Сильные. Книга первая. Пленник железной горы - Генри Олди

Вслух я кузнецу этого, конечно, не сказал.

— Куда спешить, мастер Кытай? Нюргун первый день на воле. Обживется, осмотрится, а там видно будет…

— В Кузню ему надо, — мои резоны кузнец пропустил мимо ушей. — Поехали, а?

— Прямо сейчас?

— Ну! Собирайтесь!

— В другой раз, — туманно пообещал я. — Не нужно спешить.

— Нужно!

Кузнец плюнул под ноги, не смущаясь чистотой, и кинулся прочь.

— Юрюн! — разнеслось на весь дом.

Ох, и голосистая у меня сестренка!

— Где ты шляешься?! Юрю-у-у-ун!

Айталын обнаружилась на кухне.

— Кто в доме хозяин?! — набросилась она на меня. По всему выходило, что хозяйка — Айталын, а я так, с боку припеку. — Зови гостей за стол! Новоселье справлять будем.

Камелек мигал огоньками-светляками. В его недрах шипело и булькало, по кухне расползался дразнящий аромат еды. Сестра зря времени не теряла. Орать, как Айталын, я не стал, а побрел по дому собирать народ. Первым нашел Мюльдюна, но он был занят: его прижал к стене мастер Кытай. Тыча корявым пальцем в грудь жертвы, кузнец бубнил своё: «В Кузню ему надо… Слышь! Летим в Кузню…» Мюльдюн хмурился, отворачивался. Ну да, на нашего силача где сядешь, там и слезешь.

— Нравится?

Умсур ткнула меня локтем под ребра: отвечай!

— Здо̀рово! Отличный дом!

— Лучше юрты?

— Ну, ты скажешь! Слушай, а почему в нашем доме…

Я смешался, кашлянул и поправился:

— А почему в папином доме котлы не бегают? Метла не метет?

— Раньше бегали. Раньше мела.

— Когда — раньше?

— До твоего рождения. Нет ничего вечного, братец. Одно кончается, другое ломается.

Мне вспомнился испортившийся котелок-самовар.

— А починить? Отнесли бы к мастеру Кытаю…

— С Кытаем Бахсы та же история. Знания кончаются, навыки ломаются. Он еще кое-что делает, но объяснить, как он это делает, уже не в состоянии. Умеет, но не осознает свое умение. Ему это даже не интересно…

Мне стало холодно. Время ринулось вспять, увлекая Юрюна Уолана, щепку в водовороте, на илистое дно. Я был мальчишкой, едва покинувшим Кузню, я прятался в тени. Я подслушивал: дядя Сарын беседовал со светлой Айысыт. «Ты спасла Саб и детей, но объяснить, как ты это сделала, уже не можешь. Ты везде и нигде. Ты умеешь, но не осознаешь свои навыки. Тебе это даже не интересно. Ты — светлая Айысыт, и тебе это нравится.»

— Всё в Кузню не отнесешь, рук не хватит. Вещи ветшают, память ссыхается…

Умсур говорила не со мной. С миром духов? В голосе старшей сестры пела дудка Сарын-тойона:

— Рано или поздно всему настанет конец. Может, это и к лучшему…

Чудеса! Сейчас Умсур казалась старше мамы. Я попятился. Заметив мою тревогу, сестра через силу улыбнулась:

— Что, наболтала лишнего? Не бери в голову, боотур.

— Почему?

— Голова расширится, а лишнее в ней — бряк-бряк! Как сушеные ягоды в погремушке. Хочешь, чтобы бряк-бряк? С утра до вечера?! С вечера до утра?!

— Нет, — я тоже заулыбался. — Не хочу. Давай лучше за стол: прыг-прыг! Новоселье справлять будем. Ты садись, а я остальных созову.

— Застолье?

— Ага!

— Никакого застолья! — обломала меня Умсур. — Мы вам для чего еды навезли? Чтобы самим все слопать? Еще не хватало, чтобы вы тут голодали!

— Вот и объясни это Айталын! Иди и объясни!

