто будем встречаться, - сказала она, - так что будущее компенсирует прошлое. Вы должны приехать к нам в Слейн погостить.

Джонни никак не мог понять, почему она так к нему благосклонна, так добра, словно он действительно ей не безразличен, и ей не все равно, что с ним станется, несмотря на то, что она познакомилась с ним всего час тому назад. Если бы он хоть на минуту мог подумать, что кто-то может ему помочь, поговорить с ним и улыбнуться ему, ну что же, тогда еще не все потеряно. Она пригласила его погостить у них в Слейне. Разве Эйры живут в Слейне? Он что-то не припоминает. Какая она необыкновенная, начисто лишена всяких условностей, и, в то же время, у нее нет ничего общего с развеселыми девицами, с которыми он развлекался в Лондоне. Да, он вернется домой, в свои края, будет гостить в семье Кэтрин Эйр в Слейне, и, если поближе с ней познакомится, в жизни, может быть, появится какой-то смысл. Она добра и сострадательна, и если он будет кричать, браниться, напиваться и выходить из себя, она ему простит. Вот чего ему не хватает в жизни - сострадания и примирения.

А теперь встает Генри с бокалом в руке, вид у него гордый и счастливый. Джонни решил, что сейчас последует очередной тост. Но Генри сказал:

- Маменька, Фанни, Билл, Джонни и Эдвард, я должен сделать еще одно сообщение. Я сегодня счастлив, как никогда в жизни, потому что Кэтрин согласилась стать моей женой. Наша свадьба состоится в Слейне, через два месяца.

Все улыбались, все заговорили одновременно, вот Эдвард хлопает Генри по плечу, Фанни перегнулась через стол и целует Кэтрин Эйр, а маменька говорит: "Кэтрин, дорогая моя, как это замечательно", Билл просит прощения за то, что в их семью вошли целых двое Эйров, и всего лишь за двенадцать последних месяцев. Джонни слышит свой собственный голос, громкий и сердечный: "Подравляю тебя, старина, ты заслуживаешь счастья, Бог тебя благослови", и внезапно атмосфера становится невыносимой - радость на всех этих лицах, торопливое обсуждение планов, женщины, взволнованные и возбужденные, разговоры о свадьбе, подружках, Бог знает еще о чем, и Генри, который гордо и уверенно смотрит через весь стол на Кэтрин - это его женой она будет, его утешением, его возлюбленной.

- Ты ведь будешь моим шафером, старина, правда? - сказал Генри, и Джонни, отодвинув стул, поднялся на ноги.

- Ни в коем случае, - грубо отозвался он. - Я ведь даже не умею вести себя в церкви. Попроси лучше Эдварда или вызови из Ливерпуля Герби, тогда у вас будет целых два ошейника*. Нет, я лучше буду стоять возле церкви на улице и брошу вам вслед старый башмак, когда вы будете уезжать.

[* Ошейник - высокий жесткий воротник у лиц духовного звания.]

Он увидел обиду в глазах брата и извечный вопрос: "Что это нашло на Джонни?", который он видел так много раз, когда был мальчиком, и в юности, и позднее, когда стал взрослым человеком. Тут ничего не поделаешь, думал Джонни. Я всегда обижаю людей, причиняю им боль; я порчу любой праздник, лучше будет, если я уйду. Мне не место в этой счастливой обстановке. Пусть Генри женится на Кэтрин, он для нее самый подходящий человек. Они сделают друг друга счастливыми, она даст ему покой и понимание. А я буду искать душевного спокойствия другими средствами. Пусть это будет черное забвение от бутылки, пусть какая-нибудь девка - кому какое дело?

- Прошу прощения за то, что нарушаю ваше веселье, - сказал он, - но я только что вспомнил, что обещал кое с кем встретиться в девять часов. К тому же, без меня вы будете чувствовать себя свободнее. - Джонни достал из кармана несколько соверенов и бросил их на тарелку брата. - Это за ужин, сказал он. - Спокойной ночи, маменька.

И он медленно вышел из зала, чувствуя, что люди оборачиваются ему вслед - кто-то улыбнулся со значительным видом, другой удивленно вскинул брови, еще кто-то поднял бокал, словно для приветствия. Черт бы их всех побрал, думал он, будь они трижды прокляты.

В вестибюле он машинально принял от лакея свою шляпу, пальто и трость. Дождь перестал, зато дул сильный ветер, холодный и пронизывающий. Он пошел прочь от ресторана; навстречу ему двигались, обнявшись, три человека. Он ожидал, что они расступятся, чтобы дать ему пройти, однако они либо не собирались уступать ему дорогу, либо просто его не видели, и тогда Джонни, ни минуты не колеблясь, столкнул одного из них в канаву, другого отшвырнул к стене, а третьего прижал к уличному фонарю. "Будете знать, как себя вести!", - закричал он, а эти люди, слишком удивленные, чтобы дать ему сдачи, что-то кричали ему вслед, а один из них даже позвал полицейского, однако, прежде, чем тот появился и собралась толпа, Джонни удалился и был уже достаточно далеко. "Куда, интересно знать, я иду?", - спросил он сам себя, и вдруг вспомнил то, что сказал родным: свидание в девять часов. Ведь это действительно правда, полковник устраивает прием в своем доме на Гровенор-стрит. Тот самый старый дуралей, который мямлил что-то нечленораздельное сегодня утром, а потом сказал, что, принимая во внимание все обстоятельства... ему очень больно это говорить... но он надеется, что Джонни понимает... Иными словами, Джонни рекомендуется покинуть полк, прежде чем они будут вынуждены его выставить. Прекрасно, Джонни это сделает. И, к тому же, с величайшим удовольствием, черт их всех побери. Он пошарил в кармане и вытащил карточку с приглашением, которая лежала у него на каминной полке еще до утреннего разговора с полковником. "Его превосходительство, достопочтенный Джордж Гревил и миссис Гревил сегодня принимают". Он еще раз ее прочел, подойдя к ближайшему уличному фонарю.