Влезать в спор двух женщин? Не дождетесь! Будь я самым боотуристым боотуром на земле, под землей и на небе — такого удовольствия мне и даром не надо! Затопчут ведь…

— И объясню!

— И объясни!

Громыхнул лязг медных ног — котел, полный разносолов, несся по приказу юной хозяйки. Я убрался с его пути, но вперед котла сунулся кузнец. Увидел Умсур — и прямиком к ней.

— Пропадет! — взялся он за Умсур. — В Кузню ему надо…

— За стол! Все за стол!

Начался кавардак. Летала посуда, пыхтел котел. Лавки вразнобой стучали ногами. Айталын надрывалась, созывая гостей — и метала гневные взгляды в мою сторону. Мюльдюн получил летучей тарелкой между глаз. Умсур бежала от кузнеца, кузнец догонял. В итоге за стол уселся один Нюргун. Лавка под ним натужно заскрипела. Любуясь кутерьмой, Нюргун мял в руках серебряную миску, как сырую глину.

«Вот так оно всё и ломается, — вздохнул я. — Приходит Нюргун, берет миску. Раз берет, два берет, три берет. Зови теперь миску, криком кричи — не прилетит. И на миску уже не похожа.»

Словно подслушав мои мысли, Нюргун ткнулся носом в изувеченную посуду — бесформенный комок серебра. Глянул на соседние миски — целые! — и тайком бросил комок под стол, а шаловливые ручищи спрятал за спину.

— Юрюн! Чего столбом стоишь?!

— И ничего я не стою… Послушай, Айталын…

— Да что тебя слушать? Что ты сказать можешь?!

— Не надо никакого угощения…

— Ты с ума сошел?!

— Понимаешь…

Сперва Айталын мне не поверила. Когда Умсур встала в мою защиту, она и ей не поверила. Решила, что Умсур издевается. Или шутит по-сестрински — что, в общем, одно и то же. «Ну и сиди, как дура, голодная!» — пылая от злости, Айталын бросилась к Мюльдюну. Увы, Мюльдюн тоже отказался есть. Силач тяжко вздыхал, сопел, хмурил брови, но продолжал бубнить, как заведенный:

— Ты не обижайся, да? Это вам…

— Ешь! Немедленно ешь!

— Нет, это вам. На первое время…

— Ешь, дурак!

— Это ваше. Я не голодный…

От отчаяния Айталын сунулась к мастеру Кытаю, и это было ее самой большой ошибкой. Ответ кузнеца я знал заранее:

— В Кузню ему надо… пропадет…

— Дурак! — из глаз Айталын брызнули слезы. — Дураки! Дураки дурацкие!

— Надо в Кузню…

— Какая еще Кузня?

— Моя Кузня. Надо…

— Кто пропадет?!

— Нюргун пропадет… Жалко!..

— Вы! Вы все! Опозорить меня хотите? Угощением брезгуете?!

Деревянная ложка с громким стуком шарахнула кузнеца по лбу. Мастер Кытай крякнул, потер ушибленное место, помянул Кузню, куда очень надо, и свалил от греха подальше. Бочком-бочком он подобрался к Нюргуну, присел рядышком на лавку.

Нюргун не возражал. Возражала лавка.

— Нас не уважаете? Наш дом не уважаете?! Вы…

Слова у Айталын закончились, и она разрыдалась. Я полез ее утешать, она вырвалась, забилась в угол, где раньше сидел Нюргун, всхлипывая и сотрясаясь всем телом. Вспомнилось: «Много есть, много пить — счастье в дом, радость в дом! Кумыс не пить — хозяина не уважать, гостей не уважать, семью свою позорить!» Я настолько живо представил себе Уота Усутаакы, что голос буйного адьярая ясно зазвучал у меня в ушах. Пальцы полезли под рубаху, нащупали на груди олененка Кэй-Тугута — подарок Уота. Свистулька молчала. Это у меня просто воображение хорошее. Ну да, Уот бы сестренку уважил — все бы сожрал и добавки потребовал. Потом, небось, жениться полез бы. Нет, мы уж лучше без адьяраев обойдемся